Подойдя к остановке, Боря увидел, что там сидит бомж. Осмотрел его: сидел, весь в пыльной, но не рваной одежде, с двумя костылями. У него не было одной ноги. Наш герой подошел к нему и вручил одну из брошюр. Он взял её, осмотрел, затем посмотрел на меня и улыбнулся. Вся его неотесанность, вся его пыль и грязь – все померкло, когда он посмотрел на Борю своими добрыми глазами и улыбнулся. Он открыл брошюру, начал читать – а наш юный «революционер» все не отходил. Стоял в метре и смотрел. Прочитав половину страницы, бездомный снова посмотрел на Борю. «Ты, сынок, правильное дело делаешь! Они нас что тогда загоняли, так и сейчас загоняют. А вы придете и все исправите, людей людьми сделаете. Чтобы ни холода, ни голода не было». С этими словами он пустил слезу. Сердце нашего героя расшатывалось. Ему было очень приятно слышать слова поддержки, но в то же время больно было слушать этого человека. Через его слова передавалась вся боль, все тяготы, которые он испытал в своей жизни.
«Сынок, прости, если потревожу»,– обратился он к Боре, – «а можно мне такой же значок, как у тебя? Может, попросишь у себя там? Для Вячеслава Николаича, это я»,– Боря кивнул и ответил, что сделает это, как только пойдет в штаб.
Еще полчаса и он раздал весь материал, который у него был. Боря делал это у остановки, и Вячеслав Николаевич за ним наблюдал. Когда кто-то брал брошюру, бездомный говорил прохожим: «Правильно! Берите, читайте, голосуйте за них!», а если кто-то отказывался и просто проходил мимо, полностью игнорируя агитматериал, Вячеслав Николаевич подбадривал нашего героя. «Не обращай внимания. Они просто недалекие, им этого не надо. Им лишь бы поржать да пожрать».
И вот, последняя брошюра отдана. Боря, с улыбкой на лице, пошел обратно в штаб. Михаил Андреевич встретил его, похвалил за проделанную работу и предложил чаю. Боря согласился, а за чаепитием рассказал про Вячеслава Николаевича и его просьбу. Михаил Андреевич выслушал и, слегка призадумавшись, подошел к шкафу. Открыв его, он достал оттуда значок в виде советского флага с надписью «Партия Ленина». Затем засунул руку в карман, достал оттуда пятьсот рублей и протянул Боре купюру вместе со значком. «Отдай ему. Пусть возьмет себе что-нибудь покушать, попить. Жалко человека. Хоть так поможем ему».
Боря хоть и не проявил никаких эмоций, хладнокровно взял значок и пятьсот рублей, внутри бурлил от радости. Даже внешний мир, как ему показалось, слегка поменялся, и не бронзой он сверкал, но золотом. Да и солнце уже не такое тусклое, а прохожие не такие угрюмые. Правильно говорил Ницше. Осень – та пора, когда душа наша главенствует над природой.
Наш герой пришел на остановку (на удивление, некоторые люди, ждавшие своего автобуса, действительно читали брошюры, что он им отдал), подошел к Вячеславу Николаевичу и сел рядом с ним. Тот поймал Борю взглядом еще когда он был в пяти-шести метрах. И уже в тот момент Боря запечатлел на его лице уже не такую яркую, но все же улыбку. Он взял значок, который тут же прикрепил на свою темно-синюю куртку, а пятьсот рублей положил в карман. Он еще раз пожал юноше руку и выразил слова благодарности, пообещав, что будет агитировать прохожих голосовать за единственную и правильную «Партию Ленина».
Если бы Боря сейчас пошел в колледж, он пришел бы к середине первой пары, хотя ему ко второй. Поэтому он перешел дорогу на перекрестке и двинулся по тротуару вниз, к набережной. По ней он и дойдет до колледжа – это займет больше времени, так что Боря придет ко второй паре, так еще и насладится прекрасными видами реки, на которой и стоял его город.
