– Да? И что? – заинтересовался Гавриил.

– Для этого мы снаружи железных пластин камертона приклепываем пластины из серебра. Этот металл плотнее железа в атомном содержании. И когда произошел первый удар, усилить этот удар должна вторая, более плотная волна. Отошедшая следом от серебряных пластин. Потом остается только обуздать энергию разрушения.

– Ну, а с помощью этой аппаратуры вы хотите направлять энергию?

– Нет! Что ты! Это всего лишь датчики, подключенные к ноутбуку. Они показывают разницу квантов и протонов до и после удара.

– Все! Бок, давай клади пластины, кокс уже занялся. Потом я еще воздуха поддую. Ну, а какой там все-таки конечный результат?

– Так я думаю, силу эту можно использовать как луч, и он будет разрушать молекулы любого материала. Чтобы пользоваться таким резаком, понадобится микроскоп.

– Да Бок! Это безотходное, а главное, сверхточное производство. Конечно, архизря этот повеса пошел по повесам.

– Ты про что?

– Да про Димона. Здесь на восемьдесят процентов живут дети сто первого километра.

– Что за сто первый километр?

– Сюда при Сталине, в олимпиаду и в девяностые уже обманом, выселяли людей из Москвы. Людей, которые находились вне закона.

– Во Франции таких называют “Ла маргинале”. Ну ничего, он там будет как свой, – сказал Бок, прищуриваясь от дыма.

Пластины на коксе уже все горели, но Гаврила еще несколько раз нажал на меха.

– Давай, Бок! Хватай пластину и на наковальню ее. Будем плющить.

Под удары молота Бок думал о поведении своего младшего научного сотрудника.

– А Димон не дурачок! Его не интересует все вот это. Выходит, только корочки доктора физики его цель. Гордится ими, вот и все.

По дороге Димон зашел на ферму. Уже закончилась вечерняя дойка. Скотник убирал из-под коров, а доярки мыли свой инвентарь. Подойдя к одной из женщин, которая протирала доильный аппарат, он любезно завязал общение с ней.

– Добрый вечер! С окончанием трудового дня вас!

Презрительно зыркнув, она ответила:

– Вас так же и по тому же месту.

– Кружку молока спросить можно?

– А молока мы можем предложить от ишака, – позади него раздался резкий женский голос. Он повернулся. Перед ним стояла женщина лет пятидесяти в замызганном халате.

– Ты откуда? Из лесу, что ли? Партизанил и не знал, что война кончилась?

– Я строитель из церкви. Мы ее там реставрируем!

– Достроились, аж жрать нечего! Люба, сходи налей этому, с колтунами.

Женщина тут же бросила тереть аппарат. Лет сорока, грузная Люба, вытерев о грязный подол руки, сказала:

– Пошли! Принесла же ее нелегкая. И что ей не сидится дома?

– А кто она такая? – вопросами Димон старался поддерживать разговор.

– Клавдия наш начальник! В утреннюю работает, а сейчас решила нашу смену проверить. А ты, значит, молочка парного захотел?

– Не только молока. Посмотреть ферму и людей увидеть. У нас там, в небесном селении, скукотища.

– Ну ты красавчик, нашел дискотеку.

– Здорово Лебедиха! – неряшливый мужичок поприветствовал проводницу Димона.

– Здравствуй, Титаник! Мужик нашей бригадирши Клавки. Он здесь сторожем числится. И еще трое мужиков тут работают.

– Лебедиха! Ты куда этого лохматого ведешь? – с ухмылкой ей в спину спросил сторож.

– Он такая же пьянь, как пастух Виталиус и скотники, Атас с Помятым.

– Какие у вас тут клички интересные.

– Титаником его зовут за то, что он после второй стопки валяется под столом. А вот эта доярка с бидоном – Зинка Рябая. Зин! Что ты надрываешься? Попросила бы Помятого отнести бидоны.

– Мне не тяжело, бидоны пустые – отвечая, Рябая вяло махнула рукой.

– Ну и как тебе здесь, веселее?

– Да нет пока, – сказал Димон протяжным голосом.

Лебедиха продолжала говорить, указывая на дверь:

– В этой каморке сидит сторож – Титаник. А здесь наш офис.

