– Ох, звиняй, Филипповна, не могу соли дать: я её старым ведьмам на глаз высыпала, – закричала Прасковья да с кулаками на бабку кинулась. Еле ноги старая унесла.

Вечером Прасковья к Ульяне зашла, десяток яиц в узелке принесла да благодарила, что спасла козочку-кормилицу.

Так и жила Ульяна: сама к людям не лезла, а кто просил о помощи – не отказывала. Впрочем, не всем Уля помогала, чувствовала она людей. Могла и словцом крепким приложить, если видела, что человек по заслугам получает.

Так проходили года. Одной весной пошла как-то Уля по воду на колодец. Супротив колодца дом стоит, а возле, на лавке, два мужика сидят. Посмотрела на них девка – будто молнией полыхнул пристальный взгляд её серых глаз.

– Глянь, какая сердитая, – раздалось за спиной. Ульяна повернулась – один мужик приближался.

– Чем же это мы тебе так не угодили, – спросил он, – что волком на нас взглянула?

– Тебе какое дело до того, как я смотрю, – ответила Ульяна. – Знать, усмотрела то, что не понравилось.

– А ты никак в самую душу заглядывать умеешь? – продолжал мужик, прищурившись.

– Может, и умею, – с вызовом произнесла она.

– Тяжело живётся тому, кто слишком много знает, – вновь обратился к ней мужик.

– Тяжело тому, у кого за плечами не одна душа мается, – спокойно ответила Уля и, развернувшись, гордо пошла прочь от колодца.

Долгим взглядом её мужик провожал, неприкрытая злоба в глазах засветилась.

Ох и попала в точку Ульяна! Мужика этого Николай звали. Отбывал он срок в шахтах за убийство двух человек. Как положено срок свой вытянул. А как время пришло из ссылки возвращаться, так он и вспомнил о сестре родной, что в дальней деревушке жила.

"Первое время протянуть поможет, – думал он, – а ко времени, глядишь, и деньжат сколотить получится, да обратно в город большой рвануть".

Вот с кем срок свой тянул, с тем и вышел на свободу, заранее зная, что вряд ли к нормальной жизни вернётся. Разбоем оно завсегда быстрее разбогатеть можно. Не его это – лямку на полях тянуть да на богатого дядю работать.

Сестра, конечно, не знала, чем занимался брат. Ушёл Колька с семьи, когда матушка ещё жива была. Ушёл и пропал, ни письмеца, ни весточки. Оно и к лучшему было: узнай мать, чем сынок промышляет, раньше времени бы в землю сырую слегла.

– А скажи-ка, Дарья, – спрашивал Николай сестру, – баба молодая, вся в чёрном, кто будет?

– Так то Ульяна, знахарка местная, – ответила женщина. – После смерти мужа Уля нелюдимая стала, редко с людьми общается. Деток Бог не дал, вот и коротает век одна.

– Одинокая вдова, значит, – ехидно улыбнулся второй мужчина, по имени Герасим.

– Знахарка, говоришь, – задумчиво произнёс Николай, но дальше мысль свою озвучивать не стал.

А вечером шёпотом Герасиму и выдал:

– Ежель хорошая знахарка, знать, народ ей в благодарность откуп несёт. Наверняка будет чем поживиться.

– Да и вдовушку развлечь не грех будет, – плотоядно сверкнув глазами, хмыкнул Герасим и потёр руки.

– В хату к ней не пойдём, людно больно. Раз знахарка, значит, за травами ходит, вот в лесу её и подловим, – подытожил Николай. – Будет знать, как волком зыркать.

Ждать мужикам пришлось недолго. Уже следующим вечером они заприметили, как чёрная фигура направилась в сторону леса. Обождав немного времени, они двинулись за ней.

Ульяна твёрдой походкой шла прямиком в лес. Петляя меж деревьями, девушка вдруг остановилась. Тонкое чутьё вмиг уловило посторонний запах. Этот запах ей уже был знаком.

"Ну что ж, – еле слышно произнесла Ульяна, – лёгкой наживы захотелось? Получите".

Она шагала вперёд, не сбавляя шага, знала, куда идёт.

Бабка Агриппа, приходя во снах, учила не только тому, как людям помогать. Другое дело, что Ульяна, зная всю силу чёрной магии, осознанно не бралась за неё. Но это вовсе не означало, что она не умела ей пользоваться…

***

Топь, открывшаяся перед ней, чернела, как сама ночь. Деревья вокруг были страшными, словно кто-то очень большой вырвал их из земли и воткнул обратно корнями вверх.

