Издали город казался таким же серо-зеленым, как и окружавшие его стены. Большая часть старинных улиц сложена была из камней, добывавшихся в местных каменоломнях. Древние стены опутывали замысловатые, изощренные узоры вьющихся растений, расцветавших и весной, и летом, и даже зимой.

Половину города, особенно внешнюю его часть, не влезшую под укрытие стен, занимали бесчисленные базары, лавочки, магазины, таверны для купцов и гостей, гильдии и артели самых разных направлений и народностей. Караваны ползли круглые сутки, поэтому Веренгорду некогда было спать, и ночью, освещенный тысячами огней, светился он так, будто на него рухнуло солнце. Свечение было настолько ярким, что Сардан всерьез задумался над тем, как умудрился не заметить города вчера ночью – ведь никакой ливень не способен потушить солнце.

Он спустился с холма, прошел в ворота и слонялся без дела час или два, разглядывал улицы, вывески и женщин. Поначалу хотел зайти в кабак – освежиться, но последние две ночи и так хорошо его освежили. Он присел устало на лавочку в сквере и долго пытался собраться с силами. В конце концов, пускай эти несчастные шварзяки сами решают свои проблемы! Принцесса наверняка заблудилась в своей необъятной уборной, а обещанные сундуки с золотом – к чему они музыканту? Все равно драгоценности придется сдать артели. Он вздохнул, покачал больной головой и подумал, что в жизни все идет своим чередом, и времени нет никакого дела ни до него, Сардана, ни до кого бы то ни было.

Передохнув немного, он заглянул в артель наемников. В узкой, душной и провонявшей потными любителями высокоградусного пойла комнатке он нашел всего одного человека, да и тот оказался управляющим. За столом в углу у окна сидел громадный медведь с красноватым мехом. Он свалил здоровенную голову на стол и уткнулся мордой в пустое ведро, от которого еще с улицы разило спиртом. Медведь был адски пьян, постоянно ворочался, отчего скамейка под ним страдальчески пищала, рычал – то ли во сне, то ли просто так.

– Мне бы девчонку какую, – сказал Сардан управляющему. – Молодую. Красивую. С фигуркой.

– Вы дверью ошиблись, – угрюмо ответил тот, не поднимая взгляда от книги по уходу за кошкой. – Бордель на другой улице.

– Где-где? – оживился Сардан. – Поподробнее, пожалуйста.

Управляющий не ответил, но страницу перелистнул.

– В любом случае, – сказал Сардан, – мне нужен человек по меньше мере до замка Сыреш, а там – как повезет.

– Никого нет. Последние две недели караванов с юга в два раза больше обычного, вся охрана ушла туда. Да и артель музыкантов понизила ставки, приличные бойцы больше с вами идти не хотят.

– И что, совсем никого? Хоть собаку какую дайте.

– Вот медведь сидит, берите.

Сардан покосился на медведя, тот зычно то ли вздохнул, то ли рыгнул, повел по столу безвольной лапой и завалил ведро на пол. Медведь что-то прорычал про себя, не открывая глаз.

– Он спит?

– Не знаю.

– Но, кажется, ругается.

– В языке медведей все слова матерные. Слово «друг» на их языке звучит так же, как и… Ну, вы догадываетесь.

– Да, полезный экземпляр. На нем хоть верхом ездить можно?

– Попробуйте. И меня позовите, я бы на это посмотрел.

Выбравшись обратно на улицу, Сардан поначалу двинулся к главному городскому храму, у которого где-то в уголке таился филиал артели музыкантов, но, перейдя мост над искусственным притоком хилой речушки, заметил вывеску с отчеканенным на ней куском мяса. С мяса падали железные капли жира – они были подвешены под вывеской на цепочках, болтались на ветру, звенели себе игриво, чтоб нельзя было вот так вот запросто пройти мимо и не обратить внимания.

Музыкант зашел в кабак и сходу уселся у окна за чудной, немножко наклоненный стол. Разволновавшись, что поставленное на поверхность этого стола тотчас соскользнет ему прямо на штаны, встал было, но не успел отойти, как подошла служанка. Увидев ее, он тотчас позабыл свои штаны и сел обратно.

