Литмир - Электронная Библиотека

Нет, торопиться в одиночку все равно, что идти на рыбалку с человеком, который видел природу в гробу. Удовольствия никакого. Но когда твой клиент и вправду опаздывает, тут твои навыки управления автомобилем развиваются до 80-ого уровня. Чувства обостряются тысячекратно. Глаза фиксируют каждую тень, мелькнувшую на обочине, каждый ухаб впереди. Мозг с компьютерной точностью высчитывает расстояние до светофоров, чтобы ни дай Бог не остановиться на красном. Проносишься сквозь перекрестки, будто ты одно целое с городом, его кровь или лимфа, и зеленый мигающий, подобно сокращениям сердечной мышцы, с устрашающей силой выталкивает тебя в очередную аорту проспектов и улиц. Твои руки становятся придатком автомобиля, его неотъемлемым механизмом, как коленчатый вал или помпа. Левая вцепилась в руль управления, правая в шаманском экстазе кружит над рычагом. Четвертая, пятая, нейтралка, четвертая, пятая. Замысловатому танцу рук вторят ноги, выжимая педали. Все чаще стрелка тахометра подползает к четырем тысячам. Мотор надсадно ревет, содрогаясь в экстазе газораспределительных взрывов. И каждый из них через ладони, через ступни ног передается твоему телу, вибрирующему, как струна, в один такт с машинным.

Я мчался по городу, как доставщик суши 8 марта, и женщина на заднем сидение притихла. Она сама была уже, верно, не рада, что попросила меня поспешить. Но поезд не ждал ее на перроне и остановить она меня не решилась. Похоже, на вокзал ей нужно было кровь из носу. Какой-то вопрос жизни и смерти. Как это часто бывает.

С Тараса Шевченко я залетел на улицу Пушкина. Здесь меня вовсе ничто не держало. Дорога прямая, точно ее укладывали по компасной стрелке, и светофоры настроены таким образом, что, угадав с одним перекрестком, остальные ты получал в качестве бонуса. По ночам машины летали по Пушкина, как по автобану. И сейчас, выжав сто десять, я с удивлением обнаружил, что кто-то обошел меня как стоячего. Я зацепился за гонщиком, но мне катастрофически не хватало мощности. Мотор соперника гудел, как у реактивного самолета. Казалось, он и вправду решил взлететь в небо. Я гнался за ним, набирая стремительно скорость, но гонщик все равно от меня уходил. «Чайзер» с трехлитровым движком. Против него у меня не было шансов.

– Идет сто пятьдесят, – сказал я пассажирке.

В ответ она только прокашлялась. Тихонько, как мышка.

Я оставил позади улицу Вяткина и Щетинкина, пересек Карла Маркса и, заложив тошнотворный вираж, выехал на Привокзальную площадь. Пролетев сквер с памятником Павшим солдатам, я ткнулся в бордюр. Да так сильно, что из-под правого колеса послышался хруст.

– Спасибо, – прохрипела женщина, выскочив из машины.

До чего же эпично она бежала. В одной руке два огромных пакета, во второй – сумка. И все это лихорадочно билось о ноги, норовя свалить ее на тротуар. Вот бы мне хоть раз в жизни захотелось так куда-нибудь попасть.

Я зажег свет в салоне. На переднем пассажирском сидение лежала тысячная купюра. Ни одной складки словно появилась тут по волшебству. Такую не грех положить под стекло, на долгую память.

5

– Сит даун плиз, леди.

– Спасибо, вы так любезны, мой герцог, – сказала жена.

– Ну что вы, мадам, это лишь малая толика того, что я действительно хотел бы сделать для вас.

Мы стояли возле машины и несли эту чушь. Я держал дверь а-ля столичный франт образца одна тысяча восемьсот двадцать первого года, пока жена устраивалась на переднем сиденье. Живот у нее был размером с баскетбольный мяч. Словно его надували шесть месяцев и скоро должны были забросить в кольцо. С таким обременением даже обычные вещи, как, например, посадка в машину делались трудновыполнимыми миссиями, по которым прямо сейчас снимай голливудские блокбастеры с Брюсом Уиллисом и Джоном Траволтой в главных ролях.

– Подарите мне тогда бриллиантовое ожерелье.

– Бриллиант – это камень. А их носили неандертальцы во времена динозавров. Закажите лучше себе украшение из зубов льва, чтобы совсем походить на пещерного человека.

