— Кто тебе это сказал? — спросил мистер Шют. — Старая дама Чейз, всюду сующая свой нос? Я никогда не слышал об этом прежде.

— Такова эта история, — продолжала его жена. — Последнее, что она видела, сидя на корме удаляющегося «Феникса», — его крепко привязанную к ухмыляющемуся идолу фигуру. Он проклинал ее и умолял идола оставить ее в живых, пока он не отомстит ей, — он происходил из тех, кого особенно любят эти боги, и Флоренс Фланнери боялась, боялась его слов и мести, когда корабль удалялся…

— Гуди Чейз в своем репертуаре! — усмехнулся мистер Шют. — И каков же конец этой истории?

— У нее нет конца, — с мрачным видом ответила жена. — Джон Шют бросил ее из-за преследовавших его несчастий, и что с ней стало, я не знаю.

— Это всего лишь глупая, уродливая сказка, — пробормотал Дэниель Шют, глядя на тоскливое холодное утро за решетчатыми окнами. — Спустись вниз, посмотри, есть ли еда на кухне и вино в погребе, а если этот негодяй Трегаскис там, пошли его ко мне.

Миссис Шют поднялась и яростно дернула за длинный шнур колокольчика, отчего тот громко зазвенел.

— А что ты будешь делать, когда все вино будет выпито, а агент обчистит твои карманы? — спросила она. — Учись делать все сам, мистер Шют.

Он с проклятием вскочил с постели, а она сидела в кресле, съежившись, — пока он одевался и после того, как он ушел, — время от времени заламывая руки и что-то вполголоса причитая, пока не пришла дама Чейз и не помогла ей одеться. Вид вскрытых коробок взбодрил миссис Шют; она с наслаждением принялась вытаскивать из них платья с оборками, отороченные мехом, демонстрируя восхищенной и изумленной Гуди Чейз последние парижские и лондонские моды, попутно вспоминая о тех триумфах, с которыми эти платья были связаны.

— Возможно, вы будете удивлены, узнав, что мистер Шют не первый мой муж, — сказала она, вскинув голову.

Толстая старуха подмигнула.

— Я была бы больше удивлена, миледи, если бы он оказался последним вашим мужем.

Миссис Шют громко рассмеялась, но вскоре ее настроение снова испортилось; стоя на коленях на полу над своими нарядами, она застыла, глядя сквозь окно, на стекле которого было написано ее имя, на раскачивающиеся голые ветви, на холодное небо, на сухое трепетание последних листьев.

— Я никогда отсюда не уйду, — печально сказала она. — Это место не сулит мне ничего хорошего. В свое время я переболела малярией, миссис Чейз, которую подхватила на одном из этих проклятых итальянских болот, и это повлияло на мою память; я многое не могу связать воедино, и многое вспоминаю с трудом — сны и лихорадку, миссис Чейз.

— Это от вина, миледи.

— Нет! — с яростью ответила стоявшая на коленях женщина. — Разве я не для того пила вино, чтобы забыть о снах и лихорадке? Жаль, что я не могу рассказать вам и половины того, что знаю, — множество прекрасных историй, но стоит мне начать их рассказывать, как они исчезают!

Она, причитая, принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Подумать только, как славно я проводила время с молодыми людьми, пившими за мое здоровье прямо в коляске, катаясь в маленьком кабриолете по Парижу и прогуливаясь по Пратеру в окрестностях Вены. Вы не поверите, как это было приятно!

— Вы остепенитесь, миледи, как это свойственно всем женщинам.

Действительно, миссис Шют, казалось, пыталась «остепениться»; но, вместе с тем, было нечто жалкое в той энергии отчаяния, с которой она принялась за то, чтобы сделать свою жизнь более-менее сносной; она убрала целую анфиладу комнат, обитых выцветшим зеленым шелком и обставила их тем, что смогла собрать со всего остального дома, — старыми позолоченными комодами и креслами в стиле рококо, потертыми гобеленами и облупившимися вазами Сакса или Люнвиля; одним или двумя пастельными портретами, покрывшимися пятнами от сырости, и какими-то безвкусными безделушками, мелочами, привезенными ею с собой.

