Знаешь, Машка, не принято об этом говорить – в дурку быстро загремишь. Вот я и молчала. Тебе ведь только, по большому секрету, рассказала. А потом ты все: "Напиши-напиши. Сейчас тако-о-о-ое (с упором на "О") быстро печатают! Станешь знаменитой!"

Я и размечталась, включила комп, пялюсь в монитор, а сама прямо вижу себя в лучах славы. Иду, раскрасавица, автографы раздаю направо-налево… Как сглазила ты меня, Машка!

Тут электричество вырубили. Лучи славы померкли сразу с заглохшим вентилятором компьютера. Дура! Кто меня узнавать-то будет. Я ж не кинозвезда. А писательница. Да, и то, начинающая и сетевая. Сейчас таких тьма-тьмущая. Каждый второй – писатель. А кто не писатель, тот блогер.

Но ты, Маша, права. Попробовать стоит. Записать. А там – как бог на душу положит.

Взяла свечку, спички. Под позапрошловековое освещение потянулась рука к стопке бумаг и карандашу. Долго думала, с чего именно начать. И решила, что, пожалуй, лишним не будет начать именно с самого начала.

***

Рождалась я тяжело. Мать измучила до бессознанки, себя – до посинения полного. Ладно роды принимала врачиха знающая, и, видимо, упертая: я не кричу, она – не сдается. Через десять минут только отвоевала меня у безносой, но мамашу предупредила, что вряд ли я буду полноценной. Родительница не стала прогнозам огорчаться заранее. Шепнула, что, если выжила, значит нужна для чего-то. Маму завораживали книги про «предназначенных».

В три месяца меня крестили. Не сказать, чтобы мои родители были особо верующими, скорее, относились ко всему этому, что будет польза или нет – никто не знает, а вреда точно не принесет.

Поп, исполняя обряд, срезал у меня волоски и бросил в святую воду. Волоски, словно железные прутья, мигом пошли на дно. "Не жилица!" – пронеслось шушуканье бабулек, вечно снующих в церквях, снимающих нагар со свечей, создающих видимость жизни там, где на тебя взирают молчаливые иконы и возносятся монументальные молитвы.

Но волоски дружной цепочкой поднялись наверх и застыли на поверхности. Мать торжествующим взглядом оглядела присутствующих. Клянусь, помню этот миг ее восторга. И глаза! Хотя, вероятнее всего, мне столь часто рассказывали эти моменты, что я уже путаю воспоминания с воображаемыми картинами.

Дошкольное детство у меня проходило под знаком тайного друга – белого пушистого пса, которого кроме меня никто не видел. Это не редкость для детей, заводить подобных друзей. Но мой был особенным, как мне казалось. Во-первых, он вел себя совершенно по-собачьи, а воображаемые друзья говорят с тобой на твоем языке, не зависимо от того, кем являются. Во-вторых, ему оказывалось ведомо то, что я не могла распознать и оценить в силу возраста. В-третьих… Да, зачем лишние объяснения, там дальше все и так будет понятно.

Я называла его просто Пес, потому что обычные клички ему не подходили, а моего детского запаса слов не хватало, чтобы придумать что-то особенное. Пес приходил, когда я оставалась в одиночестве. Ложился рядом и наблюдал умными глазами. Если в дом заходил чужой, поднимал лохматую морду и пристально смотрел, словно оценивал, злой человек, или нет. Не любил бабку Аксинью, хотя та набожную из себя строила, крестилась показушно, просвирки раздавала, а у самой глаза злые, как у Бабы Яги, что в книжке нарисована. Она жила с нами в одном доме и приходилась дальней родственницей. Своих детей и внуков у нее не было, поэтому родители привечали бабку. При ее появлении Пес вставал и рычал неслышно, вздыбив холку. Я, как по команде, пряталась за спинку кровати или в шкаф.

– Дикая девочка-то у вас, – смеялась бабка, и продолжала, обращаясь уже ко мне, – глянь, просвирка из церковки. Боженька послал, – протягивала чуть подрумяненный колобок с крестом.

– Мне папа вчера яблочко от зайчика принес из леса, – из укрытия бубнила я.

