– …множественные переломы ребер с левой стороны, со второго и до четвертого. Поднадкостничные гематомы… [4]

– Ага, не хочешь говорить мне, где вы живете.

Сестра Рут улыбается, но это не совсем улыбка. У нее только изгибается уголок рта, с правой стороны.

– Моя дочь тоже любила такие игры, когда была маленькой.

– Нина, – уточняю я, чтобы сестра Рут видела, что я внимательно слушала. Всегда нужно внимательно слушать других. – Сладкоежка.

– Да, сладкоежка. – Она кивает, отодвигает свою чашку и чуть наклоняется через стол. – И это в самом деле весело. Только знаешь что, Ханна? Боюсь, сейчас не самый подходящий момент для таких игр. Ситуация крайне серьезная. Когда человек попадает в больницу в результате несчастного случая, мы должны поставить в известность его близких. Это наш долг.

Сестра Рут пристально смотрит на меня, и я стараюсь не моргать. Хочу, чтобы она мигнула первой – тогда проиграет.

– Иногда, если кто-то получает тяжелые травмы, вот как твоя мама, мы вынуждены принимать непростые решения.

Кто моргнет первым, тот проиграл, такие правила.

– Решения, которые пострадавший принимать не в состоянии. Ты это понимаешь, Ханна?

Сестра Рут проиграла.

– Ну что ж… – Она вздыхает.

Я подношу ладонь ко рту и зажимаю пальцами нижнюю губу, чтобы сестра Рут не заметила, как я улыбаюсь. Нельзя смеяться над другими, даже если кто-то проиграл тебе в гляделки.

– Я просто подумала, что мы могли бы поболтать немного, пока не приедет полиция.

Полиция – это исполнительный орган государства. Их задача состоит в том, чтобы расследовать преступные и противоправные действия. Иногда они приезжают, чтобы забрать детей у их родителей. Или родителей у их детей.

– Приедет полиция?

– Ну это обычное дело. Необходимо разобраться, что же привело к несчастному случаю, в котором пострадала твоя мама. Есть такое понятие, как «скрыться с места происшествия» – может, слышала?

– Это значит, что водитель, виновный в дорожно-транспортном происшествии, незаконно скрылся с места аварии, точка.

Сестра Рут кивает.

– И полиция должна расследовать это преступление.

– Значит, этого господина ждут неприятности?

Сестра Рут сощуривает глаза.

– Так значит, это был мужчина? А почему ты спрашиваешь, Ханна?

– Потому что он был очень любезен. Обо всем позаботился и вызвал «Скорую помощь». Сказал, что все будет хорошо, и дал мне свой пиджак, потому что я замерзла, пока мы ждали. И уехал только перед тем, как прибыла машина «Скорой помощи». Мне кажется, он испугался так же, как и мы с мамой.

Я больше не хочу смотреть на сестру Рут. И произношу мышиным голосом:

– И все равно несчастный случай произошел не по его вине.

Это папа придумал мышиный голос – на случай, когда у мамы не задавались дни. Потому как считал, что ее нервирует, если мы говорим слишком громко. «Маме нужен покой, – повторял он, – мама сегодня неважно себя чувствует».

– Что это значит, Ханна? – Похоже, сестра Рут тоже знает про мышиный голос, потому что говорит точно как я. – По чьей же вине это произошло?

Мне нужно обдумать ответ.

Сосредоточься, Ханна. Ты ведь уже большая.

– Мама уже вытворяла глупости по невнимательности.

Сестра Рут выглядит удивленной. Удивлением называется чувство, когда человек слышит или переживает что-то неожиданное. Это может быть что-то приятное – например, подарок, хотя день рождения еще не скоро. Моя кошка Фройляйн Тинки стала такой неожиданностью. В тот раз, когда папа пришел домой и сказал, что у него для меня кое-что есть, я подумала, это новая книга или настольная игра, и я смогу поиграть в нее с Йонатаном. Но потом он показал мне Фройляйн Тинки. С тех пор это моя кошка, только моя, и ничья больше.

При этом удивление может быть вызвано чем-то плохим. Очень плохо, например, когда мама посреди ночи выбегает из дома. Нет, уж лучше поскорее подумать о чем-нибудь хорошем… о Фройляйн Тинки. Представляю, какой мягкий у нее мех, тигрового окраса, такой теплый, когда мы вместе сидим на полу перед печкой. Как она лежит у меня на коленях, и я притрагиваюсь к ее шерсти, зарываюсь холодным носом в теплую холку… Какие у нее маленькие, чудные лапки…

– Ханна?

Нет, не хочу. Хочу думать о Фройляйн Тинки.

– У вас дома не все хорошо?

Мама не особенно любит Фройляйн Тинки. Однажды она ее даже пнула.

– Может, у тебя с мамой какие-то неурядицы?

И вообще она рохля, что бы там ни говорил папа. Даже печку не может растопить без его помощи.

– Ханна?

Как-то раз в доме целую неделю стоял холод, и мы так мерзли, что не было никаких сил. И все-таки она моя мама. И когда я думаю о ней, то понимаю, что люблю ее. Любовь чем-то похожа на счастье. Это такое теплое чувство, которое заставляет смеяться, хотя никто при этом не шутил. Вот как сестра Рут смеется, когда говорит о Нине. Сладкоежке.

– Детка, ну скажи что-нибудь!

– Я не хочу, чтобы полиция забрала мою маму! – Это мой львиный голос.

Мы с Йонатаном иногда играем в игру. Она называется «Что за чувство?», и мы уже давно в нее играем. Уже не помню точно, но кажется, с тех пор, как мама впервые рассказала нам про «счастье».

– Счастье – особенно удачное, очень приятное стечение обстоятельств, точка.

Это я прочитала в толстой книге, в которой на всё есть ответ. Йонатан сначала просто кивнул, как обычно, когда я зачитывала соответствующий раздел. Но потом он прищурился и спросил, что это, собственно, значит. Я сказала первым делом, что он болван и не слушал меня толком. Всегда нужно внимательно слушать. Не слушать – невежливо. И все же я перечитала определение еще раз. Все-таки Йонатан – мой брат, и неважно, болван он или нет.

– Счастье – особенно удачное, очень приятное стечение обстоятельств, – а потом добавила медленно и отчетливо: – Точка. – Чтобы он понял, в каком месте заканчивается мысль.

Но Йонатан, по-прежнему щурясь, сказал:

– Сама болваниха. Это я уже понял. Я спрашиваю, как оно ощущается в теле.

– Как ощущается счастье? – спросили мы тогда маму.

Она обняла нас и ответила:

– Вот так.

– Тепло, – заключил Йонатан и предположил, что у мамы повышена температура.

Я уткнулась носом в ямку между ее плечом и шеей. От нее пахло лугом. Счастье выдает себя теплом и легкой лихорадкой, у него есть запах, и даже пульс отмеряет удары, как секундная стрелка на кухонных часах.

Еще мы рассуждали о том, как ощущается испуг, мы с Йонатаном.

– Испуг – это как пощечина, – предположил Йонатан.

– Такая, чтоб внезапно, – добавила я.

И мы оказались правы. Это и есть испуг, именно так его можно распознать по лицу. Глаза широко раскрыты от неожиданности, и щеки пылают, как от невидимой, крепкой затрещины.

Именно так выглядит теперь сестра Рут. Я закричала на нее львиным голосом:

– Я не хочу, чтобы полиция забрала мою маму!

– Ханна…

Голос у сестры Рут немного дрожит. Наверняка от испуга. Надо рассказать об этом Йонатану, первым делом приходит мне в голову, чтобы запомнить: испуг = пощечина + неожиданность + дрожащий голос. Потом я вспоминаю, что Йонатан сейчас дома, мучается с ковром, а уж после этого – что сестра Рут говорила насчет полиции. Теперь мне грустно, до слез.

Грусть – это неприятное чувство. Она представляется мне мелким зверьком с острыми зубками. Этот зверек живет в каждом человеке и почти все время спит. Но иногда он просыпается, и ему хочется есть. Тогда можно ощутить, как он вгрызается в сердце. Это не причиняет боли – то есть не причиняет такой боли, что приходится кричать, – но от этого одолевает слабость, и хочется отдохнуть. Должно быть, сестра Рут заметила, что я чувствую небольшую слабость, и потому забывает про свой испуг. Она встает – ножки стула при этом скребут по полу, – обходит стол и прижимает мою голову к своей толстой, мягкой груди.