- Должен заметить, друид, - вмешался Птицелов, лениво поигрывая пуговицей на рубашке, - что у тебя не так много времени на пустые разглагольствования. А если ты и после встречи с этим молодым человеком будешь таким же несговорчивым, как и раньше, то времени у тебя не останется вообще. Так, пустяки на прощание и последнее слово.
- В таком случае можешь начинать, людоед, - безразличным тоном заявил Снегирь. У Казимира всегда было отменное чутье на ситуации, когда в нем нуждались, а теперь был явно ещё тот случай. К чести и выдержке Птицелова, он не вспылил, а лишь равнодушно пожал плечами, красноречиво взглянув на песочные часы возле связанного друида.
- Казимир, помолчи немного, умоляю тебя, и выслушай меня, - чуть не закричал на него Ян, боясь, что терпению зорзов придет конец. А тогда он не сможет выполнить то, что задумал, когда до того, чтобы снова попытаться обрести надежду, оставался всего один крохотный шажок.
- Ладно, - прошептал Снегирь. - Кто бы ты ни был - мальчишка ли Ян, оборотень или другой какой призрак, - говори, я тебя слушаю.
- Только не перебивай, - дрожащим голосом пролепетал Ян, - только, пожалуйста, меня не перебивай, что бы ты ни услышал.
- Хорошо, - посерьезневшим голосом обещал Снегирь. - Валяй, малыш. И учти: сон, наведенный Патриком, я видел. Ты о нем хочешь мне рассказать?
Это было для Яна новостью. Значит, Травник был прав?! Ну, что ж, тем больше у него сейчас останется времени, чтобы донести главное.
- Они нашли путь в Посмертие. Я видел во сне, что эту дорогу выследила птица, которую посылал их Лекарь. Теперь ты не нужен им как проводник. Они и сами найдут путь.
- Интересно бы знать, откуда ты это знаешь, парень? - У Птицелова был очень заинтересованный вид, он был без малого поражен таким началом.
- Я видел это во сне, - сухо ответил Ян, не желая вдаваться в подробности.
- Забавно, - прокомментировал зорз. - Хотел бы я знать, где можно видеть такие сны!
- На острове, в лесу, - наивно сказал Ян, но Птицелов не стал его больше перебивать и знаком велел продолжать, одновременно указав на часы в них из одной чаши посыпался песок.
- Ты должен сделать все, что они от тебя хотят, Казимир, - стараясь придать своему голосу как можно больше убедительности, начал Ян. - Твои жертвы больше не нужны. Они и так до всего добрались.
- Еще не добрались, - покачал головой Снегирь. - Им нужно время для обряда, который поможет им совершить Переход. Здесь замешана Магия Цветов, так и передай Симеону, если вырвешься. Помнишь, что сказал о них Шедув?
"Я помню", - подумал Коростель, глядя на изможденное лицо некогда цветущего толстячка.
"Я теперь часто об этом размышляю. Шедув тогда, на мосту сказал: у них другие цвета. Да, другие цвета и другие времена. Они пришли все изменить. У них нет того, что люди именуют Добром и Злом, у них что-то свое... Это третий Мир.
Но Шедув ещё сказал: иногда проще разрушить шаткий мостик между ненужными тебе берегами. Помнит ли это Снегирь? Боже, пусть он вспомнит...".
- Я помню все, что он сказал тогда, и все, что он сказал после, многозначительно сказал Коростель, надеясь, что Птицелов не придаст значения этим его словам.
- Им нужно, чтобы я изменил свою сущность, - негромко проговорил друид. - Тогда они сдвинут время, если только я правильно понял, что мне хотел передать несчастный Патрик. А для этого я должен полностью отдаться в их власть. И телом, и душой.
- Я понимаю, - вздохнул Ян. - Но может, сейчас это для тебя единственный путь, чтобы выжить? Может, это единственный путь и для нас всех? На острове уже давно стоит осень... Ты понимаешь, что это значит?
- То, что они используют меня и без моего... согласия? - чуть не задохнулся от злости Снегирь. - Может быть... Но я борюсь, и я ещё держусь. И сдерживаю их из последних сил. Иначе эти пауки давно бы уже попросту придушили доброго Казимира!
- Ты удерживаешь их, - согласился Коростель. - Но, Казимир, на этом острове уже стоит осень. Ты знаешь о временах Перехода?
- Да, - кивнул друид. - Переходные - для переходов, основные - для завязи. Об этом гласят правила Цветов - есть такая магия для подмастерьев и неудачников. Они ведь даже людской магии как следует, по-настоящему не освоили!
При этих словах Колдун, не удержавшись, тихо фыркнул, а Снегирь глянул на него по-птичьему хитрым глазом, вполне довольный собой.
- Ты нужен им, чтобы удержать осень, пришедшую слишком рано, медленно и отчетливо сказал Коростель, глядя друиду прямо в заплывший глаз. Он страшно боялся, что прямой взгляд Снегиря он не выдержит и чем-нибудь выдаст себя. - Поэтому, Казимир, ты должен подчиниться им, чтобы остаться живым. Это мое условие, и я буду говорить об этом с Птицеловом. Ты должен подчиниться и пойти ещё дальше.
В этот миг у Яна от произнесенных слов чуть не перехватило дыхание, и тут он увидел, что Снегиря зацепило - в глазах друида стояло удивление.
- Куда ещё дальше-то? - проворчал Казимир недоверчивым тоном простоватого деревенского мужичка, впервые приехавшего торговать в город на ярмарку. Несколько мгновений Ян молчал, лелея искру возникшего в Снегире понимания. После чего Коростель заговорил быстро, чуть ли не скороговоркой, бросив нарочито испуганный взгляд на истекающий песок часов.
- Ты должен пойти ещё дальше... Должен помочь им удерживать осень. Все дальше и дальше, понимаешь? Пока время само не войдет в нее, и все будет как обычно. Нужно просто немного подстегнуть время. Они знают, как это сделать. А ты им просто немного поможешь. Немного, понимаешь?
У Яна перехватило дыхание, и он замолчал. Теперь уже ничего больше не значило, может быть, во всей его жизни. Он сказал все. Снегирь должен был понять. Он сейчас просто не имел права не понять его! Если только есть на свете хоть какая-то справедливость, Боже, прошу тебя, умоляю, сделай так, чтобы он меня понял!!!
Снегирь молчал. Он закрыл глаза и просто молчал. А Ян смотрел на друида и не знал, что ему делать: вскочить, колотить его, трясти его дурацкую башку, в которой всегда только и хватало ума, чтобы подначивать Книгочея и отвечать неизменным вопросом на вопрос. Он чувствовал, как с молчанием друида в нем медленно умирает все, и сейчас он выйдет отсюда, и в нем не будет ничего, только какая-то горькая труха, пепел и лениво шевелящаяся пустота. Так продолжалось, пока его не окликнули.