В самый первый день моей аспирантской работы Сперри выдал мне задание. Мне нужно было провести эксперименты с расщепленным мозгом, которые мы с ним разработали во время моего последнего года обучения в Дартмуте, но на пациентах из Калтеха, а не из Рочестера. Не успел я опомниться, как оказался в эпицентре захватывающего и изматывающего проекта, тестируя крепкого и обаятельного мужчину, У. Дж., которому вот-вот должны были сделать комиссуротомию, так называемую операцию по расщеплению мозга, чтобы усмирить его своенравную эпилепсию, не поддающуюся лечению другими методами. Он относился к типу уравновешенных людей, внушающих уважение, особенно такому молодому, зеленому аспиранту, каким был тогда я.
Джозеф Боген, штатный нейрохирург Калтеха в те годы, сделал критический обзор медицинской литературы и пришел к убеждению, что операция по расщеплению мозга должна оказать благоприятный эффект. Это именно он запустил тот проект. Он попросил провести операцию доктора Филипа Вогеля, профессора нейрохирургии в медицинской школе Университета Лома Линда, расположенной в Лос-Анджелесе. В мои задачи входило оценить психологические и неврологические изменения, если таковые возникнут, по поведению У. Дж. после рассечения соединений между полушариями его мозга.
По общепринятому мнению, изменений не должно было возникнуть. Как я уже упоминал, за двадцать лет до этого Эндрю Акелайтис обнаружил, что рассечение мозолистого тела не влияет на поведение и интеллект людей. Мне выпало счастье тестировать У. Дж. Я был самым удачливым человеком на земле!
Насколько я могу судить, удача играет огромную роль в жизни в науке. Многие люди обладают достаточной интеллектуальной мощью, чтобы заниматься наукой, и большинство ученых умны. Также верно, что многие ученые из академических кругов занимаются своим делом, вносят вклад в свои области науки, ведут по ним курсы и живут приносящей удовлетворение жизнью. А вот некоторым улыбается удача. Их эксперименты открывают нечто не просто интересное, а важное. Какое-то время всеобщее внимание остается приковано к ним, и они либо упиваются им и пожинают плоды, либо спокойно принимают и продолжают свою работу в надежде открыть еще что-то интересное.
Сперри выпало больше удачи, чем многим другим. К примеру, в начале 1960-х его лаборант-гистолог Октавия Чин извинялась перед Роджером за то, что не могла добиться такого же окрашивания регенерирующих нервных волокон золотой рыбки, как и нетронутых волокон. Как раз тогда Доменика (Ника) Аттарди, молодой итальянский постдок, пришла к Сперри на неполную ставку. Ника занялась вопросом, почему нервные волокна не окрашиваются, и в итоге родилась элегантная работа за авторством Аттарди и Сперри[15] о пути, по которому двигается регенерирующий аксон в зрительной системе рыбы, ставшая классическим примером идей Сперри о специфичности нейронов. Чистая случайность. Я знаю, что такое бывает, поскольку несколько раз испытал это на себе.
Когда я начал работу над аспирантским проектом, дни были длинными и насыщенными. Однажды, придя домой поздно, около четырех часов утра, я заметил, что свет в комнате Сидни Коулмана еще горит. Сидни лежал на кровати и смотрел в потолок. Я спросил его, что случилось. Сидни рявкнул в ответ: “Замолкни! Я работаю”. По-новому взглянув на различия физиков и биологов, я как-то спросил Нормана Домби, о чем он думает, когда ходит по дому с каким-то отрешенным лицом. “А, – ответил он, – я обычно гадаю, есть ли у нас газировка”.
Даже в те дни, когда жить было относительно просто, обычный рабочий день с девяти до пяти был суматошным, слишком коротким, беспрерывно кто-нибудь подходил и мешал, поэтому работа затягивалась до ночи. Чтобы решить эту проблему, я стал приходить в лабораторию к полуночи, а домой уходил в полдень следующего дня, чтобы проспать до шести. Ночами прекрасно работалось, никто не мешал, я спокойно обдумывал эксперименты и собирал новые нужные мне приборы. По такому расписанию я жил долгое время.
Одна из множества других вещей, которые я осознал, – важность технического персонала. Все подшучивали над тем, как мойщики посуды для молекулярно-биологических лабораторий выйдут на работу в праздники и выходные, если это понадобится аспиранту. Это было правдой. Царило всеобщее возбуждение. В конце концов, Мезельсон и Сталь только что провели свой знаменитый эксперимент, а Говард Темин совместно с Ренато Дульбекко[16] стал работать с вирусами. Добавьте сюда Боба Синсхаймера, Макса Дельбрюка, Эда Льюиса, Рэя Оуэна, Сеймура Бензера и еще около дюжины всемирно известных молекулярных биологов, и вы поймете, что там была за атмосфера.
Я осознал ценность специалиста по закупкам, Реджи, когда он помог мне сделать установку для обучения животных. Главной опорой лаборатории Сперри была другая техническая работница, Лоис Макбёрд, которая готовила все для операций, помимо других своих обязанностей (она заправляла вообще всем). Митч Гликстайн, бывший в то время старшим научным сотрудником, недавно вспоминал: “Лоис была надежным фундаментом технической помощи. Она обучала обезьян, совершала приготовления к операциям и ассистировала во время них. Сперри никогда не попрекал сотрудников, он их подкалывал. Харбанс Арора, научный сотрудник, обучавшийся на рыбном хозяйстве в Индии, с большим трудом мог определить, когда Сперри подшучивает. Однажды Сперри зашел, когда Харбанс оперировал, и отметил, что его белый хирургический халат не сочетается по цвету с зеленым хирургическим набором. Не сообразив, что Сперри его подкалывает, Харбанс после операции нашел Лоис и сказал ей: «Лоис! Никогда не стерилизуй белый халат с зеленым хирургическим набором. Роджер был очень зол»”[17]. Лоис обладала волшебной способностью переводить подобное в шутку, после чего жизнь возвращалась на круги своя.
Конечно, именно такие люди, как Митч, и делали атмосферу в лаборатории Сперри упоительно иной. Когорта постдоков критически важна для подготовки научных сотрудников. Постдоки приходят в лабораторию уже хорошо подкованными в конкретной области знаний. Подхватывая неофитов-аспирантов, постдоки помогали им не только в интеллектуальном, но и в социальном плане. Митч, окончивший Бостонскую латинскую школу и Чикагский университет, с удовольствием делился своей восприимчивостью к жизни – в плане как работы, так и отдыха. Мы вместе тайком смывались с работы посреди недели и отправлялись на скачки в Голливуд-парк и Санта-Анита-парк. Помимо прочего Митч научил меня ориентироваться в программах скачек.
Джо Боген тоже был из этой категории. Но его сложно было воспринимать как постдока, поскольку Джо был нейрохирургом, настоящим медиком, который провел некоторое время в Калтехе как постдок, но на тот момент был полностью погружен в обучение медицине и хирургии в Мемориальной больнице Уайта, тогда аффилированной с Университетом Лома Линда. Джо и его потрясающая жена Гленда внесли свежую, яркую нотку в спокойную атмосферу Калтеха. Я очень часто ходил к ним в квартиру обедать, где подглядел полезную уловку: всегда держать в морозилке бутылку замороженной водки. В их квартире постоянно обсуждали левых политиков, что мне нравилось, хотя мои собственные взгляды в то время смещались в сторону консерватизма. Боген рассказывал о своем отце, адвокате, который, по словам Джо, был известен тем, что проводил “линию Богена” в призывной комиссии. Он говорил, что его отец выиграл прецедентное дело уклониста по убеждениям, который утверждал, что никогда не приносил присягу. После того как отец Богена доказал свою точку зрения, орган воинской повинности заставил призывников физически делать шаг вперед за “линию Богена”, чтобы тем самым они доказывали серьезность своих намерений. Эта история – из разряда тех, что слишком хороши, чтобы их проверять.
Несмотря на все это многообразие и активность, неоспоримой движущей силой лаборатории был Роджер Сперри, или доктор Сперри, как мы все его называли. Он был вдохновенным лидером калтеховской программы по психобиологии. Один из пионеров нейробиологических исследований, поменявших взгляды многих ученых на развитие головного мозга, он продолжил развивать психобиологическую программу в Калтехе. Сперри был одновременно неуловим и вездесущ. Он мог быть неприветливым, как когда он не вышел из своего офиса, чтобы встретиться с Олдосом Хаксли, или всецело поглощенным общением с простым смертным, который, казалось, со всеми остальными общего языка не находил. Учтивый, но поддерживающий статус-кво огромным множеством способов, он не упускал случая подколоть своих соперников. После одной из его лекций слушатель, особенно агрессивно задававший вопросы, поймал пристальный взгляд Сперри, который сказал просто: “Молодой человек, похоже, вам в жизни сопутствует успех”[18]. И отвернулся.
