За окном был крепкий мороз, оттого в натопленном доме было еще уютнее. Сквозь узоры на окнах в спальню попадал свет от соседского фонаря. Бабушка включила ночник с оленями и на стенах от него были разноцветные волшебные пятна. Наконец, все разлеглись по кроватям. Наденька ждала, когда бабуля наконец угнездится на своей перине и начнет рассказ. Сказку у бабы Гали она еще днем выпросила, да только времени не было, потому что корова вздумала отелиться именно сегодня, и хлопот у хозяев окромя сказки был, как говорится, полон рот.

–В стародавние времена…

– Ну уж скажешь, в какие стародавние-то, – перебил дед бабу Галю.

– Я сейчас вообще ничего рассказывать не стану, – зло прошипела женщина, приподнимаясь на локте.

– Ребенок попросил сказку на ночь, я и рассказываю, как положено, а ты только мешаешь.

Наденька села в кровати.

– Вы ругаться будете? Или сказку мне рассказывать? Если ругаться, то я лучше спать, – недовольно пробубнила внучка.

В неровном свете ночника было видно, как баба Галя искрит взглядом на мужа.

– Сам рассказывай, раз такой умный, – она демонстративно улеглась на бок и суетливо укутывалась одеялом.

– Да ладно Галя, я ж только поправить хотел. Не «в стародавние времена», – пискляво передразнил он жену, – а когда мы с твоей бабкой как ты были. Ну, дети одним словом…

– Тогда бабушка права… в стародавние, – возразила внучка.

– Всего-то полвека прошло, – дед хохотнул в подушку, – Галина, рассказывай, как там дальше-то, вишь, твоя взяла. Наверное, там еще "жили-были"? Ну, продолжай…

– Так вот, в стародавние времена, – примирительно снова начала бабушка, – жили – были муж и жена… И был у них сынишка, Сашей звали. Мы детворой-то все дружили. В каждом дому, считай, дети есть, вот мы всей деревней и дружились между собой. Саша был такой же, обычный мальчик. Волосы светлые, кудрявые, а глаза карие. Это уж потом узнала я, что так не бывает, чтобы карие глаза и светлые волосы… вроде как редкость, на уроках говорили – «биологический урод». Но я так скажу, никакой не урод, просто необычно…

– Это бабы Гали первая любовь, – вставил дед свои пять копеек, – до сих пор его вспоминает.

– Миша, ну что ты начинаешь! Не было ж ничего! Какая любовь – то, нам по восемь лет было! – распалялась снова Галина.

– Ба! Ну, так не интересно, если вы перебивать друг друга будете! – снова возмутилась Наденька.

– А это Мишкин лучший друг был в детстве, пусть он и рассказывает! – в сердцах кинула бабушка.

– Ладно… Но ты поправляй меня, если что, а то вдруг не вспомню, ведь времена то "стародавние",– снова хихикнул дед и начал рассказ.

– Дружили мы с Сашкой с самого горшка, хороший был парень, на такого всегда можно положиться. Вот, к примеру, за пиявками мы с ним ходили на пруд, нам родители строго настрого запрещали, мол, в пруд не лазить, воду не баламутить. Для стирки он, а бабы ругаются, когда детвора повадилась туда купаться ходить. Будто прудов мало в округе, а вот скажи на милость, как туда не лазать, когда там и лягушки, и тритоны, и пиявки. А мальчишкам чего еще надо, поймали пиявку, и давай перед девчонками хвалиться… Ну, это я отвлекся. Так вот, Сашка никогда не выдаст, не то, что этот, рыжий, как его Галь?

– Вовка, – все еще обиженно буркнула бабушка.

– Вовка! Точно, тот ябедник дай только волю, всех сдаст. Так вот нам тогда с Сашкой одна девочка нравилась, обоим сразу. Уж имени ее я точно не упомню, но влюблены мы были в нее, – с иронией продолжал дед Миша.

Теперь уже бабушка прыснула со смеху.

– Не Галей ли ее звали?

– Точно! Галя! Была она загляденье: и отличница, и красавица, коса до пояса, но не зануда, как это обычно бывает. Знаешь, сильно умные, они ж задаваки, а эта ничего, всегда подскажет, поможет и игры такие выдумывала. Мы вот лягшку резали, а она всю анатомию расскажет!

– Ох, Миша, не напоминай, аж дурно делается, как вспомню… Я же раз с мальчишками, то и слабости показывать не должна, а то они сама знаешь, какие, потом дразниться будут, – встряла бабушка.

