Мать, которая вслух признается, что из-за отсутствия опыта любви в детстве при всем старании не может любить собственного ребенка, наверняка услышит упреки в безнравственности. Но я считаю, что именно признание истинных чувств, независимо от требований морали, позволило бы ей помочь себе и своему ребенку. Это разорвало бы цепь самообмана.
Когда ребенок появляется на свет, он нуждается в любви родителей, во внимании, уважении, защите, доброжелательности, заботе и готовности идти на контакт. Одаренный любовью, организм на всю жизнь сохранит хорошие воспоминания, и взрослый сможет впоследствии передать такую же любовь своим детям. Но если всего этого не было, то в повзрослевшем ребенке остается пожизненная тоска по удовлетворению своих первых, самых важных потребностей. Эту тоску он будет в дальнейшем переносить на других людей. С другой стороны, чем меньше любви получил ребенок, чем больше его отвергали и чем хуже с ним обращались в воспитательных целях, тем больше он, став взрослым, будет зависеть от своих родителей или людей, заменяющих их. От них он будет ждать то, что родители недодали ему в самый важный момент. Это нормальная реакция организма, который знает, чего ему недостает, который не может забыть лишений. Оставшаяся пустота должна быть заполнена.
Но чем старше становишься, тем труднее получить от окружающих неполученную когда-то родительскую любовь. Надежды с возрастом не проходят, совсем наоборот. Они лишь переносятся на других, в основном на собственных детей и внуков. Если, конечно, мы не осознáем эти механизмы и не попытаемся, отказавшись от вытеснения и отрицания, как можно лучше понять реальность нашего детства. Тогда мы создадим в своем «Я» человека, который сможет удовлетворить наши потребности. Тогда мы сами сможем дать себе внимание, уважение, понимание собственных эмоций, необходимую защиту, безусловную любовь, в которой нам отказали родители. Для этого нам нужно знать, что представляет собой любовь к ребенку. Иначе – нам нужен опыт любви к ребенку, которым мы были.
Если мы хотим научиться этому на сеансах терапии, тогда нам нужны люди, которые смогут принять нас такими, какие мы есть, дать нам защиту, уважение, симпатию и которые смогут быть рядом с нами, помогут понять, как мы стали такими, какие есть сейчас. Только так мы сможем взять на себя роль родителя для некогда заброшенного ребенка, живущего в нас.
Этот опыт нам не сможет передать воспитатель, который вознамерился с нами что-то сделать, не даст его и психоаналитик, который научился без какого-либо участия выслушивать детские мечты и интерпретировать рассказы пациентов как фантазии. Нет, нам нужно как раз противоположное, а именно участливый проводник, который сможет разделить с нами ужас и возмущение, когда наши эмоции шаг за шагом будут раскрывать страдания маленького ребенка и то, через что ему пришлось пройти в полном одиночестве, когда его душа и тело боролись за жизнь – жизнь, постоянно подверженную опасности.
Такой проводник (я называю его знающим свидетелем) нужен нам, чтобы отныне мы сами помогали ребенку: понимали язык его тела и отвечали его потребностям, а не игнорировали их, как раньше, так, как когда-то это делали родители.
То, что я описываю, вполне соответствует реальности. Можно найти свою правду в хорошем, участливом, а не нейтральном терапевтическом сопровождении. Оно позволит избавиться от симптомов, освободиться от депрессии и получать радость от жизни. Кроме того, возможными станут выход из состояния истощения и получение притока энергии в том случае, если она перестанет расходоваться на вытеснение собственной правды. Усталость, характерная для депрессии, дает о себе знать каждый раз, когда мы подавляем сильные эмоции, когда недооцениваем память тела и не обращаем на нее внимание.
Почему позитивное развитие событий встречается довольно редко? Почему большинство людей, включая специалистов, предпочитает верить в силу лекарств, вместо того чтобы довериться организму? Ведь он точно знает, чего нам не хватает, что нам нужно, что мы плохо переносим, на что у нас аллергия. И все же многие люди находят утешение в лекарствах, наркотиках или алкоголе, что лишь преграждает путь к истине. Почему? Потому что познавать истину больно, и это не подлежит сомнению. Но не стоит забывать, что боль временна, и она легко переносится при грамотном сопровождении.
