– Как… директор?..

– Ой, ужасно, упал на лестнице, повалился прямо на комиссию, руку сломал, головой треснулся. Сейчас его «скорая» увезла, а комиссия партком трясет…

Бабаев со стоном закрыл лицо руками и сказал себе: «Поздравляю вас, господин резидент. Свой первый рабочий день в новой должности вы начали с того что изувечили человека!..»

Это было жутко увлекательно: быть чем-то. Причем, просто чем-то таким мертвым, недвижимым, бесчувственной вещью, осознающей себя как существо, как личность, обладающей свободой воли и выбора, управляющей всеми молекулами своего тела.

Очень странно было чувствовать себя… хотя зачем же «чувствовать»? – быть гвоздем. Большим, красивым куском металла, вонзенного в холодный бетон стены. Чувствовать вибрацию от рокота проезжающих по улице машин, мерно сотрясаться, резонируя с далеко прокатившимся поездом метро. Не вероятно, но мельчайшие частицы железа обладали даже своей, атомной «памятью».

Атомы «помнили» те далекие времена, когда были просто куском невзрачного бурого камня, мимо которого проскакивали белки, и робко обнюхивали его влажными ноздрями осторожные лисы. Потом этот камень вместе с другими подобрали и отправили в огненную купель, из которой частицы вышли уже слитыми воедино и стали колесами паровоза. Они долго крутились, отсчитывая миллионы километров на узкоколейке, пока их вновь не переплавили и не выковали мощную боевую машину. Она носилась по полям сражений до тех пор, пока не попала под залп вражеских орудий и не превратилась просто в груду искореженного железа. И вновь его переплавили и превратили в броню в в проволоку, проволоку в гвозди, один из которых много лет тому назад сам Рустам Тимурович с трудом вогнал в стену, больно пришибив при этом палец, и повесив на него любимую мамину картину: шишкинских «Медведей»…

Необозримое море информации было заключено в молекулярных цепях куска проволоки. Гвоздь был заключен в раз и навсегда данную ему форму. И в общем-то менять ее не собирался. Но вдруг ему показалось, что стена слишком уж тесна, чересчур уж сдавливает его и без того щуплое тело, да и шею под шляпкой натерло веревкой за истекшие годы. И если он действительно свободный и независимый Гвоздь, то что может помешать ему освободиться?

Стена задрожала от далекого взрыва в карьере. От этой дрожи пришли в движение атомы, заключенные в молекулах железа, слегка раздались, вновь сжались, еще раз расширились… веревка тянет все сильнее, готовая выдернуть его из стены, слегка согнем шляпку… поздно!

Картина упала со стены, стекло разбилось, рама хрустнула, и далеко в сторону откатился старый проржавевший Гвоздь. Прямо к ногам человека, который в неестественном оцепенении лежал, вытянувшись в кресле, и почти не дышал.

Гвоздь вновь стал куском металла, а человек приоткрыл глаза, застонал и устало провел рукой по лицу.

– Хорошо, хозяин, – информирует его Фляр. – Вы делаете успехи. Но, предупреждаю, избегайте предметов, лишенных работы, полезной нагрузки, как этот выскочивший гвоздь. В состоянии покоя и упорядочивания тело не может приобрести достаточно энергии, чтобы совершать действия. Это особенно опасно, не накопить сил для новой транстипизации.

– А что случится, если я, скажем, войду в какую-нибудь бактерию?

– В биопотенциал? Ни за что на свете! Ведь в нем гравитационные поля неуправляемы. Вы даже не ощутите, как погибните.

– А можно еще что-нибудь попробовать?

– Конечно, я слежу за вами.

Бабаев поглядел на подоконник и глубоко вздохнул, сосредотачиваясь… Какая-то часть его мозга испускала направленные, должным образом закодированные волны, которые несли в себе колоссальный запас информации. Они воздействовали на атомные составляющие любого избранного предмета – и он «оживал», исполнял любые желания повелевающей им личности. Быть чем-то означало обладание величайшей властью в мире, властью над миром вещей, предметов, а значит, и… людей?

Подоконник был стар и треснут. Сделанный горе-плотником из сырой, подгнивающей сосновой доски, он был перекошен и образовал у стены большую щель, в которую нещадно дуло. Этот подоконник также помнил много интересного. Он помнил себя еще деревом! Еще недавно по нему скакали лесные пташки, почесывал об него свою могучую спину медведь-шатун. Помнил он и то, как рос, как струились живительные соки по его клеткам, как ласково пригревали его солнечные лучи, как впитывал он всеми своими порами весенние ливни.

