Утром просыпаюсь: где ответ? Нету во мне никакого ответу. Но жить-то как-то надо. Наверное, это было воскресенье, потому что я занималась уборкой. Мету себе пол, собираю пыль и замечаю, что мои глаза постоянно натыкаются на синий корешок в книжном шкафу. Просто спотыкаюсь я внутри себя об эту синюю палку. Надо посмотреть. Достала. Оказался это еврейский молитвенник, Сидур, который мне незадолго до того в Германии подарила одна моя подруга.
Молитвенник?! Это же в кассу! Еврейский? Тоже в кассу, поскольку мои предки, кажется, были раввинами. Наверное, сейчас сработают мои гены, и я сразу открою нужную страницу, на которой найду перевод моего волшебного текста…
Ну да! Как бы не так! Ничего я не открыла. Точнее сказать, сколько ни открывала, ничего похожего не нашла.
Да и не могла найти. Во-первых, в моем тексте, помимо слов с явно ивритскими корнями, были и слова с корнями санскритскими. А были и со славянскими, и еще Бог знает с какими. (Я не лингвист, это просто звуковые ассоциации.) Во-вторых, у меня-то всего сорок слов, а в том Сидуре меньше чем на полстраницы ни одного текста нет. Что-то ничего у меня не выходит. Но зачем-то же он выстреливал в меня, этот синий корешок?
Пришлось поменять тактику. Открыла оглавление и прошлась по нему рукой. К тому времени мой доктор уже объяснил мне, что при некоторой чувствительности так можно нащупать нужную информацию.
Действительно, одна строчка меня уколола. Открыла указанную страницу. Там оказалась длиннющая молитва под названием Г̃аллель. Из перевода молитвы было понятно, что слово это означает «хвала», «восхваление». От него происходит «аллилуйя», что иногда переводят как «Славься!», или просто «Слава!».
О! Вот тут меня осенило! Даже не осенило, а прямо мурашками все тело покрылось и дыхание остановилось. Короче, меня так тряхануло, что сразу понятно было – попала в яблочко. Моя молитва – молитва Славы Господней! И не важно, сколько в ней строк, слов и прочего.
Ну и дальше стала переводить. Как-то так слово за словом. Думаю-думаю, что бы это значило – и вдруг падает ответ, то есть само собой появляется в голове нужное слово. Сначала, конечно, очень это долго и мучительно было, да и перевела в первый раз коряво. Теперь всю жизнь допереводить буду, потому что разные жизненные ситуации открывают все новые ошеломляющие смыслы этих 11 строчек = 40 слов.
Так с этой молитвой и живу. Мне помогает.
Переводчик?
Но ведь и молитвой дело не обошлось. Началась страда, в самом буквальном – страдательном – смысле этого слова. Хотя страдания эти были такими сладкими! Просто уставала очень…
Короче, я стала записывать новый текст, о котором мне сразу было известно, что в нем 78 стихов. Стихов! А не слов и не строчек! И с первой строки я поняла, что записываю текст книги Иова. Только не тот, который всем известен, не канонический, а какой-то другой. А потом еще был текст, и еще…
Тогда, а это был уже 1995 год, я показала свои писания доктору А.А. Это, конечно, было вне сферы его интересов – он был далек от всяких молитв и религиозных текстов. Но меня поразило, как он, взяв в руки мой исписанный лист, переменился в лице.
– Ох! Это серьезно, это очень серьезно…
Вот все, что он тогда произнес. Но мне достаточно. И дело здесь не в моей гордыне: вот, мол, какие со мной чудеса происходят, вона я чего понаписала! Ей-Богу, тут ставки куда крупнее.
На каком-то этапе этой языковой истории я спросила у того, кто диктовал мне тексты:
– Кто я?
Он сказал:
– Переводчик.
Я удивилась. Никаких особых познаний в языках у меня не было. И спросила снова:
– С какого языка?
Ответил:
– Со всех.
