А дичь его единокровная бежала, умоляя то бога, то дьявола о защите, да поскользнулась на мокрой от росы траве, расшибла локоть о случайный камень и притаилась. Изнурительный страх прибил девчонку к земле. Сердце её грохотало так, что палач услыхал. На миг наступила тишина… А в следующий миг уже заслонила свет тёмная фигура, и тяжёлая рука цепко схватила Ингу за волосы. Наследник Проклятого торжествующе зарычал и выволок костлявое тельце добычи своей, встряхнул и на дрожащие ноги поставил.

– Фи, девочка, какая же ты грязная! – картинно пристыдил её смешливый упырь. – А одежда-то на тебе… – он сделал огромные глаза и фальшиво ахнул: – Краденая! Не могу поверить, что дочь моего отца скатилась до воровства! Ах, скажи, умоляю, что ошибаюсь я и это совершенно не так! – плаксиво выкрикнул князь и жёстко схватил девочку за локти. Она только горестно всхлипнула, умоляя высшие силы, чтобы прощание с жизнью не затянулось и не было бы слишком больно… Инга уже слышала, как хрустят ветки под копытами Бледного Коня, и губы её пытались молитву складывать.

– Князь Адалвалф, отчего ты без приглашения по моим лесам охотишься?

Голос женщины прозвучал так неожиданно, как счастливый смех на похоронах. Низкий, ведьминский голос. Князь замер и разжал хватку железных когтей. А Инга аж вытянулась вся как струна, будто этим голосом её по хребту ударили. Столько было в нём власти непререкаемой, такая невозможность ослушаться. Если бы эта женщина была её госпожой, свинарка бы не подумала никуда бежать. Наоборот! Сама бы влезла на чурбан для колки дров и топором бы себе лицо раскроила, когда бы того госпожа потребовала! Ингино нутро аж узлами завязывало от желания взглянуть на владелицу голоса. Но не смела она, лишь едва дышала, не в силах поверить, что ещё жива…

– Ах, прости за вторжение, княгиня, не сочти за дерзость, но эта вот пигалица – моя беглая чернавка!

– Это мне всё едино, чернавка или госпожа, ты залез в мой огород и ягоды мои рвать не спрашивал, а я не разрешала!

Инга под шумок подняла на женщину глаза. Княгиня гордо возвышалась на породистой вороной лошади. Девчонка так и ахнула – какая красавица! Маленькая, не выше самой Инги, тоненькая, складная, вся в алый, расшитый золотом бархат затянутая. Волосы вороного крыла так и блестят на утреннем солнце.

– Катэрина, брось! – раздражённо гавкнул князь. – Говорю тебе, это беглая прислуга, воровка! Заберу её и исчезну до следующего Рождества!

Княгиня ловко спешилась, чёрную с белой гривой кобылу по морде похлопала:

– А докажи, что твоя! – и хохочет белозубая. – На девке никакого знака нет.

Потемнел лицом молодой изувер, хватанул беглянку, как зайца за шкирку, ворот с треском по шву пошёл. Ан глядь – нет на шее клейма! А ведь каждая последняя муха в пределах его отца меченая. Знал Проклятый, что делает – без клейма поганая чернь так и норовит дёру дать, всё им блазнится, что у соседей жизнь послаще будет!

А названная Катэриной усмехается:

– Чистенькая! И нет мне нужды кожу своим людям портить. Они меня любят как мать! Никуда не бегут! Не то что твои! – Катэрина улыбнулась самой щедрой улыбкой на свете. – Они ж мои кошечки, собачки мои!

И глаза чёрные, вороньи, сверкают! Инга испуганным зверьком переводила взгляд с одного голодного волка на другого – который её порвёт?..

– Да брось, Кэт, на что тебе падалица? Мы же друзья!

Красавица усмехнулась и головой покачала:

– На моих землях эта ежевика росла, мне и варенье с неё варить!

– Не твоих, а твоего полумёртвого господина, княгиня Лисицкая! – рассвирепел князь и схватился за нож на поясе.

Инга отшатнулась и сама не поняла, как очутилась за спиной у красавицы. «Пусть лучше она меня за дерзость в батога, чем этот упырь кишки выпустит!» Катэрина завела руку назад и точно сквозь прореху в штанах Ингу по бедру погладила. Девочка едва сдержала жалобный стон. «Матушка, не отдай!»

– Иди домой, князь! – княгиня насмешливо махнула кончиком лошадиного хлыста. Князь заскрипел зубами, глаза его налились чернотой.

