Поздно вечером, впотьмах осиротевшей квартиры, Грушин громыхнул бутылкой водки по обеденному столу на кухне. И только после этого зажёг свет. Усталый взгляд застыл на развесёлых бликах, что заиграли на стеклянном горлышке.

   Грушин сел и тяжело уставился на них. Он и теперь, как и весь день гнал от себя неугодные мысли, не позволял вспоминать подробности того, что этот, разодранный неизвестно кем, ублюдок сотворил с девочкой. А картина с его жалкими останками сама собой затёрлась. Не трогали Грушина предсмертные муки сволочи. А вот шёпот тот Серёгин зацепил, представлялось опытному следователю непривычное и совсем не относящееся к делу. Нарисовался усталым воспалённым мозгом оборотень - огромный пёс навроде сенбернара, более крупной породы Грушин просто не вспомнил. Почему-то белоснежный, с печальными шоколадными глазами. Не страшный. Как гигант разорвал ублюдка совсем не виделось. В мыслях Грушина оборотень ожил не опасным, но строгим и величественным, каким и должен быть, наверное, нет не оборотень, а собачий бог. В этом минутном наваждении гигант нёсся вперёд сквозь овражий лес, почти летел над травой. И там, где он бежал, не стоял студнем мрачный удушливый сосняк вокруг. И не было в том мире мёртвой девочки. Там шелестел, разговаривая с ветром, вольный лес, там солнце светило. И грезилось что-то доброе впереди...

   "Так может, там, где не желает вмешиваться людской бог, появляется вот такой вот, собачий?.." - Грушин стряхнул наваждение. Перед ним вновь заиграли огоньки на стекле бутылки. Взял телефон, набрал знакомый номер.

   - Привет. - Упёрся локтями в стол. - Возвращайтесь, а... Плохо мне без вас. - Прочертил толстым пальцем по столешнице. - Да... Нет... Дурацкую работу пока не поменял. Пить бросил. Вот такие пироги... Совсем.

   Словно в доказательство поднялся и убрал сияющую радугой бутылку в глубокую темноту кухонного шкафа.

   - Могу хоть сейчас за вами выехать... Не надо пока? Завтра поговорим?.. Ладно, как скажешь, завтра так завтра. И это... скажи Машке, что я её люблю... Вас!

   ***

   Джастин был очень умным псом. Он, конечно, так про себя не думал. Собаки вообще не думают так, как люди. Ни с кем себя не сравнивают, странными образами и ненужными сомнениями мозги не засоряют. Их мысли примитивнее, зато много лаконичнее и яснее человеческих, без всякой там чепухи наподобие: ах, может быть; ах, почему... ах, если бы, да кабы... А вот чуют четвероногие гораздо шире. Не только запахи обыкновенные, но и запахи мыслей, даже чьих-то поступков, целых событий. Да-да, мысли и события тоже имеют свой шлейф ароматов, и чем более сложными эмоциями они богаты, тем отчётливее и дольше держится их след в пространстве.

   Добравшись до места, Джастин практически мгновенно ухватил самую суть произошедшего. Тут объявился Большун-Шумень! - сразу понял он. В запахи нырнул как в густой бульон. И едва не заскулил восторженно от вспыхнувшего возбуждения. Большун-Шумень! - запульсировало само собою в голове.

   Хозяин, понятно, ничего необычного пока не заметил и потребовал, как всегда, взять след человека-убийцы, но у Джастина уже кожа на загривке зашевелилась. Пришло непривычное смешение чувств: давно незнаемая робость перед загадочным и невероятным, но и радость нетерпения перед встречей с ним же. Большун-Шумень!

   Джастин умный, ему достаточно много лет, чего только ни слыхивал, ни нюхивал, ни повидал. Понятно, вспомнил: Большун-Шумень! Кто дал имя загадочному оборотню-исполину? Наверно, люди. Большун, - думается потому, что всегда получался огромный, как медведь, а Шумень, - ну, как же... превращенец никогда не довольствуется в человечьем мире тишиной. Рычит и ломится сквозь что угодно и грозные мысли ни от кого не прячет.

   Джастин не только умный, но и внимательный, не смотря на всю гремучесть и силищу следа Большун-Шуменя, он, хоть и очень слабо, почти невесомо, учуял душонку маленького несчастного пинчера в гиганте. У Джастина даже что-то съёжилось в груди. Какое-то маленькое удовольствие он испытал, от того, что понял, есть, не растворился юный собрат в сказочном оборотне совсем. С отчаянием и страхом, пусть даже и не своим, а погибшей своей хозяйки, да остался.

   Джастин пустился по следу. В меру деловитый, как всегда, о том, что нашёл необычное, людям не показал. И себе не задал лишние вопросы, те, что непременно бы задал человек. Например: откуда именно у этого пинчера мог взяться столь необычный и редкий дар обернуться в Большун-Шуменя? Как сумел юный несмышлёныш призвать на помощь весь собачий род - это же не шутка. По какому такому велению сила от тысячи, а, может, и миллиона псов собралась в одном теле мгновенно? Как складывалась она по крупице? Наверное, и от него, Джастина, частичка утекла, да так что он и не заметил?

   Откуда надо - ответил бы себе Джастин, если бы подумал об этом. Но думать некогда. След Большун-Шуменя накладывался чётко, гигантским комом, на след человека-убийцы, которого велел выследить хозяин. Запахи человека, зверя, событий становились всё отчётливее и уже кричали о том, чем должно закончиться всё дело. Лёгкое мускулистое тело Джастина неслось по следу легко, но его лихорадочно потрясывало. Нетерпение гнало поскорее добраться до места, но приходилось бороться и с природной осторожностью, всё-таки невероятной силищей и множеством непонятно-тревожного веяло от Большун-Шуменя, приближаться боязно.

   Вдруг Джастина словно цепью стеганули, поджал хвост. Вот! Тут оборотень и настиг цель. Разорвал человека как тряпку. Джастин едва волком не взвыл, сдержался, чтобы не показать людям дрожи этой своей внутренней. Незачем им всего знать, всё понимать. Потому почти и не затормозил у останков разорванного Большун-Шуменем человека. Только представил на мгновение, какой поднялся скулёж от всех собак в округе в тот момент, когда Большун-Шумень рвал человека, не могло не накрыть их этакой волной силы. А может даже и из людей кто-нибудь что-то почувствовал.

   Хозяин не отставал, тяжело дышал, но бежал молча за Джастином дальше. Внезапно пёс замер на месте. На краю оврага, на границе рукотворного сосняка и дикого леса. Его вдруг осенило, что дальше идти нельзя. Уловил, что Большун-Шумень тут начал истаивать. Здесь пинчер стал оборачиваться собой. И... умирать. А вот этого, точно, ни к чему видеть людям, да и ему, Джастину тоже. Что-то тоскливо-колючее засосало под ложечкой, но на него сразу наложилась робкая гордость. За пинчера, а может, и за весь собачий род. Пусть уже совсем другой тропой, недоступной пока Джастину, идёт юнец. Но ведь такой упрямый, чертяка, что и Болшун-Шумень его отпустил. Малыш по-прежнему идёт за хозяйкой.

   Джастин решительно продемонстрировал людям, что нет больше следа, дальше они не пойдут. И сам больше не смотрел в сторону леса, лишь послал непривычно длинную мысль собрату, не зная дойдёт ли: - "Правильно. Догонишь хозяйку. Только не рассказывай ей, чего тут Большун-Шумень натворил. Она человек - не поймёт".