- Что-то я разоткровенничалась, - Валицкая покачала головой, словно сама не верила в случившееся. – Легко общаться с человеком, который ничего не вспомнит… Петр, ну чего так разволновался, зачем усиленно моргаешь? Да, всех депортируемых лишат памяти, в том числе и тебя. Ни к чему вынужденным переселенцам знания о более развитой цивилизации. И без того постоянно воюете.

О нет, снова память…

- Ты всего лишь забудешь о летних месяцах, якобы проведенных на родине: подготовка, вступительные экзамены – было бы о чем переживать. Другие родились и прожили в Шестимирье всю сознательную жизнь. Полная амнезия с раннего детства – вот настоящий кошмар для психики, а еще крайне опасная процедура, способная нанести непоправимый ущерб нейронным связям.

Дверь за спиной Валицкой открылась. В темном проеме показалась высокая фигура.

- Время, Анастасия Львовна.

- Уже? - госпожа психолог удивилась и сделала вид, что расстроилась. А может не играла, а была абсолютно искренна. Какой смысл притворяться перед человеком, который скоро исчезнет навсегда: из иномирья, из ее жизни. Пришла, попрощалась, словно с покойником, добрых десять минут рассказывала о своих переживаниях, а с Альсон-то что?

- Хорошего сна, Петр, - чуть влажные губы коснулись лба, - нам… мне будет не хватать тебя.

А с другими поговорить? Хотя бы руку пожать ребятам – Авосяну, Нагурову, Леженцу. Или их уже того: лишили статуса детектива и тоже отправили по домам? Старину Мо оставили без пенсии, и пинком под зад? Он же не выживет на улице, со столь зловредным характером и плохим здоровьем. Да хрен бы с ним, здоровьем, как Мо обойдется без любимого борделя? Как выкарабкается Герб без работы, без денег, лишенный поддержки семьи и благословения отца… Завещание оформить, срочно… картину маэстро Дэрнулуа на…

Мне вдруг стало все равно. Совсем легко и спокойно на душе, как было когда-то давно в далеком детстве. Никаких тебе забот и волнений, только огромный светлый мир, раскинувшийся на горизонте.

В сознании мелькнул и померк знакомый до боли образ девушки, склонившейся над пианино. Летний дождь легким шелестом наполнил листву. Перезвоном колокольчиков прошелся по крышке рояля и завис прозрачными каплями на фоне синего неба.

Последнее что я увидел - парня, облаченного в форменную одежду с фигуркой хищной птицы на лацкане пиджака. Он лежал в позе покойника прямо на потолке и смотрел.

Смотрел широко распахнутыми глазами, белками сваренных в крутую яиц: ни радужки, ни зрачков. А еще он улыбался, как мог улыбаться довольный жизнью человек.

«Не человек это», - пропел далекий внутренний голос.

Не человек, да и кому какая разница - никому… Я закрыл глаза и погрузился в объятия сладкого сна.