Лес обступил его со всех сторон. В высоких сосновых кронах и в сетях голых осенних веток терялась сумеречная серость неба, во мху и гнилых коричневых листьях – носы грязных кроссовок. Мокрых насквозь. Темнело быстро, быстрее только остывал сырой воздух. Такой тяжёлый и горький, что вдыхать его приходилось с усилием. А при выдохе с губ соскальзывали и таяли обрывки пара. Паша обернулся – он не узнавал местность, он вообще плохо ориентировался в лесу. Ребёнок города, он был здесь чужим и чувствовал это остро, до мурашек промёрзшей кожи под толстовкой. Взгляд, не привыкший к природе, терялся в убегающем вдаль множестве тёмно-серых стволов. Он заблудился. Чёрт возьми, он действительно заблудился! Осознание этого выбило из тела ледяную дрожь, паника подскочила к горлу, взгляд заметался… Какое всё вокруг одинаковое. Будто кто-то создал эту реальность, просто копируя и вставляя картинку до бесконечности, до горизонта.

Паша шагнул вперёд, тяжело дыша, а потом пошёл всё быстрее и быстрее. Руки дрожали, сердце грохотало в груди, как бешеное. И он был рад этому звуку, отдававшемуся в ушах набатом. Единственному звуку в вакуумной тишине сумерек. В какой-то момент он побежал, отчаянно желая вырваться наконец отсюда. Из кошмара, в который угодил.

Вдали, в просвете, мелькнул белый силуэт. Паша рванул туда, почти не глядя под ноги и спотыкаясь о корни и кочки.

– Стойте! Подождите! Стойте же!

Силуэт мелькнул впереди справа. Паша силился догнать его или её, кто бы это ни был.

– Стойте!

Силуэт мелькнул слева… Невозможно. Паша остановился, его оглушило шорохом собственного дыхания. В груди саднили от холода лёгкие. Невозможно. Как…

На плечо резко опустилась чужая ладонь. Он вздрогнул и развернулся. Страх пригвоздил к месту. Перед ним стояла Она. Открыла бледный рот, из него выполз паук, и…

– Пашка! Паш! Уснул, что ли?

Плечо трясли. Он с усилием открыл глаза, вырываясь из липкого сна, как из тягучей топи, пульс зашкаливал. Над ним тёмным камуфляжным пятном навис Серёга, низкий потолок не дал разогнуться ему в полный рост. Они были не в чёртовом лесу, а в трясущейся по грунтовке «буханке». Паша потёр ладонью лицо и сел поудобнее на жёстком сидении, на каждое движение мышцы отзывались болью. Голова пульсировала и раскалывалась. А ещё он промёрз до костей.

– Почти приехали, очухивайся давай, студент, – Серёга ещё разок хлопнул его по плечу и вернулся к водителю, хватаясь за спинки сидений из дерматина. Раскачивалась «буханка» неслабо. – Так, как тут у вас с рыбалкой? Есть места нормальные?

– Да полно, – охотно отозвался водила. Обернулся и почесал щёку, усеянную седой щетиной. – И нормальные и эти… аномальные.

Он хрипло расхохотался, Серёга плюхнулся на сидение поближе к нему. Паша с отвращением отвернулся. Рыбалка, охота… Пережитки каменного века. Он достал телефон из кармана, скучающе потыкал пальцем в экран, разблокировал, заблокировал. Связь не ловила, часы показывали два часа дня. Он прижался лбом к холодному дребезжащему стеклу, силясь облегчить боль и отогнать дурацкий сон.

За пыльным и в грязных каплях окном рывками тянулся и прыгал осенний ржавый лес, с голых чёрных веток падали жирные капли воды. Гнилостное послевкусие сна осело на языке. Паша сглотнул вязкую слюну и прикрыл глаза. И снова увидел Её, как вспышку мигрени. Костлявая измождённая женщина в белом грязном саване, в сальных чёрных волосах застрял лесной мусор, листья, насекомые и земля… Белые губы бормотали что-то неразборчивое, сомкнутые ресницы дрожали. Откуда-то пришла уверенность, что, если она откроет глаза, окажется, что она слепа.

Проклиная собственное бурное воображение, он выдохнул и вернулся в настоящее. Раньше идея подработать в редакции газетёнки, пишущей про чертовщину, казалась забавной. Барабашки, экстрасенсы, чупакарбы… Он беззастенчиво сочинял всякую чушь и письма в редакцию, рерайтил сказки, и всё шло, как по маслу. А потом, видите ли, исписался, выгорел, как сказал Альберт, застрял в пресных байках. Ну и отправил их в командировку. Для вдохновения и новых красок. В Бесово, в глушь, прямо по адресу его последнего «письма». Тут Паша тихо порадовался, что написал всего лишь про соседнюю область, а не про другой регион. Мимо проскочил синий указатель: «Нижние котлы».

