Чик! Чик! Чик! – проворно щелкали ножницы, отрезая один волан за другим и роняя их на землю. Мария оставила всего лишь несколько воланов и немного кружев, только то, что велел оставить Хозе.

Закончив, Мария сгребла в кучу обрезки от своего бывшего платья. Она понимала, что их еще можно использовать для украшения других платьев или пустить в ход для оторочки одной из своих юбок или жилеток, однако снова взяла в руки ножницы и продолжила кромсать обрезки до тех пор, пока от них не осталась лишь небольшая кучка маленьких кусочков ткани. Их Мария сгребла в корзину, подошла к печке и бросила в огонь.

Знойным июньским утром начался первый Concurso de Cante Jondo – Конкурс глубокой песни. Население Сакромонте увеличилось по крайней мере раз в двадцать, если не больше. Те цыгане, которые съехались в Гранаду со всей Испании и не смогли найти себе пристанище у родных и близких в самой деревне, разбили шатры прямо на горном склоне, вдоль узких тропинок, связующих пещеры Сакромонте друг с другом, а также в оливковой роще, которая раскинулась у подножья самой горы.

Приехали и дальние родственники Хозе из Барселоны: их каталонский акцент был таким же сильным, как и их аппетит. Мария приготовила огромный чан своего коронного блюда puchero a la gitanilla – жирное мясное рагу с овощами и турецким горохом, для которого пришлось, как ни жаль, пожертвовать самой старой из кур.

Рано вечером родственники из Барселоны снялись с места и двинулись дальше, прихватив с собой Филипе, который сгорал от нетерпения совершить вместе со взрослыми долгий спуск с горы в долину реки Дарро, а там снова подняться по склону уже другой горы к Альгамбре.

– Филипе, будь осторожен и веди себя как следует. И чтобы домой вернулся не слишком поздно, – напутствовала сына Мария, помогая ему повязать ярко-голубой шарф вокруг талии. Мальчишка тотчас же выскользнул из ее рук, она даже не успела отряхнуть грязь с его курточки.

– Ну, хватит, мама! – пробормотал он негромко, и его худенькое личико покрылось краской смущения, когда он перехватил насмешливые взгляды двух своих юных кузин, обращенных на него.

Мария молча проследила за тем, как они все вместе веселой гурьбой, к которой присоединились и многие из деревенских парней и девушек, двинулись вниз по дороге. Вся молодежь была нарядно одета, сапоги парней надраены до блеска, как и темные волосы, обильно умащенные маслом.

– В нашей деревне еще никогда не было столько народу, просто кишмя кишат, – обронил Хозе, пытаясь пробраться мимо цыганской семьи из шести человек, которые разбили свой шатер прямо на пыльной дорожке рядом с их пещерой. – А ведь многие из тех, кто приехал сегодня, когда-то по своей воле уехали из Сакромонте и поклялись никогда более не возвращаться сюда. Можно сказать, наплевали на всех нас тогда, а сегодня снова вернулись в родные места, – подытожил он с чувством глубокого удовлетворения, пропуская жену в пещеру.

«Ты же тоже когда-то уезжал отсюда, а потом снова вернулся…»

Впрочем, предстоящий конкурс был для их деревни действительно событием из ряда вон: почти на целую неделю Сакромонте станет центром вселенной под названием фламенко. А фламенко для любого цыгана – это и есть его вселенная. И именно поэтому все представители их многочисленного клана съехались сюда, многие – из самых отдаленных мест. Всем хотелось лично поучаствовать в столь важном событии. Из всех пещер вырывались наружу клубы дыма: хозяйки изо всех сил старались приготовить достаточное количество еды, которой можно будет наполнить желудки гостей. В воздухе стойко витал запах немытых человеческих тел, пахло навозом от десятков мулов, на которых прибыли гости. Мулов привязали в тени оливковых рощ. Они стояли, разомлевшие от жары, понуро опустив ресницы и отгоняя своими большими ушами назойливых мух. Всякий раз, когда Мария снова и снова отправлялась по воду, она неизменно встречала по пути множество знакомых лиц. Большинство из этих людей она не видела долгие годы. И все задавали ей один и тот же неизменный вопрос: «Когда мы сможем увидеть твое выступление?»

