– Кто эти люди, Шавар?

– Люди эмира Сирии, – ответил Шавар. – Они прибыли по указанию Нур ад-Дина, чтобы помочь мне сместить предателя Диргама.

– Значит, я им благодарен, – заявил халиф.

Шавар откашлялся.

– Нур ад-Дин получил обещание трети нашего ежегодного дохода в качестве дани, – сказал он.

– Хорошо, – устало сказал халиф. Казалось, подобные подробности вызывали у него скуку. – Что-нибудь еще?

Ширкух шагнул вперед.

– Мой повелитель попросил передать вам его благодарность за то, что вы приняли нас в Каире. До тех пор, пока я в Египте, я буду служить вам, как если бы служил ему. И чтобы защитить вас от мести людей Диргама, я бы хотел расквартировать гарнизон в городе.

Халиф заерзал на троне.

– Это мой город, – резко ответил он. – И я не отдам его чужой армии.

– Но Шавар согласился…

Ширкух смолк, когда Шавар бросил на него предупреждающий взгляд.

– Все это лишь предложения, халиф, – успокаивающе сказал визирь. – Ширкух разумный человек. Он поймет, что у нас нет возможности расположить гарнизон внутри города. – Он повернулся к Ширкуху и заговорил, понизив голос так, чтобы халиф его не услышал: – Мы не должны сердить халифа. Если он будет вами недоволен, начнутся волнения.

– Я могу подавить любые волнения, – проворчал Ширкух.

– Верно. Но мечи приведут к закрытию рынков, а мертвецы не платят налоги. Казна и без того заметно оскудела, Диргам опустошил ее, чтобы заплатить своим солдатам. Если вы хотите получать дань, обещанную Нур ад-Дину, вашей армии не следует находиться в городе. Однако вам не потребуется уходить далеко, вы можете остаться в Гизе, на противоположном берегу Нила.

Ширкух выглядел так, словно ему дали выпить очень кислого вина, но кивнул.

– Я переведу свою армию в Гизу, – сказал он. – Но оставлю сотню человек, чтобы они охраняли ворота.

– Договорились. – Шавар победно улыбнулся. – А теперь пойдем, друзья. Вы будете гостями халифа. Пора отпраздновать союз между двумя великими царствами.

Джон сидел в бане, погрузившись по самый подбородок в горячую воду и закрыв глаза. Его окружало тихое бормотание голосов, отражавшихся от купола потолка. Многие говорили на французском, но до него доносились и обрывки немецких, каталанских и провансальских слов, а также латынь, но он даже не пытался вслушиваться, позволив своему разуму дрейфовать. Это был его утренний ритуал, после которого он отправлялся в церковь, чтобы учиться правильно произносить молитвы и проводить мессу по Библии, потом во дворец, помогать Вильгельму или заниматься с принцем Балдуином.

Но сейчас он мог находиться в мире с самим собой и забыть, что стал человеком без страны, отрезан от дома своей юности в Англии, а также друзей в Алеппо. Он всюду был чужим и, возможно, именно по этой причине чувствовал себя комфортно в Иерусалиме – городе переселенцев, куда стекались пилигримы со всей Европы и христиане из Сирии. Самое подходящее место, чтобы оставить позади прошлое и начать новую жизнь.

Джон встал и направился в соседнее помещение, где служитель вымыл его, а потом окатил холодной водой. Он надел халат в раздевалке и вышел из бань, ступив на мостовую комплекса госпитальеров. Вокруг стояли высокие здания – церкви, лазареты, построенные для приема пилигримов, и бараки для рыцарей, служивших Ордену. Воздух к полудню станет невыносимо жарким, но сейчас был приятно теплым. Джон посмотрел на солнце, темно-красный край которого только показался над восточной частью горизонта. У него еще оставалось время для короткой прогулки и быстрого завтрака.

Он поморщился, когда покинул комплекс и оказался на пыльной улице. На противоположной стороне находилась купальня Патриарха, которая занимала большую часть квартала. Зимой его наполняли водой, но сейчас на дне осталась вонючая грязь и валялись самые разные отбросы. В центре в лучах утреннего солнца блестела лужа. Система из ведер и блоков, направлявшая воду в приподнятый над мостовой канал, отводила ее через улицу в бани. Под ним, спрятавшись на крошечном участке тени у стены, спал нищий. Услышав шаги Джона, он зашевелился.

– Подайте бедному пилигриму, оказавшемуся далеко от дома, – заунывно принялся клянчить он. У него был красный нос картошкой и запавшие щеки, заросшие седой щетиной. – Подайте, чтобы я вернулся к жене и детям. Они во мне нуждаются.

Эту историю Джон множество раз слышал от нищих по всему городу. Иногда они даже говорили правду. Многие из них потратили все во время долгого путешествия в Иерусалим и теперь не имели возможности вернуться домой. Но еще больше пилигримов не хотели возвращаться. Некоторые бежали после совершенных преступлений или от нежеланной семьи. Другим нравились простые обычаи Востока. Были и такие, кто полюбил местную выпивку, азартные игры и женщин, или все вместе. Джону хватило одного взгляда на старика, чтобы понять, что он все полученные деньги тратит на выпивку. Тем не менее он бросил ему медяк.

И зашагал на юг, потом свернул налево, на улицу Давида, которая круто уходила вверх, стал подниматься по многочисленным ступенькам, потом миновал ряд лавок у южной стены комплекса госпитальеров.

– Освященное масло, добрый господин? – обратился к Джону по-французски один из торговцев, ошибочно приняв его за пилигрима. Он протянул ему свинцовую флягу, украшенную изображением святых с одной стороны и Гроба Господня с другой. – Оно принесет вам удачу. Нет? Быть может, подвеску с мощами? В ней обломок настоящего креста! Или пилигрим хочет получить эмблему, удостоверяющую, что он побывал в священном городе?

Джон продолжал молча идти дальше, и торговец переключился на следующего прохожего.

Джон миновал лавки и оказался на площади, где пересекались улицы Давида и Сиона – здесь он остановился. Слева, за весами сидели менялы, окруженные впечатляюще вооруженными людьми. Несколько пилигримов меняли свои дукаты, ливры, силиквы[14], иперперы[15] и оболы на византины и денье, имевшие хождение в королевстве. Напротив, в южной части площади, собрались чернорабочие, которые надеялись, что их наймут для каких-то мелких работ. Впереди возвышался Купол Скалы, сверкавший золотом в лучах утреннего солнца. Джон всякий раз не мог сдержать улыбки, когда видел купол. Священники говорили пилигримам, что это был Храм Господень еще во времена Христа, но отец Вильгельм признался, что храм новый и его построили сарацины полтысячелетия назад.

Размышления Джона прервало голодное урчание желудка. Он пошел на север по улице Лекарственных трав, узкому проходу в сводчатой кладке, где продавали приправы и свежие фрукты. Пилигримы, которые провели ночь на каменных скамьях между лавочками, только начали просыпаться. Слуги местных христиан поспешно переходили от одного прилавка к другому, чтобы купить продукты для своих хозяев. Тут и там попадались священники в сутанах и рыцари в доспехах. Джон пробирался сквозь толпу к прилавку, где христианин с оливковой кожей выставлял на продажу корзины с фигами, яблоками и манго.

– Ас-саляму алейкум, Тив, – сказал Джон на арабском.

Продавец улыбнулся, показав желтые зубы.

– Ва-алейкум ас-салям, Джон. Что я могу для тебя сделать?

– Манго выглядят очень неплохо.

– Лучшие в Иерусалиме. Всего два фельса.

Джон отдал медные монетки и, взяв манго из корзины, откусил кусочек золотого сочного плода и удовлетворенно кивнул, когда сок потек по его подбородку.

– Рассчитываешь, что у тебя будет много покупателей? – спросил Джон, указывая на переполненные корзины.

– Через четыре дня будет праздник освобождения Иерусалима от франкских псов. – Тив сплюнул в сторону, выставляя на стол еще одну корзину с фруктами. – Такие празднества всегда собирают толпу – да помочится на них Бог.

– Я желаю тебе получить хорошую прибыль.