Генерал, несмотря ни на что, не прерывал его, не требовал убраться с его глаз - напротив, напряженно вслушивался в каждое произнесенное Колдуном слово.

- Как вы спаслись?

- Вы спасли меня, - ответил Колдун, пожимая плечами, стараясь не обращать внимания на то, как начинает безжалостно щемить сердце. - Вы и ваши войска, освободившие Париж. Но я знал, что на этом для меня ничего не кончится. Что рано или поздно, если я ничего не сделаю, и новые власти до меня доберутся.

Он достал сигарету, закурил, вдохнул дым в бесплодной надежде, что вместе с оным обратно в грудь провалятся и теснящиеся на языке слова, бессмысленные, едва ли кому-то нужные.

- Все, чего я хотел - уничтожить любые упоминания о себе, которые немцы могли оставить в своих архивах, - глухо добавил он. - И вернуться к обычной жизни, в которой ничто не напоминало бы о моем прошлом. Для этого я и попросил Бруйе устроить меня… на любой, самый незначительный пост в правительстве.

- Вижу, - Генерал наконец-то поднял на него взгляд, коротко и насмешливо усмехнулся, - в какой-то момент вы изменили свои планы.

- Я встретил вас, - бросил ему Колдун, и Генерал застыл, будто перед ним явился призрак. - Я в вас поверил. Я думал, что вижу перед собой человека, который действительно в силах что-то изменить. Сделать этот мир хоть немного лучше.

“Я ошибся”, - хотелось сказать ему, но он не стал этого делать: наверное, оставались еще в нем какие-то барьеры, которые он чувствовал себя не вправе переступать.

- Я думал, что могу вам доверять, - сказал он вместо этого.

- Вы говорите мне о доверии? - проскрипел Генерал одновременно с неприязнью и горечью. - Вы - тот, кого я, как ныне выясняется, никогда не знал?

Теперь пришла очередь Колдуна замереть, ожидая отповеди, но таковой не последовало - Генерал отвернулся, принялся созерцать буйство зелени за окном, более ничего не произнося, и Колдун решил, что на этом аудиенция окончена. Ощущая свое тело, по крайней мере, в два раза более тяжелым и неповоротливым, чем обычно, он сделал было попытку уйти, но в этот момент Генерал спросил у него:

- Вы могли мне сказать. Почему вы не сказали?

Колдун почувствовал, что готов рассмеяться.

- Вы еще спрашиваете? Теперь?

Генерал опасливо взял цветок двумя пальцами, будто готовый разорваться снаряд, поднес его к глазам, желая в чем-то убедиться, потом вновь обратил на Колдуна взгляд - мрачный и изучающий.

- Что же, получается… вы способны вызывать духов и изгонять демонов?

- В некотором роде, - откликнулся Колдун, немного ошеломленный его вопросом.

Глаза Генерала блеснули, Колдун был готов поклясться, любопытством.

- Летать на метле?

- Предпочитаю “Каравеллу”.

- Предсказывать будущее?

Беседа приобретала все более абсурдный оборот - но почему-то это не смущало никого из ее участников.

- В этом… - Колдун ненадолго замялся, - я никогда не был особенно силен.

Генерал склонил голову, подпирая висок ладонью, с явным трудом укладывая в собственной картине мира обстоятельства, которые только что открылись ему. Колдун решил воспользоваться моментом и отступил к двери - сейчас как никогда прежде ему требовалось хоть ненадолго остаться одному.

- Вы могли бы, - вдруг сказал Генерал чуть слышно - если бы они не были в кабинете вдвоем, то Колдун засомневался бы, что этот приглушенный, раздавленный голос принадлежит ему, - помочь Анне? Спасти ей жизнь?

Стоило ожидать этого вопроса - и все равно он застал Колдуна врасплох, как точный и смертоносный удар исподтишка.

- Возможно, - произнес Колдун, поколебавшись. Больше сказать ему было нечего - и против собственной воли он начал чувствовать за это вину.

- Вы могли мне сказать, - повторил Генерал, будто приходя к какому-то решению. - Вы знаете меня. Я бы выслушал вас. Я сумел бы вас защитить.

- Вы бы сумели? - безжизненно поинтересовался Колдун, берясь за ручку двери.

Генерал ничего не ответил.

========== Эпилог ==========

“Новости Бакардии”

29.08.2017

12:56 Скончался банкир Ф. Аллегри. Врачи называют причиной смерти остановку сердца

13:50 Официально: Цинциннат Литц - министр труда Бакардии

19:34 Дело “Соловья”: статус Бертрана Одельхарда обозначен как “свидетель”

<…>Одельхард провел в полицейском управлении около трех часов, явившись туда в сопровождении своих адвокатов. Детали его разговора со следователями остались неизвестными, однако по итогу этой беседы стало известно, что полиция отказалась вносить имя бывшего министра в список обвиняемых.

“Мой клиент не имеет никакого отношения к опубликованным документам, - заявил один из защитников Одельхарда, - подписи на них, приписываемые ему - чистой воды подделка”.

Напомним, что бывший глава министерства труда неделю назад объявил об отставке, а в минувший понедельник - о том, что покидает партию “Свободная Бакардия”. Причину такого решения Одельхард не озвучил, как и уклонился от вопроса нашего корреспондента, собирается ли он продолжать политическую карьеру или участвовать в президентских выборах, которые должны состояться в мае 2018 года <…>

***

- Тем, кто стоит за вами, был нужен не я, а сам Аллегри, - бесстрастно пояснил Бертран тем, кто сидел перед ним в душной, прокуренной комнате с серыми стенами и прикрученным к полу столом. - Теперь он не опасен. И я тоже. А еще…

Он чуть наклонился вперед, глядя в лишенное выражения, будто полустертое лицо инспектора Брауна.

- А еще я готов сотрудничать.

Остальное оказалось просто. Бертрану пообещали, что его не потревожат до начала первых слушаний, и он был этим вполне доволен - время, необходимое для того, чтобы все обдумать, сейчас было для него наилучшим возможным подарком. Днем он успел позвонить Катарине, чтобы выразить свои соболезнования, но она не взяла трубку; последний раз они разговаривали три дня назад, когда Бертран сидел на диване в своей гостиной, полураздетый, в расстегнутой рубашке, и одной рукой прижимал к ушибленной ноге пакет со льдом, а в другой держал бутылку коньяка, из горла которой пил в заведомо провальной попытке немного заглушить боль.

- Что у тебя произошло с отцом? - чтобы не бросать бутылку, Бертран ткнул в “громкую связь”, и комната разом оказалась наполнена встревоженным голосом Като. - Он мне звонил. Спрашивал, все ли с тобой в порядке и не сошел ли ты с ума.

- Я искренне признателен за такую заботу, - хмыкнул Бертран, оглядывая распухшую лодыжку и прикидывая, сможет ли он передвигаться самостоятельно в течение следующей пары дней, - но я, чтоб вас всех, единственный, кто еще сохранил рассудок в этой чертовой стране.

Ворочать языком у него получалось еле-еле, но Бертрану было наплевать; от Като, конечно, это не укрылось, потому что она тут же спросила с подозрением:

- Ты что, пьян?

- Да, - сказал он и, чтобы не оставлять собственные слова без наглядного подтверждения, снова приложился к бутылке. Коньяк пился им, как вода; выдыхая, Бертран подумал, что от его дыхания сейчас наверняка можно прикурить, хоть он сам этого и не чувствует.

- Что это с тобой? Переживаешь из-за отставки? - Като все не отставала, но Бертрана это неожиданно не бесило - ему просто было все равно.

- Нет, - ответил он. - Хильдегарда мертва.

- Что?

- Хильдегарда мертва, - повторил он громче, слыша собственный голос как пронзительное, бьющее в уши скрежетание. - Это я. Я убил ее.

Он ждал, что Като, по крайней мере, начнет смеяться над ним - а она вскрикнула с непритворным ужасом:

- О боже, Берти! Какого черта?!

Он не успел ничего спросить, потому что она, мгновенно угомонив свое потрясение, заговорила тише, торопливо и деловито:

- Тебя кто-то видел? Нет? Тогда вот что: во-первых, немедленно вымой руки с дезинфектором, тонной лимонной кислоты и отбеливателем, а еще лучше - хлоркой. Потом возьми тот же отбеливатель и протри все, к чему прикасался, а когда выберешься оттуда - сожги одежду и найди кого-нибудь, кто будет держать язык за зубами, чтобы…