Ему показали участок необработанной земли, которой в обширном поместье оставалось еще очень много, и велели сделать с ней все, что Манолис посчитает нужным. Молодой человек целыми днями работал без устали, демонстрируя всем свою силу и выносливость. Он привел выделенную ему землю в порядок, однако не это поразило его дядю больше всего. Манолис трудился не один – работники поместья охотно помогали новичку. Такая харизма была на вес золота.

Вскоре Манолису доверили управлять работниками поместья. Нередко можно было видеть, как молодой человек трудится наряду со своими подчиненными. И делал он это не потому, что хотел лишний раз подбодрить людей, а потому, что любил тяжелый физический труд.

Анна просто отказывалась это понимать. Почему он вкалывает не меньше рядовых работников? Ведь, в конце концов, Манолис их начальник. Поэтому, когда он проспал их свидание, Анна не желала слушать никаких оправданий. Он просто обязан был провести этот день с ней, а не в поле, и точка! Она становилась все более несдержанной и, если Манолис пропускал их встречи, даже не старалась обуздать свой гнев.

Атмосфера в доме Вандулакисов день ото дня становилась все более напряженной. Хотя Анна знала: причиной продолжительного отсутствия Манолиса было то, что Андреас заставляет всех работать сверхурочно, – это никак не уменьшало ее раздражения. У Анны пропал аппетит и желание наряжаться в свои лучшие платья. Казалось, она утратила интерес ко всему, даже к своей маленькой дочери. Она не потрудилась хоть как-то объяснить столь странное поведение мужу и целыми днями не покидала своей спальни.

После того как Андреас вынужден был отклонить очередное приглашение своих родителей на ужин, у Элефтерии Вандулакис родились кое-какие соображения на этот счет, и она поспешила поделиться ими со своим мужем:

– Разве ты не помнишь, что и в первый раз она тоже постоянно была не в духе?

– В первый раз? Она больна? – Александрос не сразу понял, на что намекает супруга.

– Ребенок, Александр, ребенок! – в отчаянии от недогадливости мужа воскликнула Элефтерия. – Я думаю, она беременна!

– Ой! – только и мог сказать Александрос. – Надеюсь, на этот раз будет мальчик, – добавил он после некоторых раздумий.

Элефтерия покачала головой.

– Я уверена, она сообщит, когда будет готова, – задумчиво промолвила она. – Но, по крайней мере, это объяснило бы ее странное поведение.

Манолис теперь нередко допоздна засиживался с Антонисом в кафенио. Как правило, мужчины пили раки и играли в тавли[6], а однажды до рассвета пели песни в сопровождении своих любимых музыкальных инструментов. Когда Манолис брал в руки лиру, время будто бы замирало. Он мог играть и петь часами. Иногда ему аккомпанировал Антонис на своей флейте, иногда кто-то другой – на лауто. Публика принимала эти импровизированные концерты на ура.

Как-то вечером Манолис заглянул в бар, чтобы пропустить кружку холодного пива. Накануне он снова играл на своей лире до рассвета, а потом сразу поехал в поместье. Манолис знал всех посетителей таверны, но сегодня заметил за угловым столиком двоих незнакомцев. Как правило, новые лица быстро втягивались в общий разговор, однако эти двое явно предпочитали оставаться в тени.

И хотя Манолис сел спиной к чужакам, Григорис, бармен, который успел хорошо узнать своего постоянного клиента, сразу же понял, что́ его насторожило. Поставив перед Манолисом кружку холодного пива, бармен тихонько шепнул:

– Их выпустили первыми.

Манолис решил, что речь идет о заключенных.

– Они стали принимать новое лекарство раньше других, – продолжил Григорис, – и уже выздоровели.

Один из тех двоих внезапно поднялся и направился в сторону Манолиса. И хотя молодой человек знал, что бояться нечего, все же ему стало как-то не по себе. Он резко встал из-за стола и повернулся к незнакомцу.

– Вандулакис! – ошеломленно воскликнул мужчина.

Голос показался Манолису знакомым, но не более того. Молодой человек непроизвольно сделал шаг назад, не в силах скрыть отвращение.

