Дорогая Роза Наумовна! Только сегодня до меня дошло Ваше письмо и письма Наташи. И вообще это было первое, что я получил из Ленинграда. Я уехал 9го[54]. Почта это время не была налажена. Только теперь все входит в норму и я могу начать переписываться со всеми своими. Странно даже подумать, как изменилась за этот период жизнь у всех нас. Рад, что Вы добрались до детей, но представляю, как неудобно и сложно Вы живете. Рад, что дети здоровы, это сейчас самое главное. О себе могу сказать, что я тоже вполне здоров, приноровился к новому укладу и вообще чувствую себя хорошо. Все не знаю, правильно ли Вам было уезжать из Ленинграда. Читал в газете, что в Ленинграде будут даже работать школы (многие дети возвращаются в Ленинград), да и жизнь там, по всем сведениям, нормальная[55]. Кроме того, когда находишься в Армии, начинаешь яснее понимать, как мы крепки и как трудно будет противнику наступать дальше. Думаю, что скоро положение вообще изменится к лучшему. Несмотря на трудности и большую занятость успеваю понемногу писать стихи и, возможно, вообще переключусь на литературную работу. Писать часто не сумею из-за занятости. Вы же по возможности пишите. Адрес: Действующая Армия, Полевая почтовая станция № 20, Почтовый ящик 1/К и свой обратный адрес. Не унывайте. Я уверен, что уцелею и мы все увидимся. Ваш С. Спасский
Милый мой Алешенька, я часто тебя вспоминаю. Я изучил все немецкие самолеты и хорошо в них разбираюсь. После войны привезу тебе в подарок осколок бомбы и все расскажу о войне. Научу тебя обращаться с винтовкой. Ведь я теперь настоящий боец. Крепко тебя целую. Будь здоров. Наташе пишу одновременно. Твой папа
29. Р. Н. Рабинович – Л. Д. Гринберг (из Гаврилова Яма Ярославской обл. в Ленинград). 1 августа 1941
Дорогой Лидок! Отвечу на твои вопросы: живу я очень близко и от Наташи с Сережей и от маленьких (минут 5), и от рынка, от почты. Поэтому мне пока не хочется менять, принимая неопределенность нашего положения. Вопрос о деньгах я выяснила: на Сережу и Женю лежат 500, на Алешу 100, это зафиксировано. Но оказывается, что при уплате квартплаты мне будут начислять около 200 р. за содержание детей, так же и вам. Где листок от моей квартплаты? Там еще и заем – чистое разорение.
К детям меня пускают только в сад, а ко мне их неохотно отпускают в гости. Жить другое дело. Поэтому мне приходится земляникой их украдкой угощать в саду. С большими это проще. В общем дети сыты, но если их чем-нибудь угостить, то едят с удовольствием. Только Сережа всегда отказывается, только не от ягод.
Насчет пенсии сделала запрос через кассу в Л-д, но пока еще ответа нет. Документы все при мне.
Лидуся, не забудь взять с собой чайник (эмалиров.), он тебе очень пригодится. Если ты понемногу захватишь круп, тоже неплохо. Картоф. муки здесь много.
Получила ночью твою телеграмму, телефонировала Катюше, она весела, здорова и писала много раз. Может быть, Нюша съездила бы в Собес[56] и узнала, получили ли они требование отсюда на две мои пенсии? Староневский 146.
30. Р. Н. Рабинович – Л. Д. Гринберг (из Гаврилова Яма Ярославской обл. в Ленинград). 2 августа 1941
Дорогая Лидуся! Заметила, что открытки доходят значительно быстрее письма. Ты спрашиваешь, есть ли у меня кровать. Есть, но отсутствие соломенника я сильно ощущала и теперь получила Алешин, потому что у них поставили парусиновые койки, которых долго не было. На моей террасе стало очень холодно спать, но я все оттягиваю перемену комнаты из-за того, что отсюда надо уехать в августе. Куда неизвестно. Все, занимаемые нами помещения, надо освободить, а других нету. По вечерам скучно, потому что нечем завесить окна и потому не зажигаем огня, а вечера все длиннее. К матерям относятся так: если ты здесь, то возьми своих детей, это очень приветствуется. Тебе работать при лагере было бы хорошо, но нет лаборатории. А в городе есть лаборатория, и есть вакансия, но нет смысла пускать здесь корни. Моя мечта была объединиться с Марой и нам действительно обосноваться. Меня несколько пугает неизвестность. Куда именно нас переселят? Что тебе посоветовать не знаю. Во всяком случае помни, что взять с собой вещей надо не поменьше, а побольше. Лучше два ватных одеяла, кастр. для супа, электр. плитку и пару лампочек 220 вольт. Таз для умывания или стирки, мыло. Немного гвоздей, клеенку или хоть маленькую скатерть, а то живешь по-собачьи. Мальчикам хорошо бы прибавить сорочек. Дети просят привезти конфет и сахару. Овсянку не забудь, я боюсь за твое здоровье. Много есть сложных вопросов. Крепко обнимаю и целую тебя. Привет Маре, Нюше, всем.
