Предчувствовал домовой, что не вернуться хозяину с волжских утесов, жалобно стенал по ночам на чердачных досках, предвещая бабьи слезы. Беда сталась. И Дончур с неуемным рвением стал хозяйствовать на подворье, заботиться о лошадях и коровах – любимцах своих, – наталкивать жену убиенного персиянку Фариду на верные поступки, отгонять хворь от матери Меланьи. Трудолюбие ее, коренной казачки, перехватили внуки: Петро и Спиридон. Благодаря сноровке Спиридона, поставлявшего рыбу к атаманскому столу, да смекалке Петра, освоившего грамоту у дьячка и пристроенного по его челобитью писарем в бригаду атамана Платова, Шагановы зажили безбедно. И куда бы ни заводили пути-дороги боевого атамана, повсюду был при его канцелярии Петро. И под Измаилом, когда донцы штурмовали бастионы, хитроумной храбростью поразив самого Суворова, и при неудавшемся походе в Индию, исполняя злоумышленное соизволение царя Павла и просьбу-задумку его сговорщика Наполеона. Затем в баталиях с наполеоновцами в Пруссии, когда громили казаки хваленую конницу Мюрата при переправе через Неман; позже, на румынской земле, в боях с извечными врагами – янычарами. Домовладыка, ведавший об успехах Петра, одаривал его родных долготерпением.

Первыму именно Платову пришлось встретить на своей земле Бонапарта, посягнувшего на завоевание Государства Российского. И в то время, пока «летучий корпус» осаживал французских улан, позволяя соединиться у Смоленска русским армиям, пока назревало Бородинское сражение, на Дону собралось казачье ополчение. Спиридон, хотя и был хром (в детстве угодил под колесо арбы), тоже записался добровольцем. Это Дончуру шибко не понравилось. Не надеясь на болезненного малолетка Маркяшку, он всячески препятствовал уходу Спиридона. То коня угонит, то дротик спрячет, то зазнобу молодую нашлет – авось сердцем прикипит… И добился-таки своего! Не был Спирька взят по увечью.

Из Европы вернулся младший брат сотником, сполна отломав службицу. Привез на навьюченных лошадях изрядно добришка. Не пуст был и гаманок. Этому обрадовался Дончур несказанно, но чувствовал за собой вину. Не сохранил до возвращения служивого ни мать его, ни бабку, ни брательника, утонувшего в половодье.

За храбрость и усердие пожаловал Платов сотнику земельный нарез вдоль берега Несветая. Отсюда и повелась станица Ключевская, – много было светлых родников вокруг…

В огромном каменном курене и на обширном подворье хлопот домовому прибавилось. Но он не только не противился, но воспрянул духом, приписывая хозяйский достаток своему неустанному вниманию. Петр Данилович за родного почитал племянника Маркяшку, воспитал из него наездника-ухаря. И женил не абы на ком – на дочке станичного атамана. Родство похвальное, да счастье скользкое. Молодуха оказалась бессемянкой. Уже в годы вошел Маркян, уже растолстела его женушка, а детей по-прежнему не было.

Затомошился Дончур! Шагановскому роду замаячил неизбежный конец. Духи предков не давали домовому покоя. И он, разгневавшись на пустоцветную жену Маркяна, решил ее сжить.

Однако первым лег на ключевском кладбище сам господин сотник. Негаданно на дрофиной охоте случился апоплексический удар. Маркян получил богатое наследство.

Вскоре по округу разнесся дивный слух, что якобы император даровал крестьянам свободу. Крепостных у Маркяна было всего-навсего двадцать семь душ, переселенцев с южной Украины. Вели они себя покорно, «спивалы гарни писни», пока не взбунтовались иногородцы в соседней экономии генерала Межерицкого. Дело было в страдную пору. Казаки работали в степи, на своих паях. Этим-то и воспользовались дуроломы. Кинулись грабить станицу. Не минули и шагановской усадьбы. Заметался Дончур в тягостном бессилии. Крестьяне, опустошив двухэтажный дом, со зла пустили погулять «красного кочета». Домовой гасил огонь, пока не вскинулся он до крыши. Взвился бедолага Дончур на трубу, оттуда сиганул на конюшню, но не рассчитал и сорвался на остов телеги, зашиб колено и повредил глаз…

В одночасье стал Маркян нищим.

