Я роюсь в кармане и достаю браслет с уродливым черным мотивом посередине.

Он сказал, что снаружи он уродлив, но только потому, что он путешествовал по планетам, чтобы оказаться со мной навечно.

Лжец.

Я достаю телефон и набираю сообщение, которое всегда хотела ему отправить, но так и не набралась смелости.

Это может быть алкоголь, или таблетки, или и то, и другое.

Кимберли: Хотела бы я, чтобы ты никогда не был моим другом. Хотела бы я, чтобы ты никогда не говорил мне, что будешь рядом со мной. Хотела бы я, чтобы ты не знал так много обо мне и все равно предпочел не быть со мной. Хотела бы я, чтобы никогда не было ни меня, ни тебя, ни нас.

Я роняю телефон на бок.

Туман, держащий меня за шею, превращается в веревку, тугую и твердую.

Это место, где все и вся возможно. Мир у меня на кончике пальца, так что я беру его.

Сунув руку под пустые пакеты из-под чипсов, я достаю лезвие. Оно лежало там все время с едой, алкоголем и таблетками — теми, которые мама не видела, потому что она никогда не видит меня.

Когда все так быстро ухудшилось? Когда я начала так сильно терять себя и не иметь возможности выбраться?

Вот каково это, когда ничего не осталось и все это просто... туман?

Туман не лжет. Туман был здесь много раз раньше, когда я терялась в этом порыве и не могла выбраться.

Или это порыв?

Может, это то, что я всегда должна была сделать.

На этот раз моя рука не дрожит, она тверда и точна. На этот раз я не плачу и не смотрю на дверь, ожидая, надеясь, что мама придет и скажет, что она здесь ради меня.

На этот раз все кончено.

Я разрезаю вены вертикально двумя длинными быстрыми движениями. Сначала это жалит. Я чувствую, но в то же время не чувствую.

Кровь сочится в устойчивом ритме, красная и яркая. С ее помощью вся боль отфильтровывается, и приносит... облегчение. Полное облегчение.

Но этого недостаточно.

Поэтому я делаю порез сильнее, не горизонтально, как новичок, а вертикально и глубоко, пока кровь не брызгает небольшим фонтаном вокруг.

Полный беспорядок, как и говорила мама.

Может, она тоже назовет это беспорядком, когда найдет меня.

Головокружение накатывает на меня почти сразу. Мой взгляд сосредоточен на крови, когда голова откидывается к стене. Я пытаюсь сосредоточиться на ране и на том, как она очищает меня от тумана, как освобождает меня, но все, что я вижу, это браслет и эту дурацкую звезду.

Звезду, которую у меня не было возможности надеть, потому что я всегда боялась, что он отнимет.

Теперь ничего не изменится.

Теперь я та, кто забирает все и оставляет это пустым. Туман медленно рассеивается, но никто не проходит, никто не врывается в дверь и не говорит мне не уходить.

Может, это потому, что я всегда должна была уйти.

Звук всего, что заканчивается, это... и есть конец.

Слеза скатывается по моей щеке, когда я закрываю глаза и отдаюсь темноте.

Глава 20

Ксандер

С самого утра сплошная неразбериха.

Или, может, моя жизнь с самого начала сплошное дерьмо, и я только начинаю это понимать.

Мы с отцом поговорили о реабилитации — секретно, конечно, потому что он не может рисковать, чтобы его политические враги или пресса узнали, что его сын неудачник.

Очевидно, я отказался. Потом он напомнил мне о проблемах мамы с алкоголем и о том, что я становлюсь похожим на нее.

Поэтому я ответил, что хотел бы остаться со своей мамой, ее алкоголизмом и психическими проблемами, а не с ним.

Он странно посмотрел на меня, что заставил меня немного пожалеть о, сказанном, а затем ушел.

Я не должен жалеть отца; он должен жалеть меня. Он разрушил мою жизнь многими способами, и я даже не имею в виду с мамой.

Он сделал что-то гораздо худшее, что медленно, но верно разрушало мою жизнь.

В конце концов, он Льюис Найт. Если он сможет пережить допрос в парламенте, он сможет пережить своего сына.

Потом я вроде как попытался избить Коула и Эйдена за то, что они позволили Кимберли прийти в мою комнату той ночью и спровоцировали все дерьмо. У меня нет никаких сомнений в том, что они являются причиной этого.

Коул просто рассмеялся и сказал:

— Значит, что-то все-таки произошло.

Эйден ухмыльнулся, как гребаный псих, и похлопал меня по спине.

Я был слишком пьян, чтобы ударить их, так что все закончилось полу ударами.

Они могли бы подготовить почву, но я тот, кто поцеловал ее, завладел ее языком, поглотил ее, как изголодавшееся животное, а затем трахнул ее рот, словно он всегда принадлежал мне.

Мои внутренности сжимаются при мысли, при воспоминании, при мысли о том, что, черт возьми, я натворил.

Я солгал ей.

Я никак не могу притвориться, что этого не было. В течение трех дней эта ночь все, о чем я думал.

Я могу солгать себе и сказать, что со временем все пройдёт, но, как и все мои воспоминания о ней, они просто усилятся, и все, чего я захочу, это ворваться в ее комнату и повторять это вечно.

Пошел ты, извращенный разум. Ты должен сгореть вместе с Коулом.

Как будто моя неделя еще не была полным дерьмом, я также сижу не с кем иным, как с главным ублюдком, убийство которого я замышлял уже некоторое время.

Мы с Ронаном в The Meet Up, потому что капитан назначил встречу команды. Я готов ко всему, что помешает мне действовать в соответствии со своими импульсами.

Я мог бы выпить по дороге сюда, но только раз. Я не настолько схожу с ума, чтобы не признать, что этот ублюдок, Коул, подставил нас.

Ронан ухмыляется, как гребаный идиот, сидя напротив. Я сжимаю кулак, в желании повалить его.

— Давно не виделись, Найт. Ну, знаешь, отдаленно трезвого Ксандера.

— Пошел ты, Астор.

Я смотрю куда угодно, только не на него.

The Meet Up это небольшой коттедж, принадлежащий Эйдену, с прямым выходом в лес и озером на заднем дворе. Он уютный, оформлен в теплых деревянных тонах. Мы вчетвером всегда приезжаем сюда, сбегая от своих семей. Есть что-то освобождающее в избавлении от наших ограничений, наших имен и фамилий и всего того дерьма, которого от нас ожидают.

Нас учили, кем мы должны стать, прежде чем мы узнали, каково это быть детьми. Наверное, поэтому мы никогда не были настоящими детьми.

Молодые в телах. Взрослые в умах.

Помню, как Эльза впервые привезла сюда Кимберли. Она смотрела в пространство с удивлением в зеленых глазах. Такой же взгляд у нее бывает, когда она читает свои книги и смотрит драмы.

В течение многих лет я старался отделить ее от компании, потому что, если бы она сблизилась с моими друзьями, она бы сблизилась со мной, а я не мог этого допустить.

Пока я все не испортил.

Возможно, я игнорировал ее последние несколько дней, но она единственная, кого я видел. Единственная, за кем я наблюдал. Единственная, кто существует в море размытых существований.

Есть люди, а есть она. И она всегда ярко сияет среди них.

— Почему ее не было сегодня, Найт?

— Я не ее гребаный опекун.

Я взял за правило не смотреть на нее сегодня, если не считать того времени, когда она забирала Кириана. Я наблюдал за ним, а не за ней.

— Ты прав, я должен навестить и спросить сам. — он ухмыляется. — В конце концов, мы встречаемся.

— Или я могу надрать тебе зад, — улыбаюсь я в ответ.

— Отлично. Выплесни всю эту энергию наружу. Чем быстрее ты закончишь, тем скорее я поеду к ней.

— Что, черт возьми, с тобой не так, Астор? С каких это пор ты так сильно о ней заботишься?

— Раз тебе не все равно, mon ami — мой друг. Я за замученных героинь.