И вновь он стал оживать, вдыхая водяные пары, восстанавливая в себе силы расти и множиться. Набухнув, он заделал щель в стене, зарастил трещину и почувствовал, что при желании мог бы пустить побег… Но не сейчас…

Сейчас на подоконник опустилась пушинка одуванчика. Она дремала. От роду ей было несколько дней, она совершенно ничего не помнила и не желала думать ни о чем, кроме самой себя. Несмотря на свою крохотность, она была во много раз сложнее любых вычислительных центров. В тесно сжатых хромосомах, в переплетенных спиралях нуклеиновых кислот был закодирован механизм развития целого вида живых существ. Он спал, ожидая лишь благоприятных условий для того, чтобы набухнуть под воздействием влаги и тепла, раскрыться, ощутив сладчайший миг проникновения в почву, пустить корни, устремить навстречу солнцу свои крохотные ростки…

– Хозяин! Выходите немедленно!

– Погоди, погоди… – он медленно приходил в себя.

– Я ведь предупреждал вас о биопотенциале.

– Я понял. Но мне хочется побыть в нем еще немного. Ведь это всего лишь пушинка, я с ней справлюсь.

Пушинка оторвалась от подоконника и полетела по ветру. Она быстро овладела законами аэродинамики и, двигая волосками, как парусом, вылетела в окно, покружилась над улицей и устремилась в открытую форточку напротив…

…и, мягко кружась, опустилась на тонкое шифоновое платье, которое в эту минуту гладила молодая женщина. Горячий утюг ненароком задел пушинку, она моментально обуглилась и сжалась от нестерпимой боли, пронзившей все ее существо.

– Хозяин!..

Платье медленно расправляло складки, млея от прикосновения утюга. Оно пропитывалось теплом, довольством, покоем. Нежные, заботливые пальчики аккуратно проглаживали каждую оборочку, каждый завиток кружев…

– О, хозяин! Вы были на волосок от гибели.

– Я понял.

– У меня от волнения перегрелся бок.

– Скажи мне, Фляр, а ты… живое существо?

– В вашем понимании не больше, чем любая вещь. Но теперь-то вы понимаете природу вещей?

– О, да…

Женщина надела платье и подошла к шифоньеру, разглядывая в зеркало свою ладную, стройную фигуру. Она обработала платье антистатиком, и оно перестало липнуть, зашевелилось, зашуршало, заиграло складками…

Женщина залюбовалась собой…

– Хозяин! Что вы де…

– Т-с-с!

Да, она действительно хороша собой. Ей двадцать шесть лет, а выглядит она на восемнадцать. Она еще долго будет выглядеть так, и долго еще проходящие мимо мужчины будут бросать ей вслед пылкие взгляды, и набиваться в друзья, и приглашать в рестораны… А затем неожиданно и явственно проступят морщинки в уголках рта, и складки на лбу, наглым и озлобленным станет взгляд. Лала-пери, Лала-джан, Лал-Лала… «Яхонтовая»… «Божественная»… Какими только эпитетами не именовали ее многочисленные поклонники. И порой самой себе она казалась прекрасным и возвышенным существом в окружении восторженных почитателей. Невероятные, удивительные сны навещали ее по ночам, десятки тысяч перевоплощений порой испытывала она, когда сознание ее дремало. Но приходило утро, и она глядела на себя в зеркало и видела ту, кем она, в сущности и была – элегантным и дорогостоящим предметом для мимолетных развлечений так называемых сильных мира сего…

В это мгновение Лала вздрогнула и обернулась. Ей вдруг показалось, что за ней кто-то пристально наблюдает, ехидно при этом посмеиваясь. Нет, в комнате никого не было. Золотая клетка, в которую ее поместил последний щедрый хозяин, была надежно изолирована от внешнего мира. В ней было выставлено много добра, записанного на ее имя, а еще больше спрятано в различных тайниках, но все это не принадлежало ей, как, впрочем, и она сама. Но никто посторонний сюда проникнуть не мог. И тем не менее она отчетливо чувствовала на себе взгляд. Но теперь он казалось, исходил откуда-то изнутри, из глубины ее естества. Кто-то чужой поселился в ней и видел ее насквозь, проникал в самую сокровенную глубину ее души…