Тонкая, маленькая, с изящными, немного раскосыми глазами на овальном, а может, и круглом лице, – она была не из тех женщин, ради которых пьяницы-поэты изощряются в метафорических комплиментах, не была она ни луной в ночи, ни газелью в тени оазиса, ни розой, ни тюльпаном. Не было в ней необыкновенной красоты, ради которой расстаются с жизнью. Не было в ее облике ничего такого, чтобы воспевать его в веках. Слишком простая, обыкновенная до необычайности, она была женщиной, один раз увидев которую кажется, будто знал ее всю жизнь, будто это не мимолетное, случайное видение, а призрак судьбы. Увидев такую на мгновение, ловишь себя на мысли, что любил ее всегда, а потеряв из виду – всю оставшуюся жизнь посвящаешь тому, чтобы найти, вернуть то, чего никогда и не имел.

В коротких волосах она носила небрежно завязанную ленточку с красным цветком.

Служанка посмотрела на Сардана исподлобья, немного сердитая, но изо всех сил старающаяся успокоиться.

– Девочка, родная, где ты спрятала мои блины, дери твои носки? – с хрипотцой, с издевкой прикрикнул корявый, бесформенный какой-то мужичок из темного, дальнего угла.

Там расселась целая компания, сильно поддатая, не горячая, а скорее перегревшаяся. Шесть человек – один по виду стражник, другой в ремесленном фартуке, остальные похожи на рядовых наемников-караванщиков, носильщиков и погонщиков.

– Сейчас подойду! – сказала служанка, повернув голову, и на первой «й» голос ее едва не сорвался.

Сардан заметил, что она то и дело нервно сжимает ладони в кулаки.

– Красавица, что ты мне за кисель скисший принесла? Это не пиво, это – выжатый пот! – возмутился кто-то из тени.

– Наплевала туда сдуру, – добавил стражник, и все расхохотались.

– Что принести? – спросила девушка музыканта.

Брови ее от волнения ходили вверх и вниз.

– Каши какой-нибудь с салом и кружку ячменного. То есть – две. Кружки. Нет… А хотя да, две. На счет артели музыкантов.

– Три минуты, – спешно сказала девушка и двинулась было на кухню, но по пути ее за руку перехватил кто-то из караванщиков.

– Девочка, пожалуйста, не писай мне больше в кружку, – очень серьезно сказал он.

Девушка покраснела и резко вырвала руку.

– Это же не пиво, простите меня дьяволы, это натуральное болото! – возмущался пьяный караванщик.

Его болтало из стороны в сторону с каждым новым сказанным словом.

– У нас хорошее пиво, – попробовала запротестовать девушка. – Не нравится – не пейте.

– Не пейте?! Пиво?! Ты тронулась, девочка? Да я любое пиво вылакаю если оно не то, что помойка, а если это не пиво вовсе, а малиновый сок! Главное пивом его назови! Не пейте, ну юмористичная!

Караванщик еще и руки развел, демонстрируя то ли удивление, то ли негодование.

– А мне вот ножки твои нравятся, – вставил кто-то из совсем темного угла, но девушка уже скрылась.

Вернулась она минуты через две. Когда обходила стороной пьяниц, один метнулся было к ней и попытался ухватить за зад, но потерял равновесие, рухнул со стула и растянулся на полу. Девушка ловко отпрыгнула и поставила возле Сардана тарелку с кашей и две кружки ячменного пива.

– Пержо, ты чего сделать-то хотел? – взорвались хохотом караванщики.

– Я? – Пержо лежал на полу и не шевелился. – Я хвост искал.

– Спасибо, – сказал Сардан девушке и улыбнулся.

Девушка замерла, посмотрела на него, опять чуточку покраснела и тоже улыбнулась, хоть и еле заметно… Или показалось.

– Если не очень вкусно или слишком мало перца – скажите. Если пиво слишком теплое – я заменю, оно у нас может горчить от этого, – очень тихо сказала она.

– Девушка, и яд, поданный вашими прекрасными руками, покажется божественным нектаром, – соорудил конструкцию Сардан.

Девушка снова… Ну нет, теперь уж точно показалось. Она развернулась, перепрыгнула через уснувшего Пержо и двинулась на кухню.

– Слушай, вот злобная девка! – прогремел чей-то голос из пьяного угла. – Даже не наступила на него, будто он говно какое-то!