По части дороговизны туалетов соперничать с товарищем Томасом смогла бы, пожалуй, лишь жена Григория Евсеевича, товарищ Злата. Но по части вкуса и изысканности у товарища Томаса нет конкурентов.

Несколько минут и безо всякого зазрения рассматривая своего собеседника, Лариса осталась немного разочарована своей неспособностью определить его возраст. Спрашивать же о таком прямо ей казалось совершенно немыслимым. А товарищ Томас между тем на скорую руку выяснил, что за двадцать семь лет жизни Лариса уже успела овдоветь и второй раз выйти замуж. Что живёт с мужем на Охте, в дачном посёлке, – там и воздух здоровее, и плата за жильё не так высока, как на Васильевском острове, и достать продукты проще.

Так они беседовали в толчее и гаме Смольнинского коридора не более десятка минут. Всё это время Лариса, задрав голову, неотрывно смотрела в льдистые глаза возвышающегося над ней собеседника. Впоследствии она частенько припоминала этот разговор в самых ничтожных его деталях, не уставая изумляться необычайной проницательности товарища Томаса и его же беспримерной скрытности. Вызнав или угадав о Ларисе очень многое, о себе он умудрился не сказать ровным счётом ничего. Впрочем, он дал повод себя рассматривать самым беспардонным образом, и Лариса воспользовалась этой возможностью, как ей казалось, в полной мере. Однако впоследствии она не смогла описать внешность товарища Томаса мужу. Обличье частого посетителя Смольного дворца, которого Григорий Евсеевич именовал «товарищем» с особым значением, имело странную особенность мгновенно забываться, не оставляя по себе ровным счётом никаких впечатлений, кроме самых общих: широкий нос, усы, бакенбарды, ускользающий взгляд больших, прозрачных глаз. Через день Лариса уже думала, что не признает товарища Томаса вне стен Смольного или, положим, в другой одежде. Однако же признала на Большеохтинском мосту, в хорошей, крытой английским сукном шубе с собольими отворотами, которая показалась её столь же богатой и вызывающе изысканной, как та одежда, в которой она его видела в стенах кабинета товарища Зиновьева.

А ещё Лариса часто вспоминала слова её странного знакомца. Тогда при первом знакомстве в коридоре Смольного института он произнёс:

– Кудрявая блондинка – большая редкость среди русских женщин. Пожалуй, вы единственная известная мне. Золотой ареол мелких, тоненьких кудрей вокруг головы на солнышке подобен нимбу. Возможно, матушка называла вас «мой пушок» или «мой одуванчик». Так? Ну, если так, то пусть одуванчик бережётся ветерка. Как бы тот не снёс его головку.

В коридоре Смольного дворца товарищ Томас долгонько и ласково сжимал её локоток, но на Большеохтинском мосту Лариса конечно же первым делом попыталась высвободить руку, хоть заранее и наверняка знала – это ей не удастся.

– Живёте на даче. Ходите туда пешком, – проговорил товарищ Томас, забавно шевеля побелевшими усами.

– Да, живу и хожу. А вы?.. – Новый порыв ветра помешал Ларисе задать глупейший из вопросов.

Действительно, с какой такой стати товарищ председателя Петросовета станет отвечать на вопросы голодной секретарши.

– Голодные волки, – пророкотал товарищ Томас.

– Что вы! На Охте нет волков. Там только сугробы и дачники. Мы снимаем домик, потому что на Охте дешевле…

– Всё дешевле, а на еду всё равно не хватает. И бандитизм. Голодные волки рвут тело России на части.

Лариса не решилась спросить, кого конкретно товарищ Томас подразумевает под «голодными волками», а относительно бандитизма поспешила уверить:

– На той стороне моста меня ожидает муж.

– Башлык или Ушанка, который из двух? Судя по виду – оба скрывающиеся от красного террора белогвардейцы. Постойте! Не отвечайте! Позвольте мне угадать: Башлык или Ушанка…

Лариса вздрогнула.

– Впрочем, Башлык уже дёрнул в сторону. Вон-вон, бежит!

– …Так что я прекрасно дойду сама. Всего полсотни шагов – и я на противоположной стороне. А относительно белогвардейца вы ошибаетесь. Владислав ничем таким не занимается. Он считает белых предателями русского дела. Отщепенцами, предавшимися немцам для соблюдения личных мелочных интересов…

Поток её слов прервал хриплый, похожий на карканье простуженной вороны хохот.

– Радомысльский, застреленный Урицкий, Свердлов – этих ваш муж считает подлинными борцами за русское дело? Ха-ха-ха!!!

Ларисе наконец удалось вырвать локоть. Оскальзываясь в своих замечательных валенках, она кинулась по пустому мосту к переминавшейся неподалёку ушанке. Фигура в башлыке действительно исчезла.

– Постойте! Куда же вы? – выла ей вслед метель. – Если не ошибаюсь, фамилия вашего мужа Штиглер. Не он ли самый яростный борец за русское дело?!

Лариса обернулась:

– Мой Владислав из лютеранской семьи. Но он атеист!.. – крикнула она, но метель мгновенно залепила её рот льдистым крошевом.

Вьюга аккомпанировала её ужасу яростным воем. Лариса закашлялась, замешкалась, и крытая дорогим сукном шуба снова настигла её:

– Никто и не оспаривает абсолютное большевистское правоверие вашего мужа. Точнее: пока никто не оспаривает. Сомнения в его большевистском правоверии возникнут много позже, я думаю, лет через двадцать, а пока – живите спокойно. Голод, испанка, братоубийства, людоедство не принесут вам большого ущерба. Впрочем, именно вы, Лариса Сергеевна, имеете шанс соскочить с этой стези. Но только при одном условии…

– Ах, оставьте! Я всего лишь сирота. От меня ничего не зависит!

– …При условии, что забудете всё, что слышали сегодня.

– Я? Слышала? Что же я слышала?

– Уже забыли?

– Я вас не понимаю!

– Вот и славно! Взамен обещаю защиту. Я вовсе не так кровожаден, как это трактуют попы. Впрочем, вы ведь и попам не верите? Предались атеизму вместе с мужем? Возможно, и не венчаны?..

Товарищ Томас стоял совсем близко от неё. Так близко, что всё её личико находилось в облаке его дыхания, пахнущего хорошим табаком, перебродившим солодом и ещё каким-то малознакомым, сладковатым восточным ароматом. В этом аромате присутствовал и неприятный спичечный оттенок. Лариса отшатнулась, заозиралась. С немалым облегчением она заметила, что высокая фигура в шинели и ушанке – действительно её муж Владислав! Теперь Лариса была уверена в том, что это он довольно быстро, почти бегом, приближается к ним.

– Если вы хотите соскочить с этой стези, то передайте Полковнику, что меня можно найти на Пятой линии.

И он назвал номер дома.

– Полковник? Кто такой Полковник? Среди наших знакомых…

Лариса снова задохнулась метелью, пошатнулась и… оказалась в твёрдых объятиях Владислава.

– Владя…

– Лара! Кто это был с тобой? Смотри, он улепётывает. Стой тут. Я за ним.

И он вытащил из кармана хорошо знакомый Ларисе дворницкий свисток. Его заливистым свистом хорошо отгонять мелкую шпану.

– Владя!..

Она отчётливо видела и развевающие полы шикарной шубы товарища Томаса, который двигался с необычайной быстротой и уже приближался к Смольной набережной. Как раз кстати из-за метельной завесы, как конферансье из-за занавеса оперетки, возник «ванька». Товарищ Томас вскочил в санки, и те понеслись, подгоняемые заливистой трелью Владиного свистка.

Владислав вернулся к Ларисе.

– Пойдём, что ли. Так стоять посреди моста холодно, – проговорила Лариса.

– Что он от тебя хотел? На грабителя не похож…

– Это товарищ Томас. Он ходит к Григорию Евсеевичу по каким-то партийным делам.

Лариса взяла Владю под руку и развернула в сторону Охты.

– Ну же, пойдём! Я начинаю замерзать.

– Товарищ Томас? Не слышал о таком… Шуба у него хорошая. Тоже из старых каторжан?

Но Лариса закрыла рот муфтой, давая понять, что разговаривать на ветру не хочет – боится застудить горло.

Уже перебираясь через сугроб при входе на их дачку, она спросила о Полковнике.

– Какой Полковник? – вяло уточнил Владислав. – Такой партийной клички я не знаю. И о товарище Томасе так же ничего не слышал. Впрочем… Подожди. Дай обмету снег с валенок, иначе ты опять наследишь.