С заметным усилием я заставляю себя посмотреть на Николаса и попробовать почувствовать бабочек в животе. Он же ответственный. И фильмы мы любим одни и те же. Готовит хорошо. Мне нравятся эти качества в мужчине.
– Наоми, – зовет он, хлопая дверцами шкафов, – где у нас контейнеры «Таппервэр»? Я собираюсь забежать в магазин за печеньями и завтра завезти их в офис. Как думаешь, хорошо? У меня ведь выходной. Никто больше не заезжает просто так, привезти перекусить.
«Проснись и улыбнись» обычно закрыты по выходным, но раз в месяц в специально выделенную субботу несколько сотрудников приходят, и чтобы было не так обидно работать в выходной, все приносят с собой что-нибудь вкусненькое.
– Хочу, чтобы казалось, будто я сам их испек, – тем временем продолжает он. – Или они мне это потом еще тысячу раз припомнят. Стейси утверждает, будто я никогда не прилагаю дополнительных усилий. Будут ей усилия.
Тут я поступаю непростительно и в душе соглашаюсь со Стейси. Николас не пытается сделать больше, чем от него ждут, особенно в том, что касается меня. Он не подарил мне цветов на День святого Валентина, и это не страшно, потому что, видимо, цветы – это глупости. Он напомнил мне, что они же просто умрут. Так что на Валентинов день мы сидели в разных комнатах и отмечали друг друга в сопливых постах на «Фейсбуке». Нам ведь не нужно говорить друг другу ласковые слова вслух, мы же и так знаем, что такое Настоящая Любовь.
Можно потратить деньги на что-то более разумное, чем на ужасно дорогое украшение (если это украшение для меня) или растения, которые медленно загнутся через неделю и превратятся в ил (опять же, если цветы для меня). Вместо этого можно откладывать деньги на что-то получше, вроде теннисного браслета и целого сада для его матери.
На годовщину цветы мне тоже не дарили, и ничего страшного, потому что мы же знаем, что такое Настоящая Любовь, и нам не нужно ничего друг другу доказывать. Своей матери он покупает цветы после косметической омолаживающей операции, потому что она ждет этого, но я же разумный человек. Я все понимаю. И знаю, что они мне не нужны, в то время как миссис Роуз просто необходимы. Он так рад, что мы никогда не превратимся в его родителей.
На нашу годовщину мы не пошли на свидание, даже выходной не взяли, чтобы побыть вместе, и вообще никак не выделили этот день. Мы же спокойные и уравновешенные, не то что его родители. Наша любовь настолько Настоящая, что мы можем сидеть и смотреть футбол, будто ничего особенного в этой дате нет, просто еще один день. Все дни одинаковые. Все дни как наша годовщина.
На языке уже вертится ответ, но я заталкиваю его поглубже, заставляя себя подобрать другие слова.
– В шкафчике над микроволновкой.
– Спасибо. Слушай, а у тебя не получится их сегодня приготовить? Стейси сможет отличить домашние от покупных. А я не хочу слушать ее брюзжания.
Я окидываю его презрительным взглядом, которого он не видит.
– Нет. Я иду к Брэнди.
– Так и я тоже, но у нас еще куча времени, разве нет? Мне нужно заскочить в душ, а ты все равно ничего не делаешь, просто сидишь. Можешь прямо быстренько замесить тесто, на скорую руку?
– А ты не можешь сам все завтра сделать? Зачем вообще они тебе сию секунду понадобились?
Он включает духовку – хоть бы проверил, есть ли у нас все необходимые ингредиенты. Наверное, считает, что я чего-нибудь намешаю из ничего, как мышки Золушки.
– Вот еще, вставать до зари ради пары десятков печений. Легче сегодня сделать. Стейси повезло, что я вообще это делаю, – уже тише ворчит он, – ведь даже не моя смена… посмотрим, как ей самой понравится в кои-то веки поработать в субботу!
Я смотрю на Николаса, и внутри меня все кипит. Он считает, я не знаю, что он задумал. В душ он так рвется именно сейчас, только чтобы получить право не печь печенья самому, а попросить меня. Так всегда происходит: возвращаемся домой из магазина, и он сразу же делает вид, что у него срочный звонок, лишь бы покупки не разбирать.
