Как обычно, в девять часов покрытые гравием дорожки были запружены толпами молодых здоровяков – заступавших на смену рабочих, и кафе компании было под завязку забито людьми, желавшими выпить последнюю перед работой чашечку кофе. Но перед ним, когда он шел в их плотной массе, рабочие добродушно расступались. Это было ему приятно, как всегда, но еще приятнее было то, что при его приближении они не обрывали свой шумный, иногда грубоватый разговор и не прекращали веселую толкотню, что сделали бы в присутствии любого другого. официального лица компании.

Для них он уже давно был просто «доком».

Он непринужденно кивнул им, протиснулся сквозь их поток и, не торопясь, направился по дорожке к лазарету: в его возрасте человек обычно убеждается в том, что его собственный покой и комфорт стоят того, чтобы оберегать их.

Кроме того, у него не было никаких причин суматошно бегать туда-сюда вместо того, чтобы спокойно усваивать такой замечательный завтрак. Он прошел через боковой вход. Хотя уже давно по его распоряжению были сняты запрещающие курить таблички в коридорах, по старой привычке он все-таки спрятал сигару в ладони и через приемный покой, в котором стояли шкафчики с лекарствами, прошел в свой кабинет – к двери с надписью

В комнате стоял тяжелый застарелый запах табачного дыма, тут и там валялся мусор. Его ассистент Блейк уже пришел и сейчас в поисках чего-то копался в рабочем столе доктора, по своему обыкновению, довольно бесцеремонно. Однако Феррел не имел ничего против этого. Он знал, что всегда и в любой ситуации может положиться на его уверенные руки и трезвый рассудок. Блейк поднял глаза и доверительно улыбнулся.

– Привет, док! Где у вас этот чертов бензин для зажигалки? А, ладно, нашел! Я думал, вы собирались взять отгул.

– Об этом можно забыть, – Феррел покачал головой, сунул сигару в рот и сел в старое кожаное кресло. – Палмер позвонил мне ни свет ни заря. У нас опять аврал.

– И все опять повесили на вас. Непонятно, зачем мы вообще ходим сюда – ничего серьезного все равно не происходит. Взять хотя бы вчера: ко мне пришло трое с дерматофитозом. Пускай лучше повесят напоминание в душевых, чтобы тщательнее проводили дезинфекцию. Потом был сопливый мальчишка-ипохондрик, и парень с занозой в пальце! Они приходят к нам со всем, кроме своих детей, а если бы могли, то и их приносили бы. Любое их заболевание вполне могло бы подождать неделю или месяц, – он щелкнул пальцами. – Да, чуть не забыл. Сегодня уже десять лет, как мы с Энн вместе. Вечером мы хотели бы отпраздновать, и, если вы свободны… Энн хочет видеть вас с Эммой у нас. А за конторой пусть присмотрит ребенок.

– Звучит заманчиво. Только прекратите называть Дженкинса ребенком.

Губы доктора изогнулись в натянутой улыбке: он вспомнил времена, когда и сам был так же чертовски серьезен, как этот новый врач. Он не пробыл на практике и недели, как понял, что не стоит думать, будто для спасения мира провидение выбрало именно его.

– Вчера к нему пришел первый настоящий больной, он все сделал сам, так что теперь он доктор Дженкинс, если вам так будет угодно.

Блейк, однако, вспомнил о своем опыте:

– Ну да! А как вы думаете, сколько времени ему понадобится, чтобы понять, что обо всем, что он делает «сам», он узнал от вас? И что же это было?

– Да все то же – несложные радиационные ожоги. Что бы мы там ни говорили всем поступающим на работу, большинство из них так и не понимают, почему нужно носить защитные костюмы с коэффициентом защиты девяносто пять процентов, если главный щит конвертера останавливает практически весь поток излучения, пропуская только десять процентов. С точки зрения математики, было очевидно, что суммарное действие трех слоев защитного костюма снизит поток радиации до одной девяностотысячной доли исходного потока, но убедить рабочих в том, что только суммарное действие слабых по отдельности слоев дает необходимый эффект, было невозможно.

– Он умудрился обойтись без двух внутренних вкладок и за шесть часов получил полугодовую дозу. Сейчас, наверное, лежит дома, потеет и надеется, что его из-за этого не уволят.

