Янек от Колокола и новогородский мещанин быстро оставили позади нашего суличника, который в силу ряда веских причин не слишком торопился. Он пробивался на правый край, не обращая внимания на тычки и удары, которые доставались ему от тех, кто бежал позади и кому он был помехой. Наконец ему удалось выбраться из густой толпы в поле.
"Вернуться назад, в город, он, разумеется, уже не мог, ибо и Поржичские, и Горские ворота, замыкавшие нынешнюю Гибернскую улицу, извергали на поле боя новые и новые вооруженные толпы; но он углядел мноградники под склоном Жижкова, и инстинкт самосохранения погнал его туда, где он мог найти безопасное укрытие.
Тут он вдруг увидел, что навстречу пражанам по Госпитальному полю катит огромное облако пыли, в котором, как молнии, блистают мечи, копья, железные латы. Крупной рысью приближался отряд всадников, с головы до пят закованных в броню, с развевающимися султанами на шлемах; одна уже нацеливались длинными копьями, на которых были флажки с красными крестами, другие размахивали большими мечами. Со страшным ревом неслись они на гуситов, и в своем чудовищном железном убранстве, придававшем им свирепый вид, для пана Броучека совершенно непривычный, казались нашему герою уже не людьми, а грозными летящими призраками.
Кровь застыла в его жилах, и от ужаса он на мгновение оцепенел, будто прикованный к земле.
Всадники уже сошлись с первыми толпами пражан, и пану Броучеку явилась прекрасная, но одновременно исполненная ужаса картина: в облаках пыли перемешались пешие и конные воины, пестрые одежды пражан - с блестящими доспехами немцев, алые чаши, вышитые на груди у гуситов,- с пурпурными крестами на флажках крестоносцев, гривы коней развевались, мелькали мечи и наконечники копий, летали в воздухе ощетинившиеся железные цепы и палицы, и страшный стук и звон оружия сливался с криком бойцов, топотом и ржаньем лошадей в оглушительный шум.
Однако пражане сопротивлялись недолго. Они выбежали из города нестройной толпой, слишком растянулись и рассеялись, передние оторвались от бегущих сзади и потому столкнулись с превосходящей силой вражеской конницы. Несколько человек упало, остальные, видя тщетность сопротивления, обратились в бегство, внося сумятицу в задние ряды бойцов, вынуждая и тех к беспорядочному отступлению; всадники с победным рыком устремились вперед, подобные грозовой туче, повергая пражан на землю и гоня перед собой оробелых...
Еще до неблагоприятного поворота событий пан Броучек вышел из столбняка и продолжил свой бешеный бег в направлении виноградников, но тут вдруг одно из железных чудищ замахнулось на него, и, прежде чем он смог осознать грозящую опасность, над ним блеснуло смертоносное копье...
О золотая, о дражайшая сулица! Ты, нелюбезным хозяином своим стократно в геенну огненную посылаемая, на бреге влтавском им вероломно покинутая, ты, градом обидных имен и сравнений осыпаемая! - ныне ты одна-единственная великодушно защитила от смерти моего героя! И ежели стоишь ты сейчас где-нибудь в музее среди ржавого гуситского оружия, я желал бы прийти поклониться тебе, облобызать благодарно твое червями источенное древко, что сохранило народу величайшего из путешественников, мне же - благодатный источник гонораров и славы!
Да, в роковую минуту ты хорошо показало себя, прославленное оружие божьих воинов, ибо мой герой на бегу споткнулся об тебя, рухнул через твое древко, распластался на земле, а конь с железным рыцарем могучим прыжком перелетел через упавшего, даже копытом не задев, и врезался в гущу других пражских бойцов.
Да, пан Броучек был среди тех нескольких павших, о коих упоминает история, живописующая этот короткий бой; однако история не упоминает, поскольку ей это неведомо, что один из павших снова поднялся - правда, не тотчас. Ибо наш герой довольно продолжительное время оставался - за каковую поправку отечественная история должна быть ему признательна - недвижно лежать на земле, подобно бездыханному трупу. В первое мгновение, он, похоже, и вправду со страху лишился чувств, а когда пришел в себя, решил сохранять неподвижность по вполне понятной причине, полагая, что и самый жестокий враг не будет столь жестокосерд, чтобы протыкать пикою мертвое тело.
Почти не дыша, он прислушивался к шуму битвы, которая, по счастью, откатывалась от него к городским воротам. Наконец он рискнул одним глазком тянуть туда и увидел, что всадники все еще гонят перед собой гуситов и их внимание обращено в ту сторону. Это вызвало прилов героической смелости, и он слегка переместился, после чего опять принял позу бездыханного тела; затем, снова взглянув в сторону неприятеля, повторял свой маневр. И так он полз, пресмыкаясь, дальше и дальше в направлении виноградников, помогая себе локтями и коленями, с величайшей осмотрительностью, чтобы его продвижение было как можно менее заметно.
При этом мысль его была устремлена к защитному крову виноградника, но в тот момент в нем уже созрело убеждение, что лучше всего временно переселиться из осажденной Праги на Виткову гору к Жижке, гдо он будет находиться под защитой его крепкого лагеря хотя бы до тех пор, пока восстание в Праге не будет подавлено.
С таким намерением пан Броучек осторожно полз все дальше и дальше и был уже недалек от виноградников, когда, оглянувшись, обнаружил, что дело на поле боя приняло новый, неожиданный оборот. Новые, мощные толпы пражан, на этот раз уже построенные в ряды и предводительствуемые гейтманами, хлынули из Поржичских и Горских ворот, и вражеская конница, не дожидаясь их, резко поворотила коней и стала отходить к реке.
Вдруг совсем близко, с той стороны, где были виноградники, послышались шаги и голоса, и пан Броучек тотчас обратился в живой труп.
От виноградников шли, переговариваясь, двое вооруженных мужчин, и можно уже было различать слова.
- Смотри-ка, немцы убираются восвояси, за року, - сказал один. Зикмунд, видать, хотел проверить, как пражане готовы к обороне.
- И начало было плохо,- добавил другой.- Они выбежали со всей горячностью, без гейтманов своих, для боя не построенные, и передние столкнулись с конницей, их намного сильнейшей и потому с легкостью их отбившей. Ну, пусть им это хоть послужит наукой на будущее... Смотри-ка, вот лежит один и, кажется, еще дышит.