— Нет.

Мои пальцы ложатся ему на грудь, и я провожу кончиками пальцев по его соску. Он твёрдый, как и все остальное в нем.

— Для начала, прекрати это, или я кончу на твоё жалкое одеяло.

Я все еще держу руку, не убираю ее.

— Так что, как говорится в статьях, мужские соски тоже чувствительны.

— Какого рода статьи ты читала?

Его тон насмешливый.

— Ну, знаешь, всякие.

— Это какие?

Я краснею.

— Сексуальные.

— Сексуальные, да?

— Вот как я держу себя в курсе. Теперь доволен?

Он усмехается, и я не могу злиться или дуться, когда он это делает. Это похоже на счастливую песню. На мою собственную счастливую песню, текст которой знаю только я.

— На самом деле я не удивлен.

— Не удивлен? — подозрительно спрашиваю я.

— Ты всегда была любопытным маленьким котенком. — он постукивает меня по носу. — Почему бы тебе по-другому относиться к сексу?

— Ты помнишь?

— Я же говорил. Я помню о тебе все.

— Нет, ты не помнишь.

— Попробуй.

Я прищуриваюсь.

— Когда мне удалили мой первый зуб?

— В первом классе.

— Когда я решила, что фисташки мой любимый вкус?

— Летом.

— Какое мое любимое животное?

— Тигры, но ты довольствуешься кошками, потому что можешь их гладить и растить.

— Тогда почему у меня их нет?

— Потому что ты была травмирована после смерти Луны. Ты все еще скучаешь по ней и не хочешь, чтобы твое сердце снова было разбито.

Мой подбородок дрожит, но я продолжаю спрашивать.

— Какой мой второй любимый цвет?

— У тебя его нет, потому что все остальные цвета, кроме зеленого, отстой.

Боже. Он действительно помнит.

— Когда у меня произошёл мой первый поцелуй?

— Небрежный поцелуй или настоящий?

— Все.

— Это было со мной, когда нам было по десять, и я поцеловал тебя в губы, а не в щеку. — он замолкает, сжимая челюсти. — Что касается настоящего, я не знаю.

— На вечеринке Ронана с одним пьяным придурком, который поцеловал меня до полусмерти, а потом сказал, что я отвратительна.

— Ты знаешь, что я не это имел в виду. Это мой защитный механизм, не забыла?

— Это все еще причиняет боль.

— Грин...

Я поднимаю плечо.

— Я не буду лгать тебе, Ксан. Я не скажу, что сейчас все в порядке. Сдерживание эмоций вот что привело меня туда, где я нахожусь сегодня, поэтому я стараюсь не позволять боли поселиться внутри.

— Я не против. — он сжимает мою руку, которая лежит у него на груди. — Я буду сотрудничать. Порази меня своей болью.

— Я только что это сделала. Я не так жестока, как ты.

— Ой. Я заслуживаю этого.

— Давай согласимся, что ты заслуживаешь большего, но я никогда не причиню тебе боль, Ксан.

— Ты сделала это. — он вздыхает, звук громкий и глубокий. — Ты просто не была в курсе. Самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать в своей жизни, это притворяться, что я ненавижу тебя, хотя я никогда ненавидел.

— Никогда?

— Никогда. Даже близко нет, — повторяет он мои предыдущие слова, но его тон совершенно серьезен. — Я сделаю все возможное, чтобы загладить свою вину перед тобой любым доступным мне способом.

— Как насчет того, чтобы рассказать мне, почему ты был девственником.

Он делает еще один вдох, на этот раз смиренный.

— Ты никогда не сдашься, не так ли?

— Нет. — когда он не двигается с места, я толкаю его. — Один раз Ронан хвастался тем, что он первый, кто потерял девственность, а Эйден последний. Я думала, ты где-то посередине.

И, возможно, в то время у меня заболел живот.

— Думаешь, я бы сказал Ронану, что я девственник? Он бы избегал меня, а потом накачал наркотиками и привел бы мне проститутку.

Да. Это так похоже на Ронана.

— Если ты так рисковал, почему просто не поплыл по течению?

— Я же говорил, я всегда хотел тебя.

— Но ты все равно мог бы заниматься сексом.

Даже когда я произношу эти слова, я не могу избавиться от горького привкуса, взрывающегося в горле.

Все время, когда я видела его с другими девушками, горечь просачивалась внутрь. Эти пульсации боли и напряжение в груди практически возвращаются.

Я ненавидела, когда он был с другими. И я тоже ненавидел себя за это.

Он приподнимает плечо.

— Я никогда не хотел никого, кроме тебя.

Мои губы приоткрываются.

— Тогда почему ты был с Вероникой, Саммер и всеми остальными вокруг? Ты закрывался с ними в комнатах.

— Но я ничего с ними не делал, кроме того, что они смотрели со мной порно. Если бы они переспали друг с другом, я бы наблюдал, как они набрасываются друг на друга. Они ни словом не обмолвились об этом, потому что больше заботились о фантазии и о том, чтобы быть со мной. Они заботились об образе, а не обо мне.

— Значит, ты тоже делал это ради образа?

— Нет. Я делал это, чтобы подтолкнуть тебя, чтобы ты никогда не хотела меня так, как я, блядь, жаждал тебя. — слабая улыбка появляется на его губах. — Я был так болен.

— Нет, не болен, ущербен.

— Ущербен, да?

— Да, настолько, что немного тошнит.

— Немного?

— Да, немного. Потому что правда в том, что я больна.

Он приподнимает бровь.

— Продолжай. Ты не можешь оставить меня в неизвестности.

Я прячу лицо в его твердой, как камень, груди и говорю напротив:

— Я всегда мечтала о том, как ты залезешь в мое окно и лишишь меня девственности.

Ответа не следует.

Я все испортила? Черт, мне нужно научиться перестать делиться. Мы просто собираемся снова быть вместе. Ему не нужен билет в один конец моих мыслей.

Я бросаю на него быстрый взгляд и замираю, глядя на выражение его лица. Он смотрит на меня такими напряженными глазами, словно собирается проглотить меня целиком и ничего не оставить после.

— Я сделаю это в следующий раз, — говорит он хриплым голосом.

— Нет, это не...

— Мне нравится твой разум, Грин. Он так похож на мой.

Я прикусываю уголок губы.

— Действительно?

— Ох, конечно. — он проводит пальцами по моим волосам. — Это значит, что ты фантазировала о том, чтобы быть моей?

— Возможно.

— Возможно недостаточно. Старайся усерднее.

Я поднимаю руку и провожу кончиками пальцев по его губам.

— Может, я тоже хотела прийти. Может, я наблюдала, как ты расслабляешься полуголым у бассейна.

— Кто-то здесь сталкер.

— Заткнись. Это ты сталкер. Ронан, и Коул сказали мне, что ты следишь за мной.

— Стукачи.

— Просто признай это.

— У меня есть идея получше.

Я хмурю брови.

— Что?

— Ты знала, что все это время, пока ты находилась в таком виде, ты мучила меня, Грин?

Мои щеки краснеют, но я не пытаюсь пошевелиться, хотя и не могу.

— Или ты делаешь это нарочно?

— Нет.

— Убери это одеяло.

— З-зачем?

— Помнишь, что я сказал тебе в тот раз? Когда я приказываю, ты... — он замолкает, ожидая.

У меня перехватывает дыхание, и требуется несколько секунд, чтобы выровнять его, прежде чем я медленно снимаю с себя одеяло. Оно скользит по моим твердым соскам, создавая мучительное трение.

— Теперь положи обе руки мне на плечи и приподнимись.

То, как он мне приказывает, переводит меня в режим повышенной готовности. Это желание такое глубокое, что я едва могу сдерживать его внутри тела.

Я хочу кричать об этом с крыш и звездам.

Несмотря на то, что мое тело дрожит, я делаю, как сказано, сжимаю его плечо и приподнимаюсь.

Он гладит свой член, и когда я на мгновение замираю от этого движения, я игнорирую свои дрожащие конечности.

— А теперь опустись.

— Ксан...

— Сделай. Это.

Его не подлежащий обсуждению тон побуждает меня к действию, и я медленно, слишком медленно опускаюсь на его твердый член.

Мы стонем в унисон, когда его член растягивает меня. Мои бедра дрожат, чем больше я его вбираю в себя.