Это случилось на Первом Конвертере – том, с которого началось процветание Компании, позволившем ей взять под свой контроль все производство искусственных элементов – задолго до того, как Уэмрат в Калтехе нашел способ использовать некоторые сверхтяжелые изотопы для создания ультраэффективной радиационной защиты. У Первого Конвертера был лишь огромный старый бетонный щит, но конвертеры были дороги, и Компания не избавлялась от него, а продолжала использовать для сравнительно спокойных реакций. Если при работе с ним принимались все необходимые меры защиты, он не представлял никакой серьезной опасности.

Блейк насмешливо кашлянул:

– Док, вы стареете: раньше вы давали им повод попотеть! Ну, я, пожалуй, пойду и посмотрю за сотрудниками. Вдруг кто-нибудь опоздает на минуту. Что тогда с нами будет?

Феррел вышел за ним. По пути он заметил доктора Дженкинса: склонившись над какой-то книгой, тот сидел в своем кабинете. Молодой человек без улыбки кивнул ему в знак приветствия. Доктор также ответил поклоном и не стал отвлекать его расспросами о том, что тот читает. Дженкинс, по крайней мере, образован и любит трудиться. Неделя это слишком маленький срок, чтобы понять, достаточно ли он крепок, чтобы остаться и работать здесь, но, скорее всего, так и будет, если только у него выдержат нервы. Казалось, Дженкинс состоял из одних сухожилий, обернутых туго натянутой кожей, а из-под копны светлых волос на доктора смотрели глубоко посаженные глаза. Он больше походил на какого-нибудь прозябающего в мансардах полуголодного поэта, он всегда находился в каком-то нервном возбуждении, но его практическая подготовка была действительно отменно хороша.

На минуту доктор задумался, а не вернуться ли ему в кабинет и не вздремнуть ли в старом кресле. Со всей работой, которая была в лазарете, Блейк мог спокойно справиться сам. Все в конторе уже давно шло, как заведено, и устраивать какие бы то ни было проверки было незачем. У него еще оставалось несколько минут для сна до того, как Палмер позовет его. Он уже было повернул назад, но замешкался, увидев Дженкинса: при его теперешнем отношении к работе он мог и не понять сна на рабочем месте.

– Если я кому-то понадоблюсь, я в кабинете Палмера, – громко сказал он.

Дженкинс кивнул в ответ, и доктор вышел через боковую дверь и пошел по длинной дорожке по направлению к административному зданию. Над ним нависала уродливая громадина корпуса электрогенератора – старейшего строения на всей территории.

Все в кабинете Палмера, даже встроенный бар, было спроектировано так, чтобы обеспечить административному работнику все удобства, но при этом прямо посередине комнаты стоял старый чертежный стол, заменявший письменный. Он был весь завален схемами и таблицами, покрыт чернильными пятнами и захламлен какими-то настольными мелочами, стаканчиками для карандашей и скомканными листами бумаги. Один угол был сильно обструган: раньше Палмер отщипывал оттуда своеобразные зубочистки – до того, как перешел на комплексные обеды. Под стать кабинету был и его владелец: отлично выбритый и подстриженный, в дорогой безвкусной одежде, с умным выражением сурового лица; все говорило о том, что перед вами хороший администратор. Но сейчас он снял свой пиджак и бросил его на обитую кожей кушетку, сменив на старую потертую кожаную куртку. Его руки загрубели от тяжелой работы: вены выпирали из-под кожи, и костяшки пальцев распухли. Его хорошая физическая форма оставалась такой же хорошей, что и у простого инженера на стройке. Он кивком указал Феррелу на стул, но сам остался стоять.

– Спасибо, что пришел, док. Мы услышали об этом вчера поздно вечером. С ними едет даже инспектор АЕС, а он только и мечтает о том, как бы лишить нас лицензии, если мы не покажем себя пай-мальчиками. Но против него я ничего не имею: АЕС – единственные в правительстве, кто играет честно. Но вся остальная компания – репортеры Гильдена – им-то не нужно ничего, кроме сенсаций и неприятностей. Сегодня мне здесь понадобится каждый стоящий человек.