Она поручила мистеру Трегаскису продать ее большой бриллиант в Плимуте, и купила бледно-голубые атласные портьеры для спальни и цветной муслин для кровати, ковер с орнаментом из роз, безвкусный туалетный столик, духи и мускус, чтобы избавиться от затхлого запаха плесени.

Это обустройство было ее единственным занятием. У них не было соседей, мистер Шют впал в меланхолию и одинокое пьянство; он цеплялся за свое существование, как за нечто предпочтительное долговой тюрьме, но ярость, с которой он принимал это существование, выражалась у него ужасными проклятиями. К той части поместья, которая все еще принадлежала ему, он относился едва ли не с презрением; мистер Трегаскис продолжал заведовать хозяйством, человек по имени Пейли работал в саду; неразговорчивый, замкнутый, угрюмый, он производил на мистера Шюта плохое впечатление, хотя ничего не требовал за свою работу, а трудился, не покладая рук: таскал в дом дрова и приводил сад в порядок, очищая его от сорняков.

Миссис Шют впервые встретилась с ним у пруда с карпами; одетая в белую атласную накидку, отороченную мехом, и большую шляпку, она в одиночестве бродила по заброшенным дорожкам. Пейли сидел на краю пруда с карпами, пристально всматриваясь в его мутные глубины.

— Я — новая хозяйка, — сказала миссис Шют, — и буду вам очень признательна, если вы наведете здесь порядок.

Пейли поднял на нее свои бесцветные глаза.

— Шют Корт уже не тот, что был раньше, — сказал он, — здесь много работы.

— Вы, кажется, проводите у пруда слишком много времени, — ответила она. — Что вы здесь делаете?

— Я жду, — ответил он. — Я все успеваю.

— Вы были моряком, как я слышала? — с любопытством спросила она, потому что трудно было представить себе, чтобы этот невзрачный человек в зеленовато-черной одежде когда-то был моряком; он имел странный вид человека без костей, без плеч и ребер, он выглядел так, словно его дряблая плоть не имела каркаса.

— Я бывал в море, — ответил он, — как и вы, миссис Шют.

Она грубо расхохоталась.

— Хотела бы я снова оказаться в море, — отозвалась она. — Подальше отсюда.

— Тогда почему вы остаетесь здесь?

— Мне и самой это интересно. Кажется, я не могу уйти отсюда, как раньше казалось, что я не могу прийти сюда, — в ее голосе слышались слезы. — Неужели я должна ждать, пока мистер Шют не упьется до смерти?

Резкий порыв ветра поднял маленькие волны на спокойной поверхности пруда, и она, бывшая Флоренс Фланнери, вздрогнув от его укуса, отвернулась, и, что-то бормоча себе под нос, пошла по тропинке к заброшенному дому.

Когда она вошла, ее муж с мистером Трегаскисом, в грязной гостиной, играли в карты.

— Почему бы тебе не избавится от этого Пейли? Я его ненавижу. Он бездельник. Миссис Чейз сказала мне, что он всегда сидит у пруда с карпами, и сегодня я встретила его там. Бррр!..

— С Пейли все в порядке, миссис Шют, — ответил Трегаскис. — Он прекрасно справляется со своими обязанностями.

— А почему он не уходит?

— Он ждет корабль, который скоро прибудет в Плимут.

— Прогони его, — настаивала миссис Шют. — Разве это место и без него не навевает достаточную тоску?

Ее неприязнь и отвращение к этому человеку, казалось, переросли в панику, и муж, дух которого был подорван выпивкой, заразился ее страхом.

— Когда здесь появился этот парень? — спросил он.

— Примерно за неделю до вашего приезда. Он пришел из Плимута пешком.

— Мы знаем об этом только с его слов, — ответил мистер Шют с пьяной улыбкой, — может быть, этот парень с Боу-стрит, подосланный одним из этих проклятых кредиторов! Ты права, Фло, мне тоже не нравится этот негодяй — он следит за мной, черт бы его побрал! Я его выгоню.

Мистер Трегаскис пожал плечами, когда Дэниел Шют, пошатываясь, поднялся со стула.

— Этот человек совершенно безвреден, сэр; если хотите — полоумный, но безвредный.

Тем не менее, мистер Шют накинул плащ с капюшоном и последовал за женой в казавшийся серым сад.

Пруд с карпами находился далеко от дома, и к тому времени, когда они добрались до него, в холодном, тяжелом воздухе сгустились сумерки.