А когда она отвечала им, что не будет принимать участия в танцевальном конкурсе, многие тут же начинали возмущаться.

– Но как так, Мария? Ты обязательно должна выступить. Ты же одна из лучших исполнительниц фламенко!

Вначале она пыталась отделаться общими отговорками: дескать, она уже давно завязала с танцами, у нее слишком большая семья, и дома хватает дел, успевай только поворачиваться, но в ответ ей кричали: «Нет таких дел, ради которых можно отказаться от танца! Фламенко у тебя в крови!». И тогда Мария и вовсе перестала объяснять причины своего неучастия в конкурсе. Даже ее собственная мать, будучи одной из самых состоятельных жительниц Сакромонте, которая всегда предвзято относилась к искусству танца, считая, что цыгане, танцуя фламенко, продают себя и свои тела испанцам, даже она искренне удивилась, когда Мария сказала ей, что не будет участвовать в конкурсе.

– Какая жалость, что ты утратила свою былую страсть к танцам, – недовольно обронила Паола. – Впрочем, ты многое растеряла за минувшие годы.

Постепенно, по мере того как жители Сакромонте и их многочисленные гости устремлялись по петляющей дороге вниз, к подножью горы, утихал перезвон гитар, смолкал непрерывный топот ног. Мария смотрела вслед этой шумной толпе, растянувшейся красочной разноцветной лентой по всей длине дороги, и пыталась ощутить в себе самой хотя бы частицу радости, приобщиться к этому всеобщему ликованию, но душа ее была мертва. Минувшей ночью Хозе завалился в постель лишь под самое утро, от него сильно разило дешевыми духами. Карлоса Мария тоже не видела со вчерашнего дня. Рядом с ней оставался лишь Эдуардо, всячески помогавший матери в ее хлопотах по дому: то отнести, то подать.

– Мне тоже надо идти, – объявил Хозе, выходя из пещеры на улицу. Он был очень красив в своей белоснежной рубахе, отороченной кружевами, черные брюки, широкий пояс. – Ты знаешь, что нужно делать с Лусией. Только смотри, не опоздайте, – предупредил он жену, перекидывая гитару через плечо, и заторопился прочь, догоняя остальных.

– Buene suerte! Удачи тебе! – напутствовала Мария мужа, но Хозе даже не повернул голову, чтобы ответить на пожелание жены.

– Тебе нездоровится, мама? – спросил у нее Эдуардо. – Вот, попей немного водички. У тебя очень усталый вид.

– Спасибо, сынок. – Она взглянула на Эдуардо с благодарной улыбкой и, взяв протянутую кружку, осушила ее до дна. – Ты Карлоса случайно не видел?

– Видел с самого утра. Торчал в баре вместе со своими дружками.

– Он придет ночевать?

– А кто его знает, – Эдуардо раздраженно повел плечами. – Он был слишком пьян, чтобы начинать с ним разговоры.

– А ведь ему еще только пятнадцать лет, – тяжело вздохнула Мария. – Ступай, сынок, догоняй своего отца. А мне нужно еще помочь Лусии переодеться.

– Она уже дожидается тебя в спальне.

– Вот и хорошо. Уже иду.

– Мама… – Эдуардо замялся на мгновенье. – Ты одобряешь папин план? Ведь сестре едва исполнилось десять лет. А там сегодня вечером соберется толпа народа. Несколько тысяч человек как минимум. Она не опозорится? Не опозорит папу? И всех нас заодно… Будет смотреться на сцене такой дурочкой, и только.

– Эдуардо, твоя сестра никогда не выставит себя дурочкой. А мы все должны верить отцу: он знает, что делает. Что ж, пока, сынок. Увидимся позже, в Альгамбре. Вот одену Лусию и присоединюсь к вам.

– Si, мама.

Эдуардо поспешил на улицу, а Мария вернулась назад в пещеру. Несмотря на яркое полуденное солнце, в кухне царил полумрак.

– Лусия, – окликнула она дочь. – Пора собираться. – Мария слегка отодвинула занавеску и вошла в спальню, утопавшую в кромешной темноте.

– Да, мама, – вяло отозвалась дочь.

Мария нащупала пальцами коробок со спичками и свечу, стоявшую рядом с кроватью. Что-то голосок у Лусии совсем не такой, как обычно.