Мой опыт показывает, что нехватка хороших терапевтов – настоящая проблема, причина которой – установленная мораль, мешающая помогать людям, с которыми в детстве жестоко обращались. Специалисты тоже находятся под властью четвертой заповеди, предписывающей чтить родителей, «дабы продлились наши дни на земле».
То, что эта заповедь мешает исцелению от ранних травм, очевидно. То, что этот факт до сих пор никогда не обсуждался открыто, неудивительно. Диапазон воздействия и сила заповеди неизмеримы, потому что она питается естественной привязанностью маленького ребенка к своим родителям. Даже величайшие философы и писатели никогда не осмеливались противостоять канону. Несмотря на резкую критику христианской морали, Ницше не осуждал свою семью, потому что в каждом взрослом, с которым когда-то жестоко обращались в детстве, таится страх маленького ребенка перед наказанием родителей, если он восстанет против них. Но этот страх живет лишь до тех пор, пока не будет осознан. Однажды обнаруженный и пережитый, со временем он растворяется.
Мораль четвертой заповеди в сочетании с детскими надеждами приводит к тому, что подавляющее большинство терапевтов снова предлагает пациентам такие правила воспитания, на которых они выросли. Многие специалисты заостряют внимание на собственных бесчисленных ожиданиях от родителей, называют это любовью и предлагают эту любовь другим в качестве решения. Проповедуя прощение как путь к исцелению, они, похоже, не знают, что этот путь – ловушка, для них в первую очередь. Никогда еще прощение не приводило к исцелению [23; с. 17–21].
Примечательно, что уже несколько тысяч лет мы руководствуемся заповедью, поддерживающей физиологический факт привязанности ребенка, с которым плохо обращались, к своим родителям, и до сих пор едва ли кто подвергал эту норму сомнению. Мы ведем себя так, будто все мы по-прежнему дети и нам запрещено идти против наставлений взрослых. Между тем, будучи сознательными взрослыми, мы вправе сформулировать свои вопросы, даже зная, что они шокируют родителей.
Моисей, передавший народу свои десять заповедей во имя Бога, сам был отверженным (хотя и в силу обстоятельств). Как и большинство отверженных детей, он надеялся, что когда-нибудь сможет добиться любви родителей с помощью выдающегося ума и уважения. А ведь родители избавились от него в детстве, чтобы защитить от преследования, чего младенец в колыбели никак не мог понять. Возможно, взрослый Моисей оценил бы поступок, сказав: «Родители избавились от меня, чтобы защитить. Я не могу обижаться на них за это, я должен быть благодарен им, поскольку они спасли мне жизнь». У ребенка иное восприятие, иные вопросы: «Почему родители меня выгнали, почему сделали так, что я чуть не утонул? Родители не любят меня?» Отчаяние и страх смерти, ожившие в теле аутентичные чувства направляли Моисея, когда он вручал своему народу Десятисловие.
Получается, что четвертая заповедь выступает чем-то вроде страхования жизни пожилых людей, которое было необходимо в то время, но не сегодня и не в такой форме. При ближайшем рассмотрении в ней содержится угроза и давление, которые действуют и по сей день. Она гласит: если ты хочешь жить долго, ты должен чтить своих родителей, даже если они этого не заслуживают, иначе ты умрешь рано. Несмотря на догматичный характер, большинство людей придерживается христианского канона, хотя он сбивает с толку и пугает. Я думаю, что пришло время серьезно отнестись к травмам детства и их последствиям и освободиться от влияния догмы. Это не значит, что мы должны отплатить своим пожилым родителям жестокостью за их жестокие поступки, но это значит, что мы должны увидеть их такими, какими они были, как они на самом деле обращались с нами, маленькими детьми, ради того, чтобы освободить собственных детей и самих себя от подобного поведения.
