– Отчего же, отлично понимаю. Но разве вы, уважаемый хан, не умеете читать в сердцах? – с иронией спросил Ван Юань. – Наргиз говорила, что вам даже известны помыслы птиц и зверей. Я всегда чувствовал себя неловко в вашем присутствии, смущался тем, что приставлен верховным каганом шпионить за вами… Особенно когда вы, "дядя", на мне останавливали взгляд. Но это был приказ и я ничего, сверх того, не желал. А вы прекрасно знали обо всем. Разве не так?
– Да, у тебя была возможность убить меня сто раз на дню. Но, в конечном счете, я доверился брату Хубилаю, Небу и тебе.
Хан вздохнул. – Надеюсь, ты уже в курсе, что произошло между Хубилаем и Арикбоги. И после всех предательств нашего меньшего любимца, брат его простил.
Хан, в который раз, глянул на Ван Юаня, словно на родного – прямо в душу. – Видишь ли, я знаю и всегда знал, что ты ищешь… не моей смерти. Как и наш старший брат Хубилай, даровавший мне ильханство. И даже если с тебя живьем будут снимать кожу или, наоборот, насыплют мешок золота – ты не воздвигнешь пяту на своего хана. А с другими не так. Человек словно змея – жалит, сам того не желая, ибо внутренняя его сущность полна яда, а он об этом даже не догадывается.
– А что, разве у меня другая внутренняя сущность, уважаемый хан? – пошел на откровенность "племянник".
Ему и самому давно хотелось узнать о себе правду. По крайней мере, Ван Юань не ведал до конца, что его томило, – помимо предательства Царства Небесного, как он полагал.
– Что-то непонятно с тобой, – многозначительно ответил хан, снова смерив его взглядом с головы до ног. – Каждый из нас носит мамлюков в себе, но не всем мамлюкам Небо развязывает руки. В тебе недостаточно дерзости, например, как в Наргиз, и этим Небо хранит тебя от больших злодеяний. Возможно, сейчас тебе самому неприятна твоя нерешительность, но идя длинным путем со временем можно достичь великого смирения. Хотя, как я заметил, Путь тебе в тягость. Кто-то идет коротким Путем – такой опасен, но честен; другой не знает куда идет, он безобиден, но глуп и этим опасен; третий, вообще, ни к чему не стремиться, – подтолкни такого, и он свалится в яму, подай ему кусок хлеба, и он отхватит тебе руку. Никто не знает, как будет действовать в той или иной ситуации, сможет он убить или нет. Есть убийцы, а есть наемники убийц – тот, кто предал надежду и веру внутри себя и предает ежечасно… Многие, в результате стечения обстоятельств потеряли живую веру, подменив ее ложью мира. Они, словно наемники, убивают за деньги.
Говоря так, хан Хулагу стал загибать пальцы на руке. Потом остановился, наведя указательный палец на Ван Юаня. – Но ты – смиренный и гордый; тебе нравиться мир, но ты не желаешь менять его на Небо, на мечту. Странный ты человек… возможно – избранный для какой-то особой цели. Потому и несчастный – сто бед тебя ждет. И ты не убийца. Единственного, кого ты сможешь прикончить, это себя самого. Но я сомневаюсь, что Небо позволит тебе это сделать.
Ван Юань наблюдал удивительные вещи. Ходили слухи, что хан Хулагу иногда бывает как бы ни в себе и беседует с кем-то невидимым – может говорить странные вещи и предсказывать будущее, как и его племянница Наргиз. По крайней мере, в сложных ситуациях он всегда выбирал единоверное решение, и без сомнений, в этом ему помогало Небо. А еще советы матери-христианки, о которой он любил вспоминать. "Я покровительствую христианам, и это доказывает, что Господь склонился на мою сторону", – часто говорил хан, рассеивая сомнения и домыслы многих. Непонятно было только одно: почему хан Хулагу со дня на день ожидал прихода Будды Майтрейи?
– Раз вы так разбираетесь в людях, не проще им сразу отрубить голову, да и мою бесполезную, заодно, – пошутил Ван Юань насчет купцов.
Возможно, хан Хулагу, ввиду его странностей, был единственным в империи ханом, с которым можно было говорить напрямую, шутить и знать, что тебе ничего не грозит. Вдобавок, хан любил советоваться и выслушивать чужие мнения, любил различные взгляды на вещи, и этот неподдельный интерес, а еще доверительная искренность большого человека, подкупали.