Николас вытаскивает миски и очень заблуждается, если считает, что я потом все уберу и помою, и все это ради кого-то, кого он презирает. Стейси может давиться покупными сахарными печеньями, как и все мы. Почему вообще он решил их принести? Они же дантисты. И должны питаться сельдереем.
Я обдумываю, стоит ли попробовать убедить его остаться дома, но вспоминаю, что кто-то должен отвезти меня к Брэнди. Даже пытаться менять колесо не буду, пока он не уедет хоть на какое-то время. Его зазнаистая привычка повторять «А я же говорил» выводит меня из себя, поэтому признаться не смогу. Так что приходится быть настолько упрямой, насколько он вредный.
– Спорим, если бы ты сказал о печеньях своей маме, она бы тебе за двадцать минут приготовила, – лениво отвечаю я. – В форме больших красных сердец с твоими инициалами в глазури.
– Кстати, о маме, – откашлявшись, начинает он. – Она поговорила с портнихой о нарядах для девочек, которые понесут цветы, проверила размеры. И мы оба так радовались, просто до ужаса, что у них есть возможность нам помочь. – На этих словах я прямо чувствую, как душа сжимается, скукоживается и – пуф! – проваливается в пятки. – Все знают, что обычно за свадьбу платят родители невесты, так что нам повезло, что мама с папой так нас поддерживают.
Да, поддержка та еще. В голове возникает картинка моего свадебного платья из плотной ткани, которая белее, чем новые зубные протезы будущего свекра, А-силуэта и на размер меньше, потому что его жена хочет, чтобы я была амбициозной. Я хотела кремово-розовое, с завышенной талией, но мне возразили, что так я буду выглядеть на четвертом месяце беременности. Николас сказал матери, что мы решили подождать с близкими отношениями до свадьбы, потому что Дебора Роуз до смешного старомодна, и нам ничего не остается, кроме как сдувать с нее пылинки и лгать. Так что, когда она заявила, что я выгляжу беременной, мне страшно хотелось ответить, что будет двойня.
Тем днем я вышла из магазина свадебных платьев c психологической травмой и без гроша в кармане – мне выставили счет на три тысячи долларов. Чтобы сохранить репутацию, я настояла на покупке пополам, так что остальные три тысячи заплатила миссис Роуз. Шесть. Тысяч. Долларов. За одно платье. Меня преследуют красные заглавные буквы на пластиковом мешке, в котором томится материал на шесть тысяч долларов, готовящийся лишить меня праздничного пира, так как есть я в таком наряде точно не смогу (а ведь эту часть я ждала больше всего!): ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖИТ.
Также они предложили своей живущей в другом штате дочери Хезер, с которой я познакомлюсь только на свадьбе, роль главной подружки невесты. Я очень расстроилась, на что мне сообщили, что кому же, как не ей, занять это место, если она станет моей невесткой? Брэнди, моя ближайшая подруга, была абсолютно раздавлена.
Кроме этой должности на мою свадьбу Хезер получит кремово-розовое платье с завышенной талией, как и остальные подружки невесты, но не все, а только со стороны жениха.
Николас хочет, чтобы я это все проглатывала и терпела, пока меня топчут, как уже научился он, а если устрою скандал, пусть даже ради собственной защиты, ему это будет крайне неудобно. Ради сохранения мира я вытерпела столько мерзостей, что мне уже должны были выдать диплом святого. Вслух не возражаю, раздражения не показываю, но он точно его чувствует, потому что в такие дни всегда старается меня избегать. Задерживается на работе допоздна. Проводит у родителей больше времени, чем у нас дома. А когда все же приходит, то будто едва выносит мое общество, дожидаясь, когда же наконец сможет сбежать в свой кабинет и сидеть в компьютере до ночи. Мысленно я называю его «компьютер Карен», как звали компьютерную жену Планктона в «Губке Боб Квадратные Штаны».
У родителей Николаса денег – куры не клюют, и на свадьбу они уже истратили порядочно. Неважно, что говорит Николас, они это делают не потому, что хотят быть милыми, или потому, что я им нравлюсь. Я лишь инкубатор для будущих Роузов, как и любая бывшая девушка Николаса.
