— У меня есть репутация, ясно? Я не могу просто объявить, что у меня родилась вне брачная дочь от интрижки с соседом и другом мужа. Ты хоть понимаешь, как это разрушит мою и Кэлвина карьеры? На самом деле, и твою тоже.

— Я не прошу тебя объявлять об этом, но, по крайней мере, сообщить ей об этом, чтобы я мог открыто относиться к ней, как к своей дочери. В любом случае, она уже проводит много времени с Ксандером.

— Ни за что. Этот сопляк начнет называть тебя отцом на публике, а я не могу этого допустить. — она указывает на него пальцем. — Соблюдай нашу сделку, или я расскажу Ксандеру правду. Как думаешь, что почувствует твой драгоценный сын, а?

— Не смей приближаться к нему.

— Тогда прекрати эту чушь.

— Я предупреждаю тебя. Обращайся с ней хорошо.

— Ох, прости. Ты пропустил ту часть, где говорится, что ты не можешь указывать мне, что делать? Даже Кэлвин не может, так почему ты должен?

— Я ее отец, черт возьми. Я не могу позволить тебе так с ней обращаться.

— Или что? Потребуешь опеки? Дай угадаю, ты не можешь, хах?

— Я не спущу с тебя глаз. — он направляется к своей машине.

— Ты же знаешь, я люблю внимание.

— Гори в аду, Джанин.

— Увидимся там, Льюис. — она машет ему с ядовитой улыбкой, прежде чем распахнуть дверцу машины и скользнуть внутрь.

Они уезжают в противоположные стороны, оставляя за собой пыль.

И меня.

Я стою, не веря тому, что только что услышал. Лезвие пронзает мою грудь, и хотя я не могу этого видеть, я чувствую. Это глубоко и больно. Так, так больно.

Мои ноги дрожат, и я падаю, не в силах больше стоять.

Я смотрю на дорогу, по которой они только что уехали, будто могу вернуть их и спросить о том, что они рассказали.

Дочь.

Отец Ким не дядя Кэлвин, а мой папа. Это значит, что она моя сестра.

Моя. Сестра.

Я всегда говорил Кимберли, что хочу братика, как Кириан, и она сказала, что он может быть нашим.

Тогда я был так счастлив, что у меня появился братик или сестричка, но теперь после того, как я узнал, что она моя настоящая сестра, хочется плакать.

Она не может быть моей сестрой. Если это так, то значит, что я больше не могу ее целовать.

Это значит, что я должен вести себя с ней так же, как с Кирианом.

Я ненавижу это.

Я ненавижу папу и Джанин.

И теперь я должен ненавидеть Ким.

Глава 25

Кимберли

Настоящее

У меня отвисает челюсть. Я не смогла бы закрыть ее, даже если бы попыталась.

Все то время, пока Ксандер рассказывал мне свою версию того дня семь лет назад, он не взглянул на меня.

Ни разу.

Но он единственный, на кого я могу смотреть. Я чувствую, что, если я не буду использовать его в качестве визуального якоря, у меня произойдёт что-то вроде срыва.

Рана на моем запястье зудит, покалывает и чешется от прикосновения. Я сжимаю ее другой рукой, не желая ощущать эту потребность в боли.

Если я выпущу ее на волю, она просто сожрет меня заживо.

— После этого, — говорит он спокойным голосом, которым он пользовался с тех пор, как зашёл сюда. — Мне пришлось держаться подальше, потому что я не доверял себе рядом с тобой.

У меня покалывает в носу, но я все равно спрашиваю.

— Не доверял себе рядом со мной? Это как?

Его океанские глаза встречаются с моими. Они темные, пустынные, словно он на дне.

— Ты моя сестра, Ким, — говорит он резко, будто пытается вбить эту информацию мне в голову.

Он пытается донести этот факт до всех.

И он должен это сделать.

Потому что, даже, слыша эти слова, я не могу в них поверить.

Нет — я не хочу им верить.

Ксандео не может быть моим братом. Он просто не может.

— Возможно, ты ослышался, — говорю я. — Возможно, они и не...

— Я опять подслушал их несколько лет спустя. Отец всегда ругал Джанин за то, как она с тобой вела себя. Он сделал своей работой угрожать ей за то, что она не заботилась о его дочери, о тебе. — он проводит рукой по волосам. — Ты никогда не замечала, как он на тебя смотрит?

— Я-я думала, что это из-за Кира и что, возможно, он отец Кира.

Боже. Я даже не хотела думать об этом варианте, но теперь все намного хуже.

Ксандер мой брат, сводный брат, но он все равно считается кровным братом.

Я целовала своего брата.

У меня был оральный секс с моим братом.

Я мечтала о своем брате всю свою жизнь. О, Боже.

О, Боже. Черт. Возьми.

Кажется, меня сейчас вырвет.

— Эй. — он наклоняется, протягивая руку к моему лицу.

Я уклоняюсь от него, мое сердце бьется так громко, что боюсь, что оно вот-вот остановится.

— Не прикасайся ко мне.

— Не буду, ты права. — он снова садится, его плечи сгорблены.

Побежденные.

Он выглядит, как рыцарь после проигранной битвы, его доспехи разбиты, а лицо в синяках.

Я никогда никого не ненавидела так сильно, как ненавижу его сейчас.

— Почему ты рассказал мне? — мой голос повышается. — Почему ты не забрал это с собой в могилу?

Он мог бы просто отвергнуть меня, как всегда, и я бы двинулась дальше. В конце концов. Теперь я всегда буду думать о нем как о своем брате.

И это настоящая пытка.

Худшее, блядь, мучение, которое он мог мне причинить.

— Потому что ты сделала это, — он показывает на мое забинтованное запястье. — Я не могу смотреть, как ты убиваешь себя из-за меня, Ким. Я не могу смотреть, как ты причиняешь боль.

— Ты прекрасно справлялся с этим все эти годы. Почему именно сейчас? Почему решил, что тебе не все равно сейчас?

— Мне всегда было не все равно. Каждый раз, когда я отталкивал тебя, я резал себя все глубже. Чем больше я притворялся, что тебя не существует, тем сильнее я тебя замечал. Не было дня, когда бы я не думал о тебе или не наблюдал за тобой. И это неправильно, Ким. Это совсем не правильно, черт возьми.

— Потому что мы брат и сестра?

Он качает головой. Если бы боль можно было попробовать на вкус, я бы сгорела в кислоте от того, как меняется выражение его лица.

— Потому что я никогда не думал о тебе, как о родственнике. Потому что я хочу тебя, как девушку и потому что я рассматриваю ад как постоянного жителя, пока могу быть с тобой. Потому что я испытываю ревность и чертовски схожу с ума всякий раз, когда кто-то приближается к тебе. Потому что я хочу стать твоим первым и последним и, блядь, всем. — он тяжело дышит к тому времени, как заканчивает, словно ему потребовалась вся энергия, чтобы произнести эти слова. Затем он вздыхает. — Но, как я уже сказал, это неправильно, не для тебя.

Мой подбородок трясется так сильно, что болит челюсть. Услышать эти признания из его уст все равно что оказаться в темном темном туннеле, из которого нет выхода.

В моем сердце странная боль, что-то совсем другое, чем туман и депрессия. Она глубже и страшнее, и все, чего я хочу, это отпустить.

Но куда?

Кому?

— Отец упоминал о реабилитации и о какой-то школе на севере, — говорит он. Я не могла бы говорить, даже если бы захотела, поэтому смотрю на него широко раскрытыми глазами. — Я уезжаю, Ким. — он улыбается, и хотя на его щеках появляются ямочки, это самая грустная, самая вымученная улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. — Так будет лучше для всех нас.

Мой глоток громко звучит в тишине, но я ничего не говорю.

Я не могу.

— Ты сильная, так что не верь в обратное. Тебя любят, поэтому не позволяй суке Джанин говорить тебе что-то другое, и не стесняйся полагаться на Кэлвина, Эльзу и Кириана. Не стесняйся обращаться за помощью, когда ты в ней нуждаешься. Они заботятся о тебе больше, чем ты думаешь.

Нет.

— Вместо того, чтобы танцевать в одиночку, танцуй с другими. Вместо того чтобы жить в одиночку, полагайся на других. Вместо того, чтобы избавляться от боли, говори о ней.