– Я хан, но все же, еще не Сын Неба, – засмеялся "дядя" намекая на своего брата Хубилая, принявшего в Поднебесной этот титул.
– Тогда пусть верховный каган их рассудит.
– Вот и я о том же. Но все же, кто-то ведь должен за ними присмотреть. Тот, кому я могу доверять как себе. Эти монахи мне о своей вере все уши прожужжали. А, на мой взгляд, им и их вере недостает искренности. И все, что интересует прохвостов, так это сокровища Багдада, припрятанные мною на озере Урмия, да еще душа моего брата-кагана. Интересно, каким образом они будут пытаться склонить Хубилая на свою сторону?
– Тогда зачем подвергать верховного хана опасности?
– Самая большая опасность кроется в нас самих, и только от нас зависит, какой мы сделаем выбор. Ну и ты со своей стороны присмотри, если что.
– Рука не дрогнет, мне хан Хубилай как отец, – твердо сказал Ван Юань, невзирая на мнение ильхана, что он не убийца.
– Вот и договорились.
Хан радостно потер руки. – Завтра у меня во дворце намечается праздник, я тут себе еще одну жену присмотрел. Приходи со своей Думариной, я и на нее погляжу… Ведь пока ты мой гость, будешь мне другом и шафером.
Хан с удовольствием погладил ладонями свой круглый живот и хитро подмигнул Ван Юаню. И это можно было понимать по-разному, в том числе и как предсказание – намек на беременность его спутницы. Странный был все-таки этот хан Хулагу.
Как же случилось так, что очень любящая своего хана, ревнивая и властная Докуз-Хатун позволила Хулагу взять себе молодую жену? Она ведь не желала делить его даже с Олджей-хатун, единственной старшей женой, сопровождавшей хана в ближневосточном походе. Остальных всех жен и наложниц ильхана, по приказу Докуз-хатун оставили в монгольской степи.
Несмотря на запреты Докуз-хатун, ее строгой морали, ильхан слыл большим дамским угодником, любящим созерцать десять тысяч вещей – мир и его красоту, по-особенному остро проявленную в женщине. Возможно, именно поэтому хан Хулагу не спешил креститься, как обещал… – ведь Иерусалим еще не взят, а следовательно, есть еще время подумать и пожить в свое удовольствие. К тому же, сирийские христиане и так почитали хана святым, вместе с его добродетельной супругой Докуз-Хатун, водрузившими святой крест в многовековой столице аббасидов Багдаде. Возникшее противоречие нужно было как-то разрешить… Докуз-хатун позаботилась об этом весьма оригинально – она предложила хану взять в жены свою племянницу Тукити-хатун, ревностно воспитанную в христианской вере. И в такой способ "дожать" своего медлительного супруга.
Ван Юаня тяготило невольное гостеприимство хана Хулагу, он себя чувствовал лишним на чужом празднике, – хотя здесь и предлагали много яств, все они ему казались безвкусными. Так бывает, когда человек уже сделал выбор – результат многотрудной борьбы и самоотречения, а обстоятельства склоняют его снова окунуться в бездну сомнений. Почувствовав лишь на миг иные возможности, его душа теперь стремилась побыстрее освободиться от родственных уз – обязанностей, связывающих ее по рукам и ногам; глядя на бесполезные брачные хлопоты, он не находил для себя утешений, и нечему было радоваться другу жениха, когда невеста так безыскусна в любви. Но кто может заявить об этом во всеуслышание?
Помнится, он заходил в церковь, когда был в ставке Батыя… – и взгляд Богородицы обещал ему милости неизведанные, однако прочувствованные до таких тайников души, о которых можно только мечтать. Во время беседы с ханом Хулагу, получив лишь на миг подтверждение, – он готов был бежать на край света, искать свой потерянный Рай.
– Не каждый ключ открывает заветную дверцу; часто бывает так, что и ларец под рукой, а открыть его нечем, – произнесла Думарина, глядя, как он одевает присланные ханом Хулагу прекрасные брачные одежды и хмурит чело. – Главное, важно знать, что сокровища – они есть, только под спудом, и просто ждут своего часа, места и мастера. Тогда и жить веселей.
