— Мам! — Кэрол бросилась к ней и, опустившись на колени, осторожно перевернула ее на спину. — Что с тобой, мама?
Элен не реагировала.
Вскочив, девочка опрометью понеслась на кухню за помощью.
Меган и Рут, пыхтя, как девяностолетние старухи, не без труда затащили Элен в ее комнату и уложили на кровать, в то время, как перепуганная Пегги звонила доктору Пресвелду.
Вытирая наверху разлитый чай и собирая осколки, Кэрол отчетливо слышала громоподобный голос разговаривающей по телефону женщины.
— Да, док, она упала в обморок! Что-что? Нет, не знаю…упала вдруг ни с того, ни с сего и все! Что? Да, она чувствовала себя вчера не очень хорошо, а сегодня поздно встала… Да-да, буквально десять минут назад — и сразу потеряла сознание. Мы перенесли ее в комнату, что нам теперь делать? А, хорошо…
Кэрол спускалась по лестнице с осколками в руках и едва не выронила их, услышав следующие слова Пегги.
— Доктор, дело в том, что… ну, вы же знаете эту печальную историю с Бобом… О, вы не представляете, какой это был удар для Элен, бедняжка до сих пор не отошла… Возможно, это и повлияло на ее столь внезапное ухудшение здоровья. Да-да, доктор. Вы всегда были так внимательны к нам, не смотря на то, что мы не очень примерные женщины…
Кэрол прыснула от смеха и, повернувшись к ней, Пегги с бешенным выражением лица потрясла в воздухе кулаком.
— Закрой пасть! Нет-нет, доктор, это я не вам! — поспешила она тут же сказать в трубку, чем развеселила Кэрол еще больше. — Так вот, я хочу сказать, док, что у нас еле хватает на еду. Мы вряд ли сможем заплатить за визит. Что? Правда? О, какой вы великодушный человек, дай Бог вам здоровья! Спасибо огромное! Хорошо… Мы будем ждать. Спасибо еще раз.
Когда она положила трубку, Кэрол уже и след простыл.
Весьма довольная собой, Пегги не спеша стала подниматься по лестнице наверх, чтобы похвастаться тем, как ловко она уломала старика навестить их бесплатно.
Двери доктору открыла Кэрол и, рассказывая, как все произошло, проводила его в комнату Элен. Пока доктор осматривал ее, девочка тихо стояла у двери, как много лет назад, когда на месте Элен была старая кухарка. В отличие от того дня, сейчас Кэрол не чувствовала ни только страха, но и ни малейшей тревоги. Полное равнодушие было написано на ее лице.
Вид бесчувственной, побледневшей матери ни капли не взволновал ее, не нашел ни малейшего отклика в ее душе. Ей было наплевать на то, что происходит с этой женщиной. Она не чувствовала ее своей матерью. Только теперь, как никогда, она ощутила, что у нее никогда не было мамы. Была злая ненавистная фурия, всю жизнь нагоняющая на нее страх, но не мама. Смотря на нее, Кэрол вспомнила, как точно так же, много лет назад, лежала Мадлен, обессиленная, беспомощная. Вспомнила, как Элен прижала к бледному лицу старушки подушку, и невольно вздрогнула. Это было очень давно, но она помнила. Она с большим трудом восстанавливала в памяти образ Мадлен, но то, что произошло в комнате с прикованной к постели старушкой, неизгладимо врезалось в ее память. И Кэрол знала, что пройдут десятки лет, но воспоминание об этом никогда не покинет ее, растворившись во времени. Как и воспоминания о смерти Тимми. Она также знала, что со временем мысли об этом ужасе уже не будут ее так ранить. Когда умерла Мадлен, горю девочки не было конца, но оно ушло, кануло в далеком прошлом, и воспоминания о нем больше не причиняют боли. Так будет и с этим воспоминанием. Оно не уйдет до конца, но чувства его покинут. И Кэрол мечтала, чтобы это поскорее произошло. И чтобы никогда-никогда в ее жизни больше не случалось ничего ужасного.
«Я слишком слабая для подобных происшествий. У меня нет ни сил, ни решительности, чтобы вынести удар, я не могу ни отвести его, ни выдержать. Ах, если бы мне иметь хоть каплю мужества и уверенности Эмми!» — думала Кэрол и радовалась тому, что Эмми всегда рядом и ее уверенности и мужества хватает на двоих. Пока Эмми рядом, все будет хорошо. А она всегда будет рядом. Всегда.
Наблюдая за тем, как доктор что-то пишет на листке бумаги, присев на стул у постели больной, Кэрол не могла понять, что она хочет услышать от него — что мать безнадежно больна и скоро умрет или что не произошло ничего серьезного. Она знала, что обязана надеяться на последнее, но часто ли ее дорогая мамочка вспоминала о своих обязанностях по отношению к ней? Но Кэрол не имела желания понять, что именно она хочет — смерти или здоровья матери. Лучше ей этого не знать, никогда не задумываться о том, какие чувства она питает к матери. А вдруг окажется, что она совсем не любит ее, если не больше, и тогда Господь узнает об этом и накажет такую плохую девочку. Ведь сказано в священном писании любить и почитать своих родителей, какими бы они ни были. А ослушаться Господа — значило согрешить. А за грехи он всегда наказывал, и наказывал безжалостно. Кэрол не хотела, чтобы Бог сердился на нее, хотя, наверное, он все-таки за что-то сердился, раз заставляет ее страдать. Но и об этом Кэрол не хотела думать, потому что, как бы она не старалась, все равно не смогла бы понять, в чем заключается ее столько неискупимая вина.
Оторвавшись от бумажки, на которой делал записи, доктор Пресвелд поднялся и посмотрел на столпившихся у двери женщин.
— Доктор, скажите честно, Элен… она умирает? — трагично всхлипнула Рут, слишком переигрывая, изображая беспокойство.
— Ну что вы! — засмеялся старичок и поправил большие круглые очки, за линзами которых в проницательных серых глазах мелькнула насмешка. — Если человек падает в обморок, это вовсе не означает, что он умер… в большинстве случаев.
— Тогда что с ней? — подозрительно поинтересовалась Пегги.
— Обычная простуда.
— Простуда? — лицо Рут скривилось от разочарования.
— А почему она упала в обморок? — спросила Меган.
— У нее пониженное давление. От этого не всегда умирают, — добавил он с иронией и взглянул на девочку. — Летчик, поди-ка сюда!
— Да, док?
— Твоей мамочке придется немного поваляться в постельке, и я попрошу тебя присматривать за ней и, если, вдруг, станет хуже, сообщить мне. Хорошо, солнышко?
Кэрол согласно кивнула. Он протянул ей листочек бумаги.
— Здесь лекарства, которые необходимо купить, — доктор бросил острый взгляд на женщин. — Надеюсь, вы найдете на них немного денег?
— О, да, конечно! — поспешно заверила Пегги, изобразив улыбку.
Остальные энергично закивали, подтверждая.
Кэрол скосилась на них, осторожно держа врученный ей список. Она знала, что если у матери не найдется денег, никто из них никогда не даст своих. Опустив глаза на список, она некоторое время пыталась прочесть каракули доктора, но, так и не разобравшись, посмотрела на мать. И вдруг, где-то очень глубоко внутри в ней шевельнулось какое-то чувство, нечто, напоминающее жалость. Ее мать никому не нужна, она одинока в этом мире, очень одинока. И помощи ей ждать не от кого. Но даже она не заслуживала того, чтобы родная дочь отвернулась от больной матери. Кэрол не хотела, чтобы когда-нибудь ее дочь отвергла ее, и потому не смогла сейчас повернуться и уйти, предоставив мать самой себе. Какой бы она не была, Элен — ее мать. А мать — это святое.
«Да, святое, — вздохнула Кэрол. — Даже не смотря на то, что за всю жизнь ничего святого у матери я не заметила».
Да, не смотря на это, Кэрол ухаживала за больной матерью, проявляя заботу и внимание. Элен была странно молчалива и спокойна, чем немало удивляла всех, кто был знаком с ее диким нравом. Казалось, она со всем смирилась. С тем, что ее ребенок — ее проклятие, что ее жизнь — дерьмо. Судя по выражению ее глаз, ей теперь было на все наплевать, в том числе и на себя саму.
Кэрол безмолвно дивилась этой перемене, и ей стало, вдруг, непомерно жаль мать. Впервые в жизни. Но она ни в коем случае не давала ей это понять, потому что мать это взбесило бы. Элен могла вынести многое, но только не жалость. А сама Кэрол не имела понятия, что в этом такого ужасного. Ее никто никогда не жалел, кроме Мадлен. Даже Эмми не выказывала ей никогда жалости, хотя в душе жалела. «Жалость для слабых, а ты не должна быть слабой», — говорила она. «Господи, но если я на самом деле слабая, если мне хочется, чтобы меня кто-нибудь пожалел, утешил, если я нуждаюсь в постоянной поддержке более уверенного человека, чем я — с этим ничего не поделаешь. Я не могу стать Эмми, потому что я не Эмми. Я не могу стать сильной, потому что я рождена слабой», — думала Кэрол, и презрение к себе отравляло ей душу.