А набережная была очаровательной. Водная гладь безмятежно стояла без каких-либо намеков на течение. Вдалеке, по другую сторону берега, виднелись многоэтажки, которые покрывались синим оттенком. Когда юноша был маленьким и гулял здесь, глядя на эти здания вдалеке, ему казалось, что они и вовсе парят над землей – этакий небесный город. А если посмотреть на другую сторону, повернуть направо, то там уже не будет домов, нет. Там, вдали, он увидел зеленые холмы да поля, которые тоже приобретали синий оттенок. Идет по набережной – широкая, метров тридцать в ширину и более четырех километров в длину, со скамейками, фонарями, мусорными урнами. Радовало его то, что не было ни окурков, ни банок, ни фантиков на земле – может, люди уже осознали, в каком чудном месте живут и что его не стоит засорять? Все возможно. А возможно и то, что это уборщики постарались, а горожане как гадили, так и будут гадить. Хоть на остановке людей ходило много, здесь, у реки, было безлюдно: иногда лишь пробегали спортсмены да проезжали велосипедисты. А Боря поглядывал то на воду, то на небо, то на землю. Пока шел, раздумий никаких не было. Обычно, когда он гулял, его голова готова была взорваться от безудержного потока мыслей, каждую из которых юноша долго переваривал. А сейчас мозг решил отдохнуть, пощадить нервную систему, так что работали лишь его глаза, любующиеся видом, да уши, слушавшие едва понятный звук реки.
Так Боря и шел все время – с пустой головой да страдающими от нагрузки глазами и ушами. Шаги его были медленными, так что отнял он у себя минут тридцать. Затем завернул налево, поднялся вверх по улице, и тут же встретил контраст необитаемой набережной и гулких улиц города, кишащих людьми и машинами в столь ранний час. Ощущение было, словно в паре метров от молодого человека звенит колокол, поражая его уши. До того ему стало мне некомфортно и непривычно слышать звуки цивилизации.
А вот и он – колледж, на который Боря трачу уже второй год. Честно, у него уже не было желания в нем учиться: но ходил сюда по инерции. Когда юноша только сюда поступил, у него был огонь в глазах – было желание учиться, была цель – стать лучшим из лучших. Много тетрадей было исписано, много ручек было обгрызено и немало энергетиков было выпито. И все лишь для того, чтобы доказать, что больше всех привержен своему учебному заведению. Но кому он это доказывал? Однокурсникам, которые поступили сюда ради корочки и не более? Преподавателям, вечно ноющим о том, как мало они получают и как их никто не уважает? А может, управлению колледжа? Только в конце первого курса Боря понял, что пытался доказать свое верховенство самому себе. А зачем, если он итак верил в то, что лучшим и является? Вот и получается, что пахоты в первый год были бессмысленными. Теперь у него уже не было желания отчисляться или скатываться по учебе – слишком много сил он сюда вложил, чтобы взять и бросить все это.
Колледж его почти ничем не отличался от других: пятиэтажное бежевое здание, сопоставимое своей длиной и высотой с обычной хрущевкой. Перед входом – стенд, на котором обычно можно было найти информацию о направлениях обучения, конкурсах, интересных фактах об истории заведения. Обычно, когда Боры приезжал пораньше, он стоял напротив стенда и читал одни и те же предложения по десять раз. Такое ощущение, будто его мозг уже запомнил все это наизусть.
Если перейти дорогу, то можно увидеть старый, покрытый ржавчиной гараж, заросший кустами и деревьями. Сюда на переменах стекало большинство учащихся – покурить. И Боря исключением не был. Прошел вдоль колледжа, перешел дорогу, и вот он среди прочих студентов, которым, как юноша полагал, тоже надо было не к первой паре, но они слишком рано приехали.
Контингент был пестрым – девушки, на лицах которых было столько пирсинга, что свободного места не оставалось; парни, поправляющие руками свое каре, пока другие, наоборот, гордо проводили ладонью по своей бритой голове. И все, несмотря на такие различия во внешности (да и мировоззрении), абсолютно свободно общались между собой. Люди разных национальностей, от украинцев до грузин, субкультур и вкусов в одежде были объединены одной общей деталью – бытом. Еще раз убеждался Боря, что классовые различия гораздо сильнее этнических.
Боря приблизился – некоторые уже поздоровались, парни начали протягивать руку. Юноша не был безызвестным – такого фанатика учебы (ботаником он не был, да и никто меня таким не считал) надо было еще поискать.