Только глубокой осенью перебрался он с женой в саманный куренек, построенный на деньги из казачьей казны. К тестю, к тому времени уже оказавшемуся без атаманской насеки, идти в приймы не позволила наследственная гордость. От пережитого ли несчастья, от немощи ли, насланной домовым, женка Маркяна слегла и в зиму отдала богу душу. Вдовец недолго горевал. Разменявший полсотню лет, Маркян удосужился жениться на девке Матрене. Поначалу была она тише воды, ниже травы, уважала супруга. К восторгу Дончура родила первенца, поименованного Тихоном, согласно святцам. Да бес, видно, подкараулил молодку! Стала она дерзить, убегать на игрища, пьянствовать. Супруг пробовал остепенить ее кулаками, часто водил в церковь на исповедь и покаяние. Да все без проку. Ничем не выручил и домовладыка, чинивший вертихвостке всевозможные препятствия. Сбежала Матрена! Сбежала с каким-то мимохожим черноусым солдатиком…

Маркян растил своего Тишку один. Научил трудолюбию и разным хозяйским премудростям. Оженил. И почил навеки. С той поры Тихон Маркяныч оказался под опекой Дончура, как старший и главный в роду.

Все пережитое было у домового на памяти. Из года в год надеялся он, что жизнь казачья свернет на покойную, счастливую стезю. Но недреманное лихо метило Россию и в первое десятилетие текущего века, и во второе. Злоба и безверие обуяли сердца. Домовые утрачивали былую власть и силу. Даже Спаситель рода человеческого, Христос, подвергся осмеянию; кощунственно разрушались храмы, с икон выжигался Лик. Православные отрекались от Бога, греша друг против друга…

Теперь же случилось бедствие неслыханное – чужестранцы заполонили степь!

Крепко закручинился домовой, замечая над казачьими могилами зыбкое дрожание огоньков по ночам. Встревожились, знать, не напрасно духи предков. Без сомнения, предвещали они лишения и бездонную скорбь.

Раздумья утвердили Дончура в намерении обратиться за помощью и советом к светлоликому Сварогу. Верховный бог огня всезнающ и могуч. Несмотря на строжайший запрет покидать Землю, Дончур решил это сделать. Иного выхода не нашлось. Необходимо было зарядиться вселенской энергией, обрести утраченную духовную мощь. Война грозила пресечь шагановский род, а значит, и его существование…

За полночь, прислушиваясь к безмолвию в курене и на подворье, – вдруг всполошатся петухи! – домовладыка спустился с чердака на землю. Проведал коров, малость поиграл с Жулькой. Затем положил кисет на верстак, полуприкрыв его дощечкой. В выси маняще сверкали звезды!..

Уже из Тихого Дона черпали водицу немецкие солдаты, уже фотографировались на берегах Кубани, уже играл по вечерам в Майкопе, где прежде казаки несли службу в кавалерийских отрядах, духовой оркестр оккупантов.

Смертельные смерчи, разгулявшиеся на южной казачьей равнине, неслись к предгорьям Кавказа. Вследствие поспешного отхода частей 18-й армии, правое крыло Приморской группы Красной Армии вновь оголилось, и всю тяжесть оборонительных боев опять взвалили на свои плечи донцы и кубанцы. Позиции корпуса подковой выгнулись по берегам реки Белой, северо-западнее Туапсе. Ему противостоял 44-й немецкий корпус. Несколько раз станица Белореченская переходила из рук в руки, пока не был нанесен неприятелем мощный охватывающий удар. 12-я казачья дивизия с превеликим трудом вырвалась из кольца на рубеж Кушино – Гунайка, в то время как главные силы казаков отступали на Хадыженскую. Отсутствие надежной связи между частями корпуса поневоле заставляло командиров принимать самостоятельные решения, руководствуясь оперативной обстановкой. Штаб 257-го полка наметил ночную вылазку в немецкий тыл, чтобы отвлечь, запутать врага, давая тем временем возможность эскадронам подняться на очередной горный перевал. Рейдовая группа в составе двух взводов начала подготовку с вечера.

После той памятной рукопашной на Якова Шаганова не единожды замахивалась бабка-смерть: под Васюринской пуля сбила пилотку; около побережья Лабы эскадрон попал под атаку «Юнкерсов» – Якова привалило в окопе; в тяжелейшем сражении у Черниговской осколок мины искорежил ствол его карабина. Бой – переход, бой – переход… Спал нередко, как и другие казаки, в седле. Запеклась душа, стала куском каленого железа. Горестно взирал он на испепеленные нивы, на колонны беженцев, среди которых было множество чумазых ребятишек, ровесников его Федьки, прятавших головы от солнца под нахлобученными листами лопухов. Но как укрываться в голой степи от бомбардировщиков?!