Не только казаки прикидывали, присоединиться или нет к «правильным» большевикам. Вон, саперы, которые по приказу своего начальства каждый день подновляли учебную «линию германской обороны», тоже шустро собрали свой шанцевый инструмент и потянулись на обед. Оно и понятно: голод не тетка. С другой стороны, сейчас каждому, кроме самых идейных, хотелось угадать, кто станет победителем в схватке за власть, и оказаться на стороне победителя.

Наблюдавшие за учениями казаки, не раз на германском фронте попадавшие под шквальный пулеметный огонь германцев, злорадно думали о вражеских пулеметчиках, на которых из утреннего тумана вместо русской кавалерии или пехоты вскоре попрут бронированные монстры, вооруженные пушками корабельных калибров. Пусть они теперь попляшут – не все коту масленица…

А пока казаки думали думу, Сталин размышлял вот о чем. Сейчас для молодого советского правительства вопрос войны и мира был наиважнейшим. Как на предмет внушения Германии скорейшего желания мира, так и с целью предотвращения дальнейшей внутренней смуты. А ведь на территории России находилось еще несколько иностранных воинских частей – вроде английского и бельгийского бронедивизионов, Чехословацкого корпуса и прочих славянских легионов. Эти точно затеют смуту безо всяких раздумий… Поэтому, взяв по большой железной миске наваристого борща и по куску хлеба, товарищи командиры отошли в сторону, где за едой продолжили начатую еще в поле беседу.

– Товарищ Сталин, – горячо убеждал председателя Совнаркома майор Юдин, – вы поймите, что Красная Гвардия должна заменить не старую русскую армию, а стать самостоятельной силой в структуре сухопутных войск. Большая численность Красной Гвардии и не нужна. Сначала надо довести ее численность до одного корпуса, а уже потом, по мере возможности, добавить еще несколько. Но это должны быть обученные и боеготовые, и наиболее надежные с политической точки зрения войска. Действительно гвардия – элита, занявшая место старой царской гвардии, потерявшей свое предназначение после падения самодержавия.

– А какое же предназначение было у царской гвардии? – поинтересовался Фрунзе, с аппетитом уминая борщ.

– В основном охрана монарха и его резиденций, гарнизонная служба в столице, ну и иногда участие в боевых действиях, – ответил майор Юдин. – Впрочем, царским гвардионцам в свое время приходилось решать и такие деликатные вопросы, как возведение на престол или, наоборот, свержение самодержцев. Но это было в прошлом. Красная Гвардия тоже должна охранять Советскую власть от покушений как изнутри, так и снаружи, а кроме того, служить образцом и примером для обычных воинских частей.

– Хорошо, – сказал Сталин и затем произнес вполголоса: – А сейчас – т-с-с-с… у нас гости.

К обедающим подошел коренастый казак средних лет с окладистой пегой бородой и четырьмя «георгиями» на кителе. Было видно, что первые два креста были получены как бы еще не за Русско-Японскую войну.

– Здравия желаю, господа хорошие, – вежливо обратился казак к присутствующим, – Артемий Татаринов меня зовут. А кто из вас будет товарищ Сталин?

– Ну, я товарищ Сталин, – с легкой усмешкой ответил председатель Совнаркома.

– А ты не врешь? – казак подозрительно посмотрел на невысокого рыжеватого рябого человека. – Товарищ Сталин – это, наверное, он. – И станичник указал рукой на Фрунзе. – Мне односум сказал – он большой и с усами.

С трудом скрыв улыбку, все присутствующие подтвердили, что «большой и с усами» – это товарищ Фрунзе, нынешний, если можно так сказать, военный министр, а тот, кто назвался Сталиным, и в самом деле, самый главный большевик.

– Ну что, Артемий, поверишь ли ты мне теперь? – с улыбкой спросил Сталин.