– Забирай! – зловеще улыбнулся он и в один миг метнулся к беглянке, схватил её за плечо железной хваткой, вот-вот сломает куриные косточки!

– Ты всё равно вернёшься ко мне! – прошипел он полумёртвой бедняжке в лицо.

– Князь, ты портишь моё имущество! – холодно одёрнула его княгиня.

– Ну ничего, Кэтти, твой старик помрёт со дня на день, и я возьму тебя и все твои земли! И всё твое паршивое имущество!

Его Светлость сплюнул на землю, резко развернулся и пошёл, свирепо давя сапогами траву, прочь.

А Её светлость даже не удостоила взглядом соседа своего. Только по крупу коня своего похлопала и через плечико королевски-холодно растоптанной беглянке бросила:

– На лошадь садиться не умеешь, конечно же?

Девчонка рухнула на колени, как подкошенная трава. Во рту у неё пересохло, язык к нёбу прилип. Она попыталась выдавить какие-нибудь жалкие благодарности, но к смертельному ужасу поняла, что не знает ни единого достойного слова, какое возможно при госпоже сказать!

– Ваша Светлость… – только и сумела прохрипеть она.

– Да помолчи, поняла я уже! – хохотнула княгиня. Подошла к своей дрожащей добыче, взяла ладонями за костлявое лицо. Кожа перчаток такая нежная, а пахнет лютым наказанием!

Инга замерла, готовая претерпеть боль и кричать, если прочитает в глазах новой госпожи желание крови, либо молчать, если княгиня того потребует. А вот что делать, когда владычица в нос тебя целует горячими и влажными губами, она не подумала! Растерялась, зажмурилась, всхлипнула, теребит край рубахи, и слёзы злые, непрошенные на ресницах висят. А госпожа Катэрина коня своего по шее похлопала, он перед ней так и раскланялся. Подогнул точёные передние ноги и головой мотает. Катэрина повелительно промеж лопаток Ингу хлопнула:

– Забирайся! Ну, чего ждёшь, живо! – прикрикнула.

Девчонка в два счёта на крутой спине животного оказалась, а сама госпожа за спиной у неё устроилась. Обняла Ингу через живот, поводья в руки взяла:

– Не дрожи-ка! – велит. – Не съем я тебя. Я до юных свинарок не охочая!

Тронулся конь, Инга тотчас чуть не рухнула. Вцепилась в рожок седла, зажмурилась. Мысли, как зайцы испуганные, носятся. «Как это вообще люди держатся, оно ж всё шевелится, точно гора живая ходуном ходит! Ей-ей, упаду! Ох ты, матушки светы, пронеси беду стороной! Свалюсь мешком, собаке дохлой позавидую, потопчет меня копытами, и поминай как звали! Ох, правду же люд судачит, направо пойди, налево – а не уйдёшь от судьбы! Сказано мне помереть, и коли ночью уцелела, так догоняй мертвецов своих поутру!»

Долго ли ехали, не поняла она, а только конь вдруг встал. Инга открыла глаза и укусила себя за язык. Ворота высотой до небес открылись сами-собой перед госпожой княгиней. Инга онемела, оробела, дышать не смеет. Ни в жизнь она через главные ворота замка не посмела бы сунуться! Как же страшно, как муторно!..

Конюхи суетятся, поводья хватают, на Ингу как на дичь какую-то поглядывают. Того и гляди, кухаркам отнесут и велят в суп бросать!

Катэрина грациозно спешилась. А Инга вцепилась в седло и глазами испуганными на землю глядит – как высоко! Эдак и ноги себе переломаешь или, того хуже, под копыта скатишься! Её Светлость княгиня Катэрина на неё глянула да конюхам махнула. Один из них, здоровенный, как медведь, плечистый, подскочил, Ингу поперёк схватил, она только охнуть успела, а детина в усы усмехнулся и поставил её на землю. Слуги столпились, глядят на неё подозрительно, перемигиваются, глазами судачат вовсю – что за щипаную куропатку госпожа притащила? Уж свинарке-то не знать, что все эти смердящие бездельники о ней нагородят!

– Что встали, охламоны? Вон пошли, по своим местам! – гаркнула Её Светлость, и люд неохотно зашевелился. Госпожа повернулась к Инге и строго ее оглядела:

– А ты иди за мной и сделай-ка лицо пораболепнее! Дарую тебе великую честь показаться на глаза самого господина твоего, Его Светлости Князя… Помнишь хоть, как зовут его, Ежевика?