– Панайотис Апостолакис, – представился незнакомец.

Однако Манолис продолжал смотреть на него озадаченно. Тогда незнакомец назвал свое имя еще раз.

Наконец Манолис вспомнил, что некто по имени Апостолакис владел таверной в Элунде. Он бывал в этом заведении много раз.

Мужчина протянул руку, и Манолис заметил, что на ней не хватает нескольких пальцев. Неожиданно для самого себя молодой человек вновь вздрогнул от чувства гадливости. Он сунул руки в карманы брюк и отступил еще на шаг.

Манолису было трудно признать в этом человеке Панайотиса Апостолакиса. Прежним остался разве что высокий рост. Если раньше Панайотис был настоящим красавцем и его пышные усы производили впечатление на самого Манолиса, то теперь перед ним стоял абсолютно лысый мужчина, без намека на усы или бороду.

Манолис перевел взгляд с Апостолакиса на его спутника – тот был изуродован болезнью гораздо серьезнее: лицо было испещрено глубокими шрамами, а уши распухли. По пустому взгляду мужчины Манолис понял, что он к тому же слеп.

Молодой человек так и не смог преодолеть отвращение и пожать руку Апостолакиса. Впрочем, тот давно уже опустил ее.

– Что ж… – только и смог выдавить из себя Манолис. Во рту у него пересохло.

– Мы первые, кто… – начал было Панайотис, но его перебил пробегавший мимо Григорис.

– Они первыми попробовали лекарство! – с энтузиазмом воскликнул бармен. – И едва ли не первые вернулись домой.

Манолис заставил себя улыбнуться.

– Да, точно… И это здорово. Отличные новости! – неубедительно промямлил он и залпом выпил свое пиво.

Затем поставил кружку на стол и поспешил покинуть таверну.

Когда Манолис сел в свой грузовик, руки его тряслись так сильно, что он с трудом вставил ключ в замок зажигания. Двигатель в конце концов заработал, Манолис поднял глаза и заметил вдалеке Гиоргоса Петракиса. Молодой человек развернул грузовик, чтобы ненароком не встретиться со стариком, и нажал на газ.

По дороге его одолевали одни и те же мысли. Будет ли Мария так же обезображена болезнью, как те двое? Быть может, она осталась без носа? Без рук? Без волос? Он тщетно пытался выбросить из головы образ изуродованной девушки.

На следующий день, зная, что Андреас уехал по делам в Ираклион, Манолис нанес Анне неожиданный визит. Какое-то время молодая женщина всем своим видом демонстрировала злость и недовольство тем, что Манолис пренебрегал ею столько дней подряд. Она сидела, поджав губы, намеренно повернувшись к любовнику спиной.

– Не сердись на меня, – умолял он.

Затем Манолис подошел к Анне и, встав перед ней на колени, как перед святыней, взял ее за руку. Анна резко выдернула свою руку из его ладоней.

– Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю, – не сдавался он.

Минуту Анна продолжала хранить молчание, затем на ее губах заиграла кокетливая улыбка:

– Тебе придется это доказать.

София в это время гуляла со своей няней, так что в ближайшие часы весь дом был в полном распоряжении любовников.

И они настолько увлеклись друг другом, что даже при распахнутых настежь окнах не слышали, как сначала подъехала к дому, а затем снова уехала машина Андреаса.

Весь вечер за ужином Анна была необычайно оживлена и болтала без умолку. Андреас, напротив, хмурился и цеплялся к каждому ее слову.

– Почему ты сегодня только и делаешь, что огрызаешься? – удивленно спросила она, когда подали десерт.

В этот момент в столовую вошла София и тут же побежала к отцу, ожидая, что он поднимет ее и посадит к себе на колени, как делал почти всегда. В такую жару девочка долго не могла заснуть, и ей было разрешено спускаться к родителям, пока те ужинали.

– Возвращайся в кровать! – внезапно отрезал Андреас, отталкивая ребенка. – Сейчас же!

София не удержалась на ногах и упала на пол.