Тогда я решила, что этого не может быть, что он смеется надо мной, что это ошибка моего восприятия и т.д. А что бы решил любой другой на моем месте? Ну, правильно. Если совсем честно, я тогда подумала, что у меня снесло крышу. Испугалась, даже перестала на некоторое время заниматься этим языком. А потом еще хорошенько подумала и решила: ладно, если мой разум выдает такую странную информацию, то почему бы не посмотреть, что в нем еще припасено. Санитаров позвать всегда успею. Тем более, что эти маргинальные занятия успешно вытесняли все депрессии и делали мою жизнь интересной и стремительной.
И вот, чем дольше я занимаюсь этим странным языком, тем больше понимаю, что нету тут никакой ошибки. В нем переплетаются корни множества человеческих наречий. Может быть, действительно, всех? Ему оттуда виднее.
Этот язык я долго называла heмa. Почему heмa? Потому что на каком-то этапе мне захотелось понять, как все это записывается. Оказалось, что буквами иврита, так что мне пришлось срочно выучить ивритский алфавит. Но в этом языке, помимо основных 22-х букв, есть еще 23-я – вот она-то и называется heмa=закрывающая. (Она здесь, вместо «heй» современного иврита, добавляется в окончания слов, которые заканчиваются на гласную.) Именем этой буквы я стала называть весь язык.
Однажды мой собеседник сказал, что мое имя на этом языке – Сафанат, что значит облако, туча, легкость, летучесть, легкие (в анатомическом смысле) и еще ясность. Тогда мне трудно было приложить к себе и само это имя, и все его смыслы, но теперь уже вполне ощущаю себя этим. Между данной родителями Ольгой и этой Сафанат ( (שפנת потом встала еще Аллель הלל)) – имя, которое я получила в Умани от раби Нахмана. Это имя привело меня в Израиль. Об этом расскажу отдельно11.
Стихи
В тот же период обнаружила свои стихи. Именно обнаружила: писала их в разное время по случаю, складывала листы в папочку и забывала – а тут нашла и прочла. Прочла, как чужие, потому что за давностью лет потеряла с ними всякую связь. И увидела, что человек, писавший их – чистейшей воды мистик. И как я раньше этого не заметила?! То есть мой рационализм, которым я, надо признаться, тогда немало гордилась, периодически грешил мистическими вспышками. И эту «неправильную» продукцию стеснительно запихивал в стол, чтобы закопать ее среди прочих бумаг и забыть о неприличных своих порывах.
Вот кое-что из этого. И откуда только бралось?
Принцессе маленькой по случаю субботы
мы завязали новый белый бант.
Устроившись у дальнего окна,
она тихонько что-то напевала
и наблюдала, как сновали люди
и проносились мокрые машины.
Задумавшись, неведомо о чем,
она погладила пушистый кактус
и две колючки вынула из пальца
и снова посмотрела за окно.
Там сыпал снег. Один пустой троллейбус
рассыпал искры в воздухе вечернем,
запутавшись в поводьях проводов…
И белый бант растаял в простынях,
обласканный луны лучом случайным.
И сонной сказки призрачную нить
прервать уже не в силах утро…
1973
Как бабочка в рассветное окно,
Душа стучится в переборки тела.
Когда бы ни свеча, потухшая давно,
Давно б на волю улетела.
1980
Когда нельзя уже спросить
И некому уже ответить,
И навсегда захлопнул ветер
Калитку в глубине души…
Калитку, за которой сад
Был полон вечного движенья
И ласкового наважденья –
Там пахло детством невпопад…
Тогда душа моя двоится
И новой горечи полна,
В себя, как в зеркало, глядится,
Сама с собой не хочет слиться
И бьется, опустошена,
Душа о запертые двери,
Припоминая, но не веря,
Что дальше – только тишина.
Окт. 1988
Сидит на древе птица,
Качаясь, перья чистит.
А я лежу в больнице,
Причесываю мысли.
Над нами ходит небо,
Очерчивая круг…
Как бесконечно немо
Всё в нас и всё вокруг!
И древу без названья
Нас с птицею качать –
Одно у всех дыханье,
Одна на всем печать.
26.09.1993
Переход
Здесь описываю события, которые открыли новый период жизни и привели меня в состояние перманентного осознавания чудес. В этом состоянии нахожусь до сих пор.