Они зашли в помещение примерно тридцати квадратных метров. В центре комнаты стоял наспех сколоченный стол, обтянутый линолеумом, и рядом две замазюканные лавки. В дальнем углу, у потолка, висела туша освежеванной коровы. Вдоль стены находились железные шкафчики, электроплита с большим чаном и дальше кушетка. Над этой лежанкой на крюк к стене подвешена голова той туши. Также много мешков с зерном и бидонов.

– В этом году засуха, вот и приходится иногда тощак пускать на мясо. Зато телят как можем откармливаем. Напарим на плите дробленки, и они уплетают, – сказав, она взяла марлю и пошла к шкафчикам.

– Где-то здесь я видела пол-литровую банку с крышкой? Ага, вот она! Молоко, я скажу тебе, не очень. Но другого нет. Скотина кормится чем попало, нормальная трава вся выгорела. Что расселся? Давай наклоняй бидон! – Лебедиха по-хозяйски прикрикнула на Димона.

Он правой рукой, слегка опрокинул бидон, а она, согнувшись, придерживала банку. Белый ручеек молока побежал через марлю в стеклянную посуду. Он тут же, левой рукой, схватил за нижнюю часть ее огромных ягодиц.

– Ты что делаешь? – она уже хотела с разворота врезать ему, но её остановила мысль. «А что если он, может, её последний молодой человек?»

– Это магия любви, – прошептал Димон, слегка сжимая и ослабевая левую руку.

Отодвинув бидон и поставив на пол банку, они разогнулись.

– Кто так делает, через ткань? – с этими словами Лебедиха присосалась к его рту.

Он освободившейся рукой, между пуговиц халата, залез ей под трико. Этот тандем медленно попятился к кушетке.

В это время Рябая, ее звали так, потому что даже через тональный крем и пудру на ее лице зияли глубокие оспины, уже отмыла бидоны и несла их в подсобку. У двери она, прислушиваясь, остановилась. Из помещения доносились стоны и чмоканье. Поставив бидоны, она открыла дверь. Димон пыхтел на стонущей Лебедихе. Увидев в проеме двери Рябую, он сделал подманивающий жест рукой. От растерянности она стояла как вкопанная. Тогда ему пришлось встать с Лебедихи и, поддерживая брюки, втянуть Рябую в подсобку.

В кузне кипела работа. Бок с Гаврилой приклепали кованые пластины к трем камертонам. Закрепили их в тональном порядке и поставили в середину каждого улавливатель. Бок подключил аппаратуру и настроил ее.

– Так, брат Гаврила! Вот тебе железный пруток. Ударишь им слегка по внутренней стороне каждого камертона.

Гаврила, постучав по ним, удивленно посмотрел на Бока. Тот с жалостью в голосе сказал:

– Все нуль! Безрезультатно, как до ковки. Зря мы уголь жгли. Частицы уходят в стороны, между пластин, еще до второй волны. Надо, чтобы волны шли из всех сторон.

– Бок! А может, это просто слабый звук? Есть здесь старинный медный колокол. Вот у него звук, так звук. Еще на нем клише какого-то византийского мастера. Оно в виде альфы и омеги. А меж ними аура или сфера с крыльями, внутри которой просматривается лик. И все, никаких узоров, только хаотичные царапины и сколы.

– Так-так, Гаврила, а это идея!

– Бок, только придется с братом Михаилом обговорить. Я думаю, он не откажет тебе. Если ты не надумаешь сверлить его.

– Что ты! Это исключено! Мы его попросту окольцуем, как бочку обручами. Ты лучше, Гавриил, скажи, а сможем мы здесь расплавить серебро?

– Без сомнений. Серебро не сталь, – подбадривающе произнес Гаврила.

– Выходит так. Из всех пластин отольем проволоку, миллиметров восьми. А сколько получится, я и не знаю.

В кузню вошел Димон. Он весь сиял и в руке держал банку с молоком.

– Ты радостный от того, что принес нам молока?

– Вы не знаете, как я его зашабашил!

– Волка ноги кормят! – дополнил свой разговор Гаврила, открывая крышку банки.

– И что ты сделал ради этого? – спросил Бок.

– Из-под коров дерьмо чистил. А у вас как дела?

– Все по-прежнему, без изменений. Брат Гаврила и я решили с колоколом попрактиковаться. – Воодушевленный Бок объявил новую идею.

– На, попробуй молочка! – Гавриил протянул банку с молоком. – Оно мне не понравилось, что-то горчит!