Женщина, несмотря на свою абсурдность, выглядела так органично на фоне заката, что Джаспер даже почти её не слушал, только смотрел на маленькую сильную фигуру в самой скандальной одежде на всём Западе, и старался не смотреть ей ни в глаза, ни на нежные ключицы, созданные для поцелуев.

— Мэм, — инстинктивно сглотнул он, хотя яд, как ни странно, не начал сочиться с клыков. «Я могу вас съесть» — хотел сказать. Замялся, как девственник перед нагой нимфой, потоптавшись с ноги на ногу:

— Позвольте узнать ваше имя, мэм?

— Позволяю! Зови меня Скалл.

— Мадам… Скалл, — мозг услужливо предложил с десяток тем для светского разговора, но язык решил брякнуть очевидное. — Я не хочу вас съесть.

— Конечно, не хочешь! Ещё бы.

Джаспер подозрительно прищурился. На его памяти ни разу не было такого, чтобы не хотелось кого-то съесть. Вампиры — хищники; люди — добыча. Ни один волк не откажется от живого сочного мягкого кролика. И, тем не менее, инстинкт в присутствии этой женщины молчал. Может ли быть, что…

— Вы мне привиделись от голода, — осенило Джаспера.

Она добродушно фыркнула:

— Ну, вот ещё! Вампиры, как меня заверили Вольтури, глюканов не ловят.

— Не ловят что, прошу прошения?

— Галлюцинации.

Джаспер сделал сложное выражение лица. По-человечески почесал голову.

— Я, — заявил он, — ничего не понимаю.

Скалл махнула рукой:

— Да тебе и не нужно пока. Потом поймёшь, расслабься. Переваришь мысли, пошатаешься по Земле, и там всё встанет на свои места. Слушай сюда, сейчас важно другое.

Джаспер встретился с ней взглядом и сглотнул. Не от голода.

В её… фиалковых? лавандовых? … глазах мерещились сумерки.

Она медленно выдохнула дым, вглядываясь в пустынную даль:

— Самое главное — стараться никогда не предавать самого себя, — взглянула искоса на него и вернулась к созерцанию заката. — Иначе можно потерять свою личность и потом долго-долго её искать. Уж я-то знаю, поверь. В моей жизни чего только не было — маски, лицемерие, шутовство, смерть, убийства, блуд. Я так усердно притворялась быть тем, кем мне стоило бы быть, что совсем забыла насколько легко и правильно просто жить и поступать так, как считаешь нужным. Иногда это невыносимо сложно. Но если ты не прогнёшься под давлением, то выиграешь больше, чем думаешь. А дискомфорт, который приходится перенести в испытание, забывается. Но, в любом случае, всё делается легче, когда есть какая-то поддержка. У тебя её сейчас нет, поэтому сложно вдвойне. Так что, — она взлохматила свои короткие волосы, — я пришла просто напомнить тебе одного из твоих любимых философов, — и улыбнулась ему. — Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. Смотри на звёзды, думай о вечном и о своём личном. И тогда ты справишься.

Луна, Солнце и одинокая звезда повисли сломанным компасом над долиной, когда женщина растворилась в воздухе и табачном дыме. Джаспер остался, как ему и полагалось, в своей роли одинокого часового. Закат потяжелел, нарядившись в более тёмное платье. Долина неторопливо окрасилась цветом глаз загадочной женщины-человека, которую ему не хотелось съесть.

Он думал о её голосе, слишком сильном для дворянки, слишком мелодичном для простолюдинки и недостаточно томном для проститутки. Он думал о её скандальной одежде и о крепких мускулах на хрупких костях. Почти растворившийся аромат табачной палки будил воспоминания о трубке отца и о собственном серебряном портсигаре, подарке от семьи на день рождения…

Мария пришла за ним на рассвете.

Ему позволили не есть несчастную девушку.