Ульяна стояла лицом к болоту и не шевелилась.

Повернулась она, лишь только когда услышала треск ломающейся ветки.

В двух метрах от неё стояли двое мужчин.

– Не устали по лесу за мной блуждать? – спросила она.

– А ты, гадина, знать, давно нас заприметила? – озлобился Николай.

– Конечно, заприметила, – ухмыльнувшись, ответила Ульяна, – от тебя мертвечиной несёт так, что спасу нет.

Николай раздражённо заиграл желваками.

– Что вам нужно? – спросила Уля.

– Нужно уму-разуму тебя научить, – мерзко осклабился Герасим, – чтоб посговорчивее была.

Николай сделал резкий прыжок вперёд и, сцепив руки, мёртвой хваткой прижал Улю спиной к себе. Женщина не сделала попытки отстраниться.

– Познакомимся поближе, – гадко хихикнул Герасим и, схватив одной рукой кофту на груди Ульяны, уже намеревался рвануть её вниз, как вдруг замер, смотря куда-то за спину подельника.

Там, по стволам мёртвых деревьев, сверху вниз сползали пауки размером с крупную курицу. Они тянули за собой тончайшие серебристые нити паутины. Ловко перебирая мохнатыми лапками, пауки семенили мимо державшего девушку Николая прямо к Герасиму. Откуда-то сверху прямо на голову мужика опустился жирный паук, оплетая вокруг него кокон.

Герасим закричал, неистово махая руками, пытаясь скинуть тварь. Он срывал паутину с себя, только паучьи лапки оказывались быстрее. И уже через пару минут, полностью замуровав мужика в своей липкой сети, пауки исчезли, утаскивая с собой кокон с человеком внутри.

– Аааа! – закричал Николай, отталкивая от себя Ульяну. – Ведьма, что ты сделала?

– Ну как же, вы ж поближе познакомиться хотели, вот я для начала вам родню свою и показала, – спокойно ответила девушка и вонзила в Николая злобный взгляд. – Сейчас с одним разберутся – с тобой знакомиться придут.

– Пропади ты пропадом, ведьма проклятущая! – закричал Николай и бросился прочь от Ульяны.

***

Воротился Николай к сестре лишь к следующей ночи. Весь грязный, седой и с обезумевшими глазами. Всё о каких-то пауках твердил да о нечисти лесной. А под утро в забытьё впал. Родных узнавать перестал, темноты стал бояться. Ночами от любого шороха трясся, да как дитё малое плакать начинал.

До Ульяны слухи дошли, будто свезла его сестра в большой город да докторам специальным отдала на лечение. Только Уле это ни к чему было. Услышала, да забыла. Каждому своя судьба, по делам и оплата.

Так и шли её безрадостные дни дальше, один сменяя другой, пока однажды…

***

Пошла Ульяна поутру в лес. По росе сырой трава завсегда особые свойства имеет. Вот и встала Улюшка спозаранку, чтоб успеть с первыми солнечными лучами посекретничать.

Возвращалась домой уж к обеду, солнышко высоко над горизонтом стояло. Вошла в дом, со света яркого и не видно ничего. Только чувствует, что не одна она в комнате. С минуту к сумраку привыкала, глядь, – пара глаз на неё уставилась и смотрит не мигая. Сидит на лавке у стола мальчик, на вид лет семи.

– Ты как тут, сорванец, оказался? – спрашивает Ульяна. – Как в дом вошёл?

– Так не заперто ж было, – прошепелявил ребёнок.

– И давно ли ты тут?

– Давненько уж, – наивно ответил мальчик. – Меня Никитой кличут.

– И чем же обязана такому гостю? – улыбнувшись простоте ребёнка, спросила Уля. Улыбнулась и замерла, словно саму себя испугавшись.

– Мне врачевательница до зарезу нужна, – ответил малец. – Бабка Лукерья сказывала, что в дальней деревне такая живёт. Вот я и нашёл вас.

– В дальней деревне? – удивилась Ульяна. – А откуда ж ты будешь?

– С Верховья, – пояснил Никита.

– Ох батюшки, – воскликнула Ульяна, – так то ж день пути? Как ты дошёл, кто отпустил в такую даль?!

– Никто меня не отпускал, – насупился Никитка, – чай, не грудной, по земле хаживать умею.

Ульяна вновь улыбнулась. Вид маленького лохматого мальчишки, старающегося показаться серьёзным и взрослым, умилял.