31. Л. Д. Гринберг – Р. Н. Рабинович (из Ленинграда в Гаврилов Ям Ярославской обл.). 2 августа 1941
Дорогая мамуся, последнее письмо твое было от 22/VII с впечатлениями о Катюше. Как скупо ты пишешь и так мало о себе, в частности! Ведь в эту же открытку ты можешь вложить гораздо больше допустимых деталей[57]. Послала тебе 29/VII письмо детям и тебе (одно) с описанием Гошкиного отъезда. Пока была только открытка из Мги, это недалеко. Едет неплохо, только тесно.
Я продолжаю сидеть на чемоданах, с нетерпением жду приезда Бешелева[58]. Приехала сюда Юля Быховская[59], она была с архфондом и приехала по делу. Нина у нее была и осталась довольна. Нюша у нас развивает бурную деятельность и дежурит на Некрасовой[60]. За квартиру я заплатила. Адрес С. Д.: Действ. Кр. Армия, полевая почта станция 20, почтовый ящик 1/К, Спасскому. Кл. Гитм. тебе и Наташе писала и ему тоже. Он чувствует себя хорошо. Крепко тебя целую и ребят. Лида
32. С. Д. Спасский – Наташе Роскиной (из действующей армии в Гаврилов Ям Ярославской обл.). 2 августа 1941
Милая моя, любимая девочка. Вчера вечером получил два твои письма, пересланные мне из Ленинграда и узнал ваш адрес и где вы находитесь. Теперь, наконец, имею возможность и сам тебе писать. Твои письма меня очень-очень обрадовали. Так приятно было узнать хоть что-нибудь о твоей жизни и радостно думать, что ты меня помнишь. Я тоже вспоминаю тебя постоянно. Помнишь, как в день объявления войны мы говорили о том, какие неисчислимые последствия будет иметь это событие для нас всех. И вот теперь тот долгий вечер кажется уже далеким сном. Ты далеко от Ленинграда, да и я тоже от него не близко. Ты сейчас меня бы и не узнала, стриженного, загоревшего, в военной форме с неразлучной винтовкой. Я очень занят и поэтому не обижайся, если часто не сумею тебе писать. Но знай, что люблю я тебя крепко и горячо и всей душою со всеми дорогими мне и близкими людьми. Рад, что ты имеешь возможность читать. Я, к сожалению, не читаю теперь ничего. Тут нет книг, да нет и возможности их читать. Но писать я все-таки умудряюсь. Пишу стихи, заметки для памяти и, надеюсь, после написать интересную книгу о событиях. Я твердо уверен, что мы с тобой непременно увидимся, моя милая. Хотелось бы, чтоб вы при первой возможности вернулись в Ленинград. Ну, благодарю тебя за письмо и крепко и горячо тебя целую. Бабушке и Лешеньке пишу одновременно. Твой С
33. А. И. Роскин – Наташе Роскиной (из действующей армии в Гаврилов Ям Ярославской обл.). 2 августа 1941
Дорогая Наташа, получила ли ты мои письма, в которых я сообщал тебе свой адрес? На всякий случай – вот он еще раз: Полевая станция 527, почтовый ящик 33/2 литера 21.
От тебя я не имел ничего, совсем не знаю, что с тобой и где ты. Это меня очень огорчает и беспокоит. Но надеюсь, что все же какие-нибудь сведения в конце концов получу.
Со мной пока все благополучно, товарищи по службе в большинстве симпатичные, работы пока не очень много.
