Бертран ожидал чего угодно, но не этого.

- Король и фаворит? Ты считаешь, что…

- Я не считаю! - вдруг почти выкрикнула она с необыкновенным ожесточением, выпрямляясь, вперивая в Бертрана яростный взгляд. - Я знаю! Я знаю, как все было! На самом деле, в жизни! Я хотела рассказать об этом, потому что только о том и нужно рассказывать! Но они не поверили… никто не поверил…

- Кто не поверил, Хильди? - Бертран не подал виду, что ее вспышка выбила его из колеи. - Кому ты рассказала?

Он не сразу понял, что она не кривится, а пытается усмехнуться.

- Цивилам, конечно же. Вы, цивилы, странные. Во столько всего верите - а в то, что действительно есть, не поверите никогда.

Бертран счел момент подходящим, чтобы сунуть ей под нос узо, и она хлебнула из бутылки, не глядя, закашлялась, прикрыла ладонью рот.

- Пей все, - приказал он, и Хильди послушно сделала еще глоток.

- А потом я заболела, и меня отчислили, - продолжила она, когда бутылка оказалась опустошенной, - места на факультете сократили, а у меня… и без того не очень было с посещаемостью. Так все и закончилось. И я сама - тоже… закончилась, получается.

“Разные способы”, - вспомнил Бертран, скрипнув зубами. Это было несправедливо - но выходило теперь так, что всепоглощающая, всесильная несправедливость довлеет над всем, что происходило и происходит, и все, кроме самого Бертрана, отказываются замечать это. Он не был настолько наивен, чтобы думать, что несправедливость эту возможно побороть; между тем, он должен был попытаться выцарапать у нее хоть крупицу того, чему люди успели дать сотни возвышенных и поэтичных имен - и поэтому произнес, вновь обнимая Хильди за плечи:

- Я тебе верю.

Она не стала изумленно вздыхать, не стала переспрашивать, не бросилась ему на шею. Просто прислонилась лбом и переносицей к его плечу - очень устало, на пиджаке обязательно останется след от слез, - и попросила еле различимо:

- Останься.

Надо было заранее знать, что так будет. Бертран знал - и все равно оказался внутренне не готов к тому, что оказался должен ответить.

- Не могу.

Может, стоило объяснить, что руководит им не обычная жестокая блажь, но он не в состоянии был сейчас даже думать о заседании, о заплывшей физиономии Фейерхете, о том множестве слов, одинаково громких и бессмысленных, что совсем скоро сгустятся вокруг него, сомкнутся, как кольцо окружения.

- Я приду так быстро, как смогу, - пообещал он на прощание. Хильди смолчала, больше не пытаясь его остановить. - Завтра утром. Или послезавтра.

Ни завтра, ни послезавтра прийти он не смог.

========== Глава 18. Шанс ==========

“Бакардийское трудовое сопротивление”

08.08.2017

“Бакардия не позволит унизить себя” - речь Идельфины Мейрхельд на митинге в Буххорне 05.08.2017 [видео]

<…>Кого же мы видим во главе нашей страны уже долгие годы? Кучку лицемеров-бюрократов, которые считают себя вправе делать, что им угодно, не принимая во внимание мнение бакардийского народа - нас с вами, ради которых, как они уверяют, они и стараются, не покладая рук. Где же плоды их стараний? Ответа на этот вопрос мы не можем получить четыре десятка лет, хотя задаем его раз за разом, все громче и громче. Что же нам нужно сделать, чтобы оказаться услышанными? Могут ли эти люди услышать нас? Кто мы для них - не очередная ли проблема, которую нужно решить? Задушить нас долгами и налогами, отобрать у нас право высказываться, превратить нас в покорных глупцов, которые бредут, куда им скажут, не поднимая головы? Мы слушаем одно и то же десятилетиями, видим вокруг себя одно и то же - неважно, кому принадлежат говорящие головы на нужных постах: “Свободной Бакардии” или “Республиканскому действию”. Они перебрасывают власть друг другу, как игрушку, но есть ли между ними хотя бы миниатюрная разница? Я так не думаю. Все они - одинаковы в своем бесчеловечном равнодушии, в своей одержимости цифрами, в своей уверенности, что они знают лучше, а мы, те, за чей счет они существуют - всего лишь стадо легковерных идиотов!<…>