–Так вот однажды мы с Сашкой собрались в лес за ягодами. Поутру встали да пошли. Как нас родители отпустили? Да раньше как-то попроще с этим было. Лес мы с измальства знаем, тропы хожены-перехожены. Да на тот момент у нас лесничий хороший был, дядя Витя. Соберет нас ребятню и рассказывает, когда и куда можно ходить, а когда лучше дома посидеть. Иногда он нас с собой брал, у него был старый Уазик. Вот он нас загрузит, да по лесной дороге вывезет, то на озеро – на лодке покатать, то за бабочками с сачком побегать. То на кукушкиных подкидышей поглядеть или на дятла… Вот мы, благодаря ему, и знали грибные да ягодные места.

Вот, значит, вышли мы из деревни рано, чтобы жару не застать, часов в шесть уж на опушке были. Потом до малинника дошли, да разбрелись в разные стороны. Часа не прошло, слышу, Сашка кричит негожиной. Сначала просто «АААААААААА!!!» А потом меня увидал в малиннике: "Миша, Мишка, бежим скорее отсюдова!" – а сам бледный, даже синий я бы сказал, зуб на зуб не попадает. Я, надо сказать, испугался, первым делом тогда подумал, что на медведя он наткнулся. Говорю ему, мол, успокойся, бегать от медведя себе же хуже, это все знают.

– Дурак, какой еще медведь! Там какой-то дед сумасшедший! Отпускать меня не хотел. Я трое суток у него, в сарае запертый сидел, замерз! И есть хочу.

– Саша, тебя всего час не было! Какие трое суток! Что ты такое мелешь! – я ему говорю, а он глаза по пять копеек, как, мол, так. И давай мне рассказыаать, как он в лесу заблудился, да про белого деда какого-то, а сам меня за рукав тащит, лишь бы из леса выйти скорее.

Волочет он меня, значит, за рукав уцепился, крепко так, я такой силы и не ожидал от него. Знать, думаю, сильно перепугался парень. И мне от него страх то передался. Побежали мы, что называется сломя голову, уже дружно. Долго бежали, да только все из лесу не выбираемся.

– Стой, – говорю, – что-то тут нечисто.

Смотрим по сторонам, а кругом одни осины. Серые их пыльные стволы со всех сторон, а я и не помню, чтобы у нас в округе они где-то росли. И главное листья у них какие-то неживые, холодные, изумрудные. И тишина такая стоит, ни птиц не слышно, ни ветерка. Одним словом – гиблое место.

–Ну, отлично, – отдышавшись, пробормотал Сашка, – заблудились, кажется.

–Да ты расскажи толком-то, что случилось с тобой, – спрашиваю я его.

–Мы с тобой как у малинника разошлись в разные стороны, я ягоды собирал, потом смотрю по сторонам и от одного малинника в другой перехожу, малина хорошая, крупная, сама прямо в корзинку падает. Долго я так ходил, часа, наверное, три, слепни даже появились. И тебя не слышно, я и понял, что далеко отошел. Кричать стал, аукаться, да только тишина. Не отвечаешь ты мне… Тут вижу, землянка вроде как, ну, ход какой-то. Я решил залезть, посмотреть, что там такое. Да не знал я, что там кто-то живет! Хочешь, поклянусь!

– Верю! – отвечаю.

– Залез в лаз этот, а там и стол, и кровать. Сыро, правда, но хозяина нет. Я наверх выбрался, а он стоит напротив двери снаружи.

– Да кто он-то?

– Дед этот! Седой, старый, страшный! Жуть! На нем натурально, платье одето до пят, как у попадьи нашей. И тулуп сверху. Это летом то! Тулуп! Говорю же – сумасшедший он, какой мужик в здравом уме платье оденет? Ему, наверное, лет сто или больше. Волосы до пояса, а борода и того ниже. Он мне: "Отдавай, что взял!" А я, вот тебе крест, ничего не брал! Не трогал я ничего в его жилище! Я бежать, да только, сколько бы ни бегал, все одно – к землянке возвращаюсь, круге на третьем, он изловчился, и палкой как даст мне в лоб. Очнулся я уже в сарае или в погребе. Там всякие веники висели. Через щели в крышке солнце видел, три раза оно вставало, я и понял, что три дня там просидел. А этот вокруг ходит и приговаривает – "Отдавай! Хуже будет!" И про шмелей еще…