– Фу-у. Я думала, вы настоящий герцог.

– Я и есть герцог, мадам. С прогрессивными взглядами.

– Вы просто нищий, вот кто.

– Увы, мадам. Но именно нищета и ниспосылает нам мудрость.

Несусветная глупость, конечно. Но мы так придуривались. Брачные игры, и все в этом духе. Жена у меня юморная. Причем ей было не обязательно что-нибудь говорить, чтобы я вдруг расхохотался, как умалишенный. Умилительная. Пожалуй, лучше про нее и не скажешь. Этакий маленький лесной зверек с гладкой шерсткой и большими глазами-прожекторами, которыми она светила во тьме. Ничего не поделаешь, жизнь в лесу сложная штука и ночью нужно видеть, как днем. Эволюция в чистом виде.

Стоило просто приметить, до чего потешно у нее округлялись глаза, когда она удивлялась или была чем-то захвачена и двадцатиминутный приступ хохота вам обеспечен. За это я прозвал ее Лупоглазом. Каждый месяц я давал жене в среднем по одному прозвищу. Со временем многие из них выходили из обихода, другие привязывались надолго. Никаких зайчиков, кисок, собачек и прочей вызывающей аллергию живности. До такой посредственности я никогда не позволил бы себе опуститься. Киска! Какая вульгарность… Сколько кисок обитает на улицах Абакана не сосчитаешь. Это как если бы женщины всего мира ходили в одинаковых платьях. Из-за этого можно и устроить скандал. За киску неделя без секса, за зайца – развод. Ну, а за крокодила и вовсе смертная казнь, без права помилования.

В общем, мы с женой сели в машину. В свой выходной я решил свозить ее в кинотеатр. Я сразу почувствовал что-то неладное, когда опустился на кресло. Из-под правого колеса послышался враждебный металлический хруст. А когда, прогрев двигатель, я тронулся с места, этот хруст стал повторяться при каждом повороте руля. Все внутри меня обмерло. Сломался не автомобиль, а я сам и, Бог его знает, насколько серьезно.

– Милый, что это за звуки? – спросила жена.

– Не знаю! – произнес мрачно я.

С герцогом было покончено. И судя по всему, навсегда. За один краткий миг я миновал декабристов, Октябрьскую революцию, нашествие немцев и кукурузу Хрущева.

– Будто вот-вот отлетит колесо.

– Не думаю, что это действительно может случиться.

– И тем не менее по звуку очень на это похоже.

День был безвозвратно испорчен. Фильм я смотрел с каменным выражением лица, не следя за сюжетом. А после сеанса отвез жену к дому и покатил в мастерскую.

– Капец правой шаровой, – произнес мастер.

– Много с ремонтом возни?

– Да нет, минут двадцать, не больше, – произнес беззаботно мужчина, вылезая из ямы, на которую я, как на операционный стол, загнал свой «Жигули». Для него это было плевое дело. Он был привыкшим, ясное дело. Как хирург, каждый день отрезающий людям кучу конечностей. – Сходи в магазин за запчастью. А я пока сниму неисправную.

– Хорошо, – сказал я.

Вечно я говорил «хорошо», когда хорошего ничего не было.

6

– Вот бабы дуры.

– С подружкой, что ли, поссорился? – спросил я пассажира.

– Причем тут подружка? Я вообще говорю. Видел бы ты сколько к нам приходит баб за обналичкой маткапитала? Каждый день по двадцать – тридцать мамаш. Знаешь же фирму «Женское счастье»?

– Не знаю. Но продолжай.

– Да оно и не важно. Главное, что обналичивается лишь часть суммы. Но это никого не останавливает. Бабам позарез нужны бабки. И куда они их, по-твоему, тратят? Все до последней копейки спускают на водку. Еще мамашами называются, курицы. Что за больное поколение, а?

При этих словах он достал телефон и принялся фотографировать все, что попадалось ему на глаза. Мой бардачок с иконками православных святых, гипермаркет, который мы проезжали, припаркованные у тротуара машины. Когда же его фантазия иссякла он принялся крутить телефон в руках, как игрушку. Казалось, он просто не может сидеть спокойно на месте.

– Сони Эриксон. Старенький, но камера охрененная. Шесть мегапикселей. Есть стабилизатор, вспышка и все дела. Фотает лучше профессионального оборудования. Вот, зацени.

5
{"b":"738909","o":1}