“Движение за единую Бакардию”

“Бакардия - вот единственное, что должно иметь значение” - речь Леопольда фон Фирехтина на митинге в Буххорне 06.08.2017

<…>Я признаюсь вам сегодня, друзья мои - мы живем в ужасные времена. Времена, когда само понятие человека и человечества оказывается попрано, когда речь идет о “прибыли” - любой, денежной или политической. Я мог бы молчать об этом - за меня говорила бы кровь погибших в “Цетрине” в прошлый понедельник. Ужасное, чудовищное преступление, которое стало возможным в нашей стране лишь потому, что люди, принимающие решения, поставили свои личные амбиции выше безопасности собственного народа! Кто же эти люди, кто правит нами, от кого зависит наше благополучие и наша жизнь? Есть ли им до нас какое-то дело? Не являемся ли мы для них бессловесной, безликой массой, обращать внимание на которую нужно лишь в те моменты, когда нужно в очередной раз реанимировать свой стремительно падающий рейтинг? Мы отдаем им свои голоса, но вместе с тем - и наше доверие. Заслуживают ли они того, чтобы им доверять? Каковы их истинные намерения и о чьей пользе они по-настоящему заботятся? Репертуар спектаклей, что они разыгрывают перед нами, не меняется уже сорок лет - может быть, нам пора перестать быть молчаливыми зрителями в зале?<…>

“Новости Бакардии”

12.08.2017

18:45 Реформа Одельхарда: в городах Бакардии проходят масштабные акции протеста

19:04 МВД: около 70 тыс. человек участвовали в уличных волнениях в Буххорне

19:40 Погром на бульваре Поликсена I: начались столкновения с полицией [видео]

20:05 Около 15 тыс. протестующих вышли на улицы Кандарна

20:07 Протестующие перекрыли главные улицы в Линдау

20:45 Патрис Альверн: “Мы сделаем все возможное, чтобы избежать провокаций”

21:00 Дополнительные полицейские резервы переведены в полную готовность в столице

***

Наверное, Бертран нажил себе массу врагов на том заседании, но не ощущал по этому поводу ничего, кроме глубокого мстительного удовлетворения. Оставив тогда Хильди, он еле успел ко времени и влетел в зал тогда, когда все уже успели рассесться за столом; может быть, его появление оставили бы без внимания, но Бертран сам решил его к себе привлечь - слишком невыносимо было держать в себе то, что обжигающе бурлило в нем, почти до боли распирая ребра.

- Нам нужно понять, что говорить общественности, - бурчал Фейерхете, раздраженно перелистывая бумаги в лежащей перед ним папке. - Что с тем… вторым стрелком? Его поймали?

- Он пытался скрыться на заброшенном складе в восточном предместье, - доложил Патрис, изрядно вспотевший от волнения. - Его ликвидировали.

Фейерхете кивнул.

- Это хорошо. Позаботьтесь о том, чтобы исполнителей этой операции приставили к наградам.

Министр внутренних дел Тобиас Линч, молчаливый, краснолицый, выразительно сделал пометку в своем блокноте. Фейерхете, правда, в его сторону и не взглянул.

- У нас есть несколько часов, чтобы выработать стратегию поведения, - сказал он сумрачно, внимательно оглядывая каждого из собравшихся. - Это все так некстати. В нас теперь вцепятся со всех сторон. Откуда вообще взялись эти двое?

- Они оба прибыли в Бакардию этой весной, - сказал Патрис, чуть помявшись, - ранее были замечены в симпатиях к радикальным религиозным течениям, но считались не представляющими опасности…

- Почему?

Неловкое молчание протянулось еще на пару секунд.

- Они хорошо скрывали свои намерения, - нашелся Патрис. - За ними наблюдали, но недостаточно тщательно, чтобы…

- О боже мой, - вдруг сказал кто-то рядом с Бертраном, - вам просто было плевать.

На зал моментально упала оглушительная тишина - Бертрану даже почудилось на миг, что он оглох. Все, начиная с Фейерхете, повернули головы в его сторону, и по их взглядам - странно одинаковым, странно пустым и темным, как ружейные дула, - он понял отстраненно и ясно, что говорил не “кто-то”, говорил он сам.