― Помню, что «дедуля» не шибко любил внучку. Долг по её содержанию, может, и отдавал, но их отношения оставляли желать лучшего.
― Вот сегодня мы и узнаем наверняка. ― сказала бабка, проходя через третий КПП.
Миновав ещё несколько закрытых дверей и проверок, мы добрались до охраняемой комнаты для бесед с заключёнными. И вот, я впервые увидела Эмиля Конте вживую. Он оказался чем-то похожим на Эдриана, но с неравномерной сединой и неаккуратной щетиной. Ранее я считала его таким же неадекватом, как его потомки, но умудрённый горьким опытом взгляд и их с бабкой беседа заставили меня передумать.
― Так что, дорогуша, ты ещё поддерживаешь связь с Вольфрамом?
― О, Флоренс. Удивительно, как ты смогла до этого докопаться. Впрочем, дела веков минувших. В те годы я и не знал, что ты работала на Обсидиан. В первую очередь, не я лично сотрудничал с Вольфрамом, а якудзы, с которыми я вёл бизнес. Позже Вольфрам решил, что я могу быть полезен без лишних посредников. Они знали, что я брат Эдриана Карбоне, а он обыкновение вставлять палки в колёса своими амбициями. Так скажем, у нас получилось взаимовыгодное сотрудничество. И плодотворное, что немаловажно.
― А что насчёт твоего сына и внучки?
Внезапный перевод темы застал Эмиля врасплох, и он сразу помрачнел.
― А что насчёт них? — переспросил он, задумчиво поправляя пуговицу на рукаве тюремной робы.
― Ливио спокойно кошмарит город после побега из «самой закрытой» психиатрической клиники.
― Что ж, его никакими цепями не удержишь…
― Как и твою сбежавшую из клиники внучку.
В ответ Эмиль молча повёл бровью, осмысляя происходящее.
― И тут возникает закономерный вопрос: а не мог ли ты поспособствовать?
― Каким же образом, Флоренс, я мог это сделать, сидя вот здесь? И потом, ты думаешь, что я засадил Ливио в особо охраняемую психушку без причины?
― Дорогуша, ему самое место было в Сартакале, а не в психушке.
― Он, всё же, мой сын. — Эмиль слегка приосанился, — Я надеялся, что ему вправят мозги, пусть и было поздно. А что до Нелли… — тут мужчина облокотился на стол, приблизившись к бабке, — Ты хоть знаешь, сколько денег я потратил на лучших психологов, чтобы вытащить её из депрессии? Отсутствие матери по неизвестной ребёнку причине и отец, который был не в себе ― что, полагаешь, могло выйти дельного при таком раскладе?
― Понимаю, Эмиль. У всех нас были тяжёлые периоды в жизни.
― У некоторых они никогда не заканчиваются, — ответил Эмиль и бессильно плюхнулся на прежнее место.
― Послушай, у меня будут полномочия скостить тебе срок, если ты расскажешь мне о Вольфраме абсолютно всё, что тебе известно.
Эмиль усмехнулся.
― Я больше ни слова не пророню, если это твоё предложение. Мне дали столько, что твоё «скостить срок» будто мёртвому припарка. Единственным местом, куда я смогу отправиться после выхода, станет кладбище.
― А как насчёт того, чтобы присягнуть на верность Обсидиану и до гробовой доски работать на нас? Предоставишь нам всю свою базу и информацию ― да работай в своё удовольствие, будучи свободным.
Услышав подобное предложение от бабки, Эмиль не сразу поверил своим ушам, лишь нервно поёрзал на стуле. То ли карга задумала развести его, как дурачка, то ли ударилась в безумие.
Они ещё долго могли торговаться по старой памяти, если бы не внезапный вой сирен, заглушивший голос Эмиля, который собирался спросить, за кого она его держит.
― Это что такое, ба? ― спросила я в перерыве между сигналами.
― Нападе…
― Какое ещё напа…?! ― крикнул Эмиль.
Пару секунд мы находились в смятении, пока не услышали зависший над тюрьмой вертолёт и чей-то мерзкий голос в громкоговорителе: «Уважаемый папаня! Я надеюсь, ты выйдешь меня поприветствовать, иначе я разнесу эту шаражку своей амуницией!»
― О боже… Это… Это же Ливио! ― в ужасе воскликнул Эмиль, — Откуда он взялся?!
«Жду десять минут, пока выведут на площадку Эмиля Конте, я очень соскучился!» — раздалось в мегафон снаружи.
― Так, Эмиль. Либо ты соглашаешься на моё предложение, либо выходишь к сынуле на расстрел, — заявила бабка, — Решайся!
