Вот еще кто-то попробует мне рассказать о дискриминации оркских женщин.
Ларо Кэррит выглядел бледненько, очень бледненько. Я сразу начала подозревать, что прошлым вечером он изрядно переоценил собственные силы. Поэтому в нашей индустрии и не слишком ценили чистокровных людей, к которым относился Вильям Кэррит: куда быстрей стареют по сравнению с теми, в чьей родословной отметились нелюди, да и сил у чистокровок на порядок меньше.
– Вы очень недурно отыграли с этим новеньким, Миладом, – решил явно в превентивных целях похвалить меня перед началом совместном работы пожилой мужчина.
Как по мне, отзываться об этих съемках «недурно» – это преуменьшить мои заслуги едва не в десять раз.
– А мне вот показалось, вчера я сыграла просто гениально, – и не подумала изображать скромность я.
Как говорится, сам себя не похвалишь – ходишь как оплеванный.
Кэррит посмотрел на меня со снисходительной жалостью и закатил глаза. По его мнению, я могла играть только чуть лучше, чем безнадежно плохо. И это уже будет невероятный прогресс.
На себя бы посмотрел, старая развалина. Его и на роли-то зовут уже только за прежние заслуги, новых достижений давно не видать. Но вот эти свои размышления я не стала озвучивать. Не потому, что хорошо воспитана. Уже говорила, не приживалась на ниве моей души культурность. Просто увидела сидящую спиной к нам с Кэрритом ларэ Эву Харрэт, которая обычно молчала только во сне. А тут вдруг замерла, ничего не говорит, хотя следующая сцена будет наша с ней.
– Эва! – окликнула я девушку, но та никак не отреагировала.
Кэррит проворчал «Опять музыку слушает» и отвернулся. Я же решила подойти поближе и проверить, не задремала ли коллега посреди рабочего дня.
Мой визг услышали, наверное, все в здании.
Эва Харрэт сидела в черном кожаном кресле, понурив голову. Поэтому не так сильно бросалось в глаза, что горло у нее перерезано от уха до уха. А бордовое шерстяное платье оказалось практически под тон крови.
Разглядев ужасное зрелище во всех подробностях, я в ужасе попятилась, споткнулась обо что-то и упала навзничь. Потом села на пол и поняла, что ни встать на ноги, ни отвести взгляда от покойницы не могу. Зубы мелко стучали. С этим поделать тоже ничего не получалось.
Кто-то поднял меня на ноги, заставил перейти в другую комнату, всучил бутылку с водой… Но все это воспринималось просто как некое мельтешение. Почему-то труп Эвы напугал меня куда больше, чем мертвое тело Фреда. Наверное, все дело в крови.
Так много крови…
В себя я пришла только от тяжелой, болезненной пощечины, которая заставила голову мотнуться из стороны в сторону. Щеку тут же начало жечь.
– Вы ума лишились! Синяк будет! – завопила я и поняла, что ударил меня Милад.
Рядом с кахэ стоял явно встревоженный Мик, причем непонятно, чего он больше боялся: моего состояния или моей ярости из-за попорченного лица.
Оказывается, я уже находилась в своей же гримерке.
– Принесите ей что-то холодное, пусть к лицу приложит. Синяк действительно может появиться, – обратился к моему агенту южанин, и Мик почему-то подчинился. – Да не сверкайте так глазами, в крайнем случае, гримеры замажут без труда.
Наверняка замажут, они и не такое в состоянии спрятать.
– Это не повод руки распускать! – возмутилась я. Да меня буквально распирало от злости.