– Стас, твои глаза.

– Что?

– У тебя глаза мертвые.

– У тебя сейчас тоже. Пошли.

На проходной нас встретила весьма привлекательная сотрудница милиции. Соседний РОВД выделял людей на охрану отдела, о чем нетрудно догадаться, даже находясь тут впервые. Вежливо кивнув нам, она спросила:

– Вы к кому?

– Сегодняшний труп на Ногина – сказал я – суицид.

– Фамилия следователя?

Я не знал фамилии, но Кристина ответила за меня:

– Ткаченко. Лейтенант Ткаченко.

– Проходите. А молодому человеку лучше подождать в коридоре, если нужно будет – вызовут.

– Хорошо, подожду, но мне с ним нужно будет поговорить.

– Стас, я ему передам.

– Вы идете?

– Да, спасибо…А кабинет какой?

– Восьмой.

Восьмой…Иногда мне кажется, что у меня паранойя на это число – оно меня окружает везде, куда бы я не пошел. И, если сложить все числа из моей даты рождения до простой цифры, то тоже получается восьмерка. Совпадение, незачем накручивать всякую ерунду. Да и с паранойей я, конечно, приукрасил…

Кристина постучала в дверь кабинета. Вежливый, довольно вкрадчивый, но в то же время, звонкий голос пригласил войти. Я, как и было сказано, остался сидеть у входа, тщетно пытаясь разобрать хотя бы строчку из их разговора. Странно, что он сразу не вызвал меня на допрос. Я был для Ани самым близким человеком, и следователь, зная это, попытался бы выяснить причины случившегося у меня. Значит, он не знает о нас, и на опросе на месте происшествия Кристина ничего ему не сказала. Я просто обязан с ним поговорить, может быть, предложить помощь… Ничего не слышно – дверь поставили, хоть ракетой бей. Музыку включить…Да, наверное надо. Плейер выдал песню Арии «Там высоко». Как он все угадывает? «Любой из нас безумен в любви иль на войне». Да, с этим не поспоришь, особенно сейчас. Чувствую, что внеплановый отъезд чердака уже близок…«Не ведьма, не колдунья явилась в дом ко мне, а летним днем испить воды зашла случайно Смерть». Не летним, конечно…Но зашла она действительно случайно – где-то в глубине души я все еще надеялся, что это просто глупая шутка, устроенная Артемом в продолжение «дяди Паши». Стоп! А если нет, и он правда многое умеет? С ним поговорить? Пойти в семинарию и найти его? У Темы номер спросить? Одни вопросы…Я точно схожу с ума. Между тем заиграла другая пеня неизвестной мне группы. Не знал, что у меня в плейере вообще она есть. «Мы платим жизнью за мечту любить» – в точку! Не могу изложить свои мысли, но эта строчка описала все… Столько еще надо сделать, узнать, понять… Я знал, что тихо, со спины медленно подкралась другая жизнь.

Примерно через сорок минут дверь кабинета снова открылась, и Кристина вышла, надевая шарф на шею. Секунду спустя тот же голос позвал: «Заходите, Станислав Сергеевич!» Я медленно, слегка волнуясь, вошел в кабинет, как оказалось, очень и очень уютный, не типичный для российской правоохранительной системы. Следователь был ненамного старше меня, коротко стриженный брюнет с серо-голубыми глазами. По первому впечатлению – свой человек, внушающий доверие. Хотя черты лица выдавали в нем далеко не простого, крайне неоднозначного человека. Несмотря на интеллигентный типаж, в его взгляде чувствовался огонь. В огне этом горели страницы толстой тетрадки его жизни. Слегка кивнув, он сказал:

– Присаживайтесь. Вы Кристину отпустили домой?

– Нет, а зачем?

– Разговор долгий нам предстоит. Зачем ей под дверью ждать?

– Я ее проводить хочу. Ей же и так сейчас тяжело, сами понимаете.

– Понимаю, потому и спрашиваю. Если нужно, ее водитель отвезет.

– Странный Вы следователь… Доброжелательный какой-то.

– Девочке сейчас тяжело. Сегодня я позвонил родителям потерпевшей – они скоро приедут.

– Спасибо.

– А теперь – ты… – Ткаченко сделал довольно резкий переход в обращении – Кристина говорит, ты был ее молодым человеком, кроме того – побеседовать со мной хотел. Сознаться хочешь?

– ???