– Добро пожаловать в ад, – пробормотал Паша себе под нос и скрестил на груди руки.

– Чего? – качнулся в его сторону Серёга.

– Да ничего. Так, мысли вслух…

– Вам, кстати, выходить уже, – бросил водила через плечо, – сейчас на Котлы поворот будет, а вам, значит, в другую сторону. Там не проехать, осенью дороги нет, направление одно, пешком придётся.

– Далеко?

– Да километра четыре, – прикинул он, заметил, как напрягся Серёга, и опять сипло засмеялся. – Да не трясись, городской, тут место людное, грибников больше, чем грибов. Заблудишься – подберут. Но тропа-то там есть, не ссы. Не сходи с неё, и нормально всё будет.

– А говорят, в ваших местах людей много пропадает, – вклинился Паша.

– Да болтают-то всегда много. Любит у нас народ… языком поболтать. – Машина вильнула вправо, к едва приметному повороту, из-под колеса брызнул фонтан грязной воды. – Ну всё, бывайте.

«Буханка» остановилась, Серёга подхватил пузатый походный рюкзак, пожал руку водиле, сунув в неё ещё и мятую купюру, и открыл дверь.

На улице оказалось куда холоднее, чем в машине, хотя и «буханка» теплом не баловала. Октябрь нёс первые заморозки. Паша поправил на плече ремень сумки и поднял повыше воротник. Хотелось большой латте с кленовым сиропом, обжигающий и ароматный, и прочие блага мегаполиса. Он передёрнул плечами и посмотрел на «дорогу», открывшуюся им. Полузаросшие две колеи от грузовика, уходящие в сырой лес. Точно мужик сказал – направление. Паша задрал голову к небу. Серые, как грязная пена, тучи нависали над соснами, и казалось, что уже темнеет. Совсем, как во сне. К ознобу прибавилось мерзкое предчувствие, смутная детская суеверная тревога.

– Чего встал, студент? Пойдём, пока не стемнело. До ночи надо какой-нибудь дом найти.

Серёга вытащил из кармана навигатор и бодро направился в чащу. Он явно чувствовал себя в родной стихии. Высокий, крепкий любитель походов и рыбалок в берцах, для него эта командировка была поинтереснее отпуска на море. Он и статьи писал о заброшенных деревнях, заводах, монстрах из подземки и о прочих призраках индастриала. Вряд ли верил в то, что писал, но уж точно увлекался. Так что и вперёд шагал с энтузиазмом исследователя. Уверенно, быстро, чётко.

Паша нехотя плёлся следом, стараясь наступать кроссовками на сухой край дороги и обходя лужи. Он начал уставать уже через полчаса, зато и тревога улеглась куда-то на дно сознания, лесной коридор и монотонный пейзаж навевали сонливую скуку. Сумка тянула к земле. Как назло, развязался шнурок. Серёга обернулся и усмехнулся, заметив его копошение с сумкой и обувью.

– Зуммеры. Как вы выживаете вообще?

– Нормально. Стараемся поменьше выходить из зоны комфорта.

Серёга одобрительно хмыкнул, оценив шутку, и остановился. Несколько раз ударил ладонью по пластиковому боку навигатора. Потом поднял повыше. Серость сгущалась на дороге и вокруг. Кристальная тишина давила на уши. Ледяная сырость медленно ползла под воротник и в лёгкие с каждым вдохом.

– Может, и правильно, – он нахмурился и потряс прибор. – Спутник потерял.

– Отлично. Сколько мы прошли?

Паша достал из сумки воду и устало присел на корточки.

– Навигатор показывает, что два километра.

– Быть не может! Мы уже полтора часа тащимся.

– Может, потому что тащимся?

Серёга пытался разобраться с картой. Но экран завис, указатель дёргался на месте, перепрыгивая с дороги на дорогу. Толку от него было чуть. Паша вытащил из кармана телефон, тоже относительно бесполезный, но зато насчитавший двенадцать тысяч шагов.

– Мы прошли примерно пять километров, в машине шесть тысяч было, – он развернул экран к напарнику и, заметив снисходительный взгляд, добавил: – Да, шагомер не точный, но навигатор вообще сдох.