– Теперь поверю, – с достоинством сказал казак-ветеран, – ты не обижайся на меня, уж как-то все сейчас непонятно и чудно. Голова кругом идет… А пришел я к вам, господа-товарищи, вот с каким делом. Тут наши казачки решили на вашу сторону перейти. Войско у вас организованное, справное, порядок виден во всем, обед хороший – значит, интендант и артельный не воруют… Да и сами вы, как я вижу, обедом из солдатского котла не брезгуете. Надо бы вам с нашей казацкой делегацией переговорить, обсудить, что к чему… Зима скоро, а зимой и волки в стаи сбиваются, а уж людям и сам Бог велел…

– Хорошо. – Сталин вытащил из кармана кожаной куртки небольшой блокнот, и сделал в нем какую-то пометку. – Завтра в десять утра приходите в Таврический дворец, там для вас уже будет выписан пропуск… Все понятно?

– Понятно, – с улыбкой сказал Артемий, – пренепременно будем.

Казак поправил фуражку и отошел к ожидающим его в стороне приятелям-станичникам.

– Ну и что у нас в остатке, товарищи? – спросил Сталин, когда казак отошел подальше.

– А имеем мы прикуп с двумя тузами, то есть казачьими полками, – ответил майор Юдин, – и хотя они еще не вполне наши, но и это уже кое-что.

17 (04) октября 1917 года, Утро. Крым, дворец Ай-Тодор

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, Великий князь Александр Михайлович, Великие княгини Ксения и Ольга, полковник Куликовский.

Над великокняжеским дворцом Ай-Тодор уже который месяц стелилась пелена страха. Члены дома Романовых, взятые под арест большевиками из Севастопольского совета, мучились от неизвестности и мрачных предчувствий. Когда-то великая империя разваливалась на глазах. Романовы, не ожидая в будущем ничего хорошего для себя, занимались каждый своими маленькими проблемами. Никому из них не разрешалось входить во дворец или выходить из него – так же, как и из имения Дюльбер, где проживали вместе с женами Великие князья Николай Николаевич, и Петр Николаевич.

Одна лишь Великая княгиня Ольга Александровна, вышедшая замуж за простого смертного, полковника Куликовского, утратив статус небожительницы, перемещалась по ближайшим окрестностям подобно неприкаянному духу. Несмотря на крестьянское платье и грубые башмаки, ее узнавали, где бы она ни появлялась. Но и в ее жизни имелись неприятные моменты. Ее мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, не признавала ее мужа за ровню и никогда не приглашала его на семейные посиделки. Таково оно, сословное общество: пусть ты полковник и «его высокоблагородие», но для коронованных особ все равно не станешь своим. Даже при том, что отец Николая Куликовского был генерал-майором Кавалергардского полка, а прадед – генералом, героем войны 1812 года. Правда, после рождения внука, первенца Ольги, сердце императрицы немного смягчилось.

В то же время Великий князь Александр Михайлович, знаменитый Сандро, полностью потерял интерес к жизни, а его жену Великую княгиню Ксению Александровну одолело отчаяние – и она, совсем опустив руки, перестала обращать внимание на своих пятерых детей. От такого «счастья» малолетние «Романовы в квадрате» совершенно одичали.

Пустопорожняя светская болтовня и ностальгические воспоминания «о минувшем» стали основным времяпровождением членов семьи Романовых. Между собой «ялтинских сидельцев» объединяло лишь беспокойство за жизнь остальных родственников, волею судеб разбросанных по необъятным просторам России. И главным предметом их тревог было благополучие Ники, Аликс и их детей, заточенных в далеком Тобольске.

И четвертого октября по старому стилю вся их привычная жизнь обрушилась, словно стена ветхого дома. На рассвете во дворец Ай-Тодор явился громила в матросской форме и, представившись «матросом Задорожным», заявил, что у него есть приказ Председателя Совнаркома товарища Сталина, согласно которому всех Романовых, которые находятся в своих крымских владениях, необходимо в полной целости и сохранности отправить в Петроград. Так Мария Федоровна и прочие арестанты узнали, что уже четвертый день они живут в совершенно другом государстве – Российской Советской республике.

Последовавшая за этим «немая сцена» удивила бы даже самого Гоголя. К тому же Задорожный довольно смутно представлял себе ситуацию в Петрограде. Но он точно знал, что большевики взяли власть без стрельбы и поножовщины. Сандро переглянулся с обоими Николаевичами, а Мария Федоровна безапелляционно заявила нахалу в матросской форме, что от этого адвокатишки Керенского ничего иного и не ожидала, и что она никуда не поедет, пусть большевики ее убивают прямо тут, на месте.