Аксинья недовольно поджимала губы, оглядывала молодых моих родителей, прививающих, видимо, в ее понимании, неправильное воспитание дочери, которой подарок от неведомой зверушки был неизмеримо слаще, чем от Боженьки.

Белый пес мой начинал улыбаться недовольству бабки, и бил хвостом по моим ногам. Я воспринимала это, как похвалу своему семейству.

В противовес Аксинье мой невидимый охранитель любил пьяницу Валерку со второго этажа. Когда этот вечно нетрезвый малый приходил просить очередной раз в долг, виновато бубня, что вернет с получки, а мне протягивал слипшиеся ириски, пес просто замирал от довольства. Странно мне было тогда, малому ребенку, смотреть на эти проявления чувств. Где по мерке человечности у взрослых Аксинья и Валерка – на разных же полюсах – а вот в собачьей голове, видимо, все по-иному измерялось.

Когда я пошла в школу, мой мохнатый друг стал появляться реже. Так, видела, порой, его тень краем глаза, поднимаясь по лестнице. Слышала легкое дыхание. Да, еще белые волоски иногда мать находила на моей плиссированной форме.

– Не гладь кошек, Дарья! – сердито увещевала родительница. – Подхватишь лишай, состригут косы наголо!

А косы у меня были знатные! В два обхвата гущиной! Сама – тщедушная – такую шевелюру таскала.

Но ведь и шерсть была не кошачьей – старел мой дружок, если применимо это понятие к бестелесным сущностям.

Однажды Пес привел меня к куче непросеянного дешевого песка в песочнице на детской площадке. Признаться, я растерялась, не поняла, что мне делать-то? В куличики играть – поздновато по возрасту, одноклассники засмеют. Но Пес настойчиво ткнул мордой и копнул. Я повторила его движение рукой.

Копнула раз, другой, третий, пока пальцы не наткнулись на что-то необычное по ощущениям: теплое и словно отозвавшееся на мое прикосновение. Достала осторожно – камень. На первый взгляд – обычный, серый, с налипшими песчинками. Счистив их, обнаружила бочок с вязью. Пес моргнул медленно, будто подтверждая, что я все делаю правильно и пропал.

Отмыв дома находку, я поняла, что камень напоминает бусину: цилиндр, со сквозной дыркой на противоположных срезанных сторонах, при чем, они были не гладкими, а расходились от центра лучами, стенки же покрыты узорами – вязью. Сам камень по-прежнему казался теплым на ощупь и прилипал к рукам. Интересную штучку заставил меня найти мой друг.

С этого дня у меня появилось какое-то необъяснимое желание каждодневно рыться в песочницах, в поисках чего-то похожего на мою первую находку. Моя коллекция постоянно пополнялась различными по размеру, но одинаковыми по форме экземплярами. Родители смеялись, что дитятко увлеклось сбором куриных богов. Я же закрывала глаза и водила по вязи пальцами, мне казалось, что это таинственные письмена из иного мира.

Эти камушки сыграли в моей жизни значимую роль. Я записалась в кружок по изучению истории, увлеклась литературой про племена, жившие когда-то в наших землях, мифологией, взахлеб читала фэнтези.

Незаметно подступало лето – лето моего девичества. Я набирала вес, гормоны старались, и казалась себе тяжеловесной и неуклюжей. Родители переглядывались, перешептывались. Роль гадкого утенка мне не нравилась совершенно. Будучи нелюдимой по натуре, я совсем погрузилась в мир книг. Проторенной стала дорога в библиотеку. И книга в первую очередь ценилась за толщину.

Пес навещал меня совсем редко. Приходил, по-стариковски прихрамывая, ложился и… Исчезал. Ему будто не хватало силы, удерживать видимый образ. Только еще однажды он проявил себя очень явно: в солнечный майский день, когда Тамарка – признанная красавица и лидер нашей параллели – поманила меня пальцем и протянула настоящее сокровище. Это был необычный камень – неправильной формы, он будто состоял из гор, впадин, вулканов. Между его выемками вилась белая полоса, будто дорога на карте. И еще – он весь мерцал. Мне казалось – не слюдяными вкраплениями, как обычный гранит, а как-то по-другому. Камень манил.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».