– В доведении до суицида. Или в убийстве – тебе виднее. Только я не понимаю, зачем это надо было делать? Расстались бы по хорошему, так нет…

– ЗАТКНИСЬ! – Во мне все кипело, хотелось врезать по ебальнику этому уроду, посмевшему сказать про меня такое, я держался с большим трудом и чувствовал вкус крови из надкусанной от гнева, губы.

– Ясненько. Повышение Температуры тела, покраснение кожи, нервный рефлекс, дрожание губ. Значит, все-таки не ты… Тогда зачем пришел?

– Вы меня так проверяли, что ли?!

– Отчасти. Ты не ответил на вопрос.

– Я хочу предложить Вам свою помощь. Скажите, дело возбудят? А за Аню…

– Скорее всего, нет. По закону, здесь нет состава преступления. Тем более, уже сейчас понятно, что скажет КППИ. Обычный суицид.

– Я не верю. Обо всех странностях с ее стороны я только сегодня узнал. В пятницу вечером мы с ней ходили на свидание, она нормальная была, как обычно. Скажите, что вам рассказала Кристина?

– Вообще, не имею права. Но скажу кое-что. Ты слышал от нее про красную лампу?

– Слышал, причем не только от нее.

– Мне про нее соседи рассказали. Я завтра думаю съездить на ту квартиру и осмотреть ее.

– Уже. Никакой лампы там нет – я же к Кристине заходил. Кстати, как она узнала о случившемся?

– Кристина не ночевала сегодня дома, была у себя на работе в кафе. К дому подошла примерно в половину первого и увидела все…

– Я понял.

– Непонятно, почему сначала девушка идет на свидание, хорошо, наверное, его проводит, приходит домой поздно вечером, зажигает какую-то лампу, а утром меняется, и внезапно сбрасывается с крыши, оставляя какую-то на голову ебанутую записку. У меня объяснений нет – что скажешь?

– Можно ее посмотреть?

– Ради Бога! Довольно странный текст, согласись. И…Там, в уголке символ какой-то нарисован.

Меня словно поразило молнией, обдало кипятком и кинуло в снег одновременно – символ! Точно такой же выбит у меня на гитаре, подаренной Аней два месяца назад. Два месяца… Кристина говорила, что именно столько времени назад Аня изменилась… Голова кругом. Я снова перечитал записку: «Я вынимаю иголку из фотографии»…

– Дмитрий Алексеевич! У Ани в комнате, за шкафом, висят ее фотографии. Они иглами приколоты, причем в лоб… В записке…

– Да помню я, что там написано. Непонятно слишком много…Как мы поступим? Я постараюсь продлить срок проверки до тридцати суток. Сведения собираем отдельно друг от друга, но созваниваемся, как находим что-то интересное. Тут даже не в следствии дело – дела, скорее всего, не будет, как раз. Тут дело в принципе, потому мы им и займемся. Как простые люди. Но проверку я буду вести по закону, и уж извини, но в процессуальные документы посвящать тебя не буду – не имею права. Больше не смею тебя задерживать. Кристина, скорее всего, уже уехала. Позвони ей. Кстати, давай на «ты».

– Давай, Дмитрий! Спасибо…

– Пока не за что. Иди уже.

Ткаченко проводил меня взглядом и снова уткнулся носом в какие-то протоколы. Я кивнул и вышел за дверь. Отличный мужик! Не знаю, как насчет следователя, но человек точно хороший. И правда – закон и справедливость это не синонимы. Он поступает и так, и так. На бумаге – по закону. Но не бумаги мне нужны, и он это знает. Блин! Я забыл кое-что спросить, и снова ринулся к кабинету.

– Дмитрий!

– Забыл чего-то?

– Да. Ты звонил ведь ее родителям – когда они приедут?

– Послезавтра. Дополнительное опознание проведу, потом, на следующий день – похороны. Я знаю, что они не богатые – государство все оплатит, слово даю.

– Не помню, я давал тебе свой номер?

– Нет, я сам про него забыл. Диктуй.

Я продиктовал номер, повторно откланялся и вышел на улицу. Смеркалось… Надо позвонить Кристине. Холодало, и телефон, казалось, светил ярче, чем обычно. Руки будто окаменели, а в груди ощущался только пепел – остаток еще недавно бушевавшего пожара. Гудки шли долго, но, в конце концов, Кристина сняла трубку.

– Да!

– Крис, мне приезжать сегодня?