― Так себе перспективы, Флоренс. Ты знала, что он будет здесь, да? Или сама его сюда привела?!
― Упаси господь. Я бы его только в кандалах привела, и никак иначе.
― Что будет, если я соглашусь на твоё предложение?
― Мы позаботимся о твоей шкуре.
― Идёт. Надо убираться отсюда.
― Рыжая, звони Штутгарту, пока этот фрик не разнёс нашу тюрягу!
Бабка кинула мне телефон, где на кнопке номер 4 было нацарапано «Шту». Сам Шту обещал прибыть через пятнадцать минут, но мне пришлось с категоричностью бабки втолковать ему, что через пятнадцать минут его переведут в начальники похоронной службы.
Из этой передряги пришлось выбираться одному архитектору известными путями, через стрёмные переходы и подвалы с низкими потолками. Я же размышляла о том, что станет с теми, кого не успеют вывести из здания, если генерал не подоспеет вовремя…
Открыв последний люк, мы выбрались наружу из-под земли, и оказались неподалёку от места ЧП — с холма был виден паривший над площадкой вертолёт. С одной стороны, там остались наши с каргой бесценные автомобили, с другой ― куча заключённых и охраны, которые в данной ситуации вообще никак не провинились. Бабка лицемерно спасла наши задницы и ценный источник информации, но остальных…
― А как же люди, ба?..
― Люди перемещаются в бомбоубежища, Джилли.
― А заключённые?
― Их перемещают всё те же люди. Думаешь, у нас тут перенаселение, что ли? Здесь содержится от силы двадцать особо опасных преступников. Остальные сидят в полицейских клоповниках. В десять минут должны уложиться.
― Ну, а если Ливио разнесёт эту тюрьму в щепки?
― Разнесёт, так разнесёт. Главное ведь люди, правда?
― Флоренс, где же ваша хвалёная система защиты? ― спросил Эмиль с иронией.
― Наша система защиты прибудет через 7 минут, и устроит здесь апокалипсис.
― Помнится, Вольфрам считал ваши отделения неуязвимыми. Раз они снова в вашей повестке дня, значит, хорошо подготовились, перед тем, как объявиться, — Эмиль усмехнулся, — А вы и нападение моего сына отразить неспособны…
― Скажи лучше, где твой сынок вертолёт раздобыл?
― Захотел и взял, разве у него когда-то были с этим проблемы.
Пока бабка пререкалась с Эмилем, я вглядывалась вдаль, ожидая начала атаки. В попытках разглядеть вертолёт, я заметила на нём какое-то жёлтое пятно. Это… Я надеюсь, это не… Не веря своим глазам, надеваю шпионские очки, чтоб опровергнуть любые домыслы.
Это… Это жёлтый ананас… Ананас с черепом на корме вертолёта! А в кабине бесился от нетерпения тот самый психопат, который затирал мне об ананасах возле заброшек… Тот же вертолёт, который…
Поутихшая за полгода боль взмыла с нуля до отметки «Бинго!» и током прошлась по всему телу за миг осознания. Вот же он, тот самый убийца! Так близко и так далеко, а я совершенно ничего не могу сделать!.. Господи, пусть Штутгарт взорвёт его к херам собачьим, или я сделаю это сама!
― Рыжая, ты чего пялишься на этого врага народа? Идём отсюда.
― Ты… Ты хоть понимаешь, кто это?..
― А чё здесь непонятного?
― Это тот самый вертолёт, ба.
Что было дальше, я мало помню. По рассказам бабки, я ринулась обратно, к вертолёту, через лес и заготовленные на случай наземной атаки ловушки, благо им с Эмилем удалось поймать меня и обездвижить. Парой смачных лещей бабка привела меня в чувство, хотя это больше походило на бессвязный бред о черепах и ананасах, Уилле и вертолётах, планах собственноручной казни и расчленёнки без анестезии с последующим сожжением…
Пришла в себя через пару дней, отойдя от шока и успокоительных. Всё это время со мной возилась Орнелла Уайт, спасибо, что вынесла такое. Мой диагноз ― рецидив ранних переживаний, вызванных триггером, которым стал этот ананасовый вертолёт, будь он неладен.
При последнем визите бабка пыталась давить на меня осуждающим взглядом, ибо не положено будущему агенту в нервные срывы скатываться. Но моя непреклонность и вера в то, что я видела и, чёрт возьми, право на ненависть, не дали ей ни единого шанса пристыдить меня за слабость. Моей слабостью был Уилли, а месть за него ― это сила, которая любому свернёт шею.
