Я встрепенулся, заслышав подвывание мотора, и сразу напрягся. Прыгать в кусты? Или обождать?

За поворотом качнулись лучи фар, высвечивая черные стволы, словно оглаживая деревья тусклым сиянием. На дорогу выкатился шустрый «пазик». Светясь пустым салоном, автобус запылил, съезжая на обочину. Взвизгнули, приглашая войти, складные дверцы.

– Куда? – лапидарно вопросил водитель с роскошным чубом, выпущенным из-под фуражки таксиста.

– В Ялту, – ответствовал я не менее лаконично.

– Садись.

– Спасибо.

Лишь бухнувшись на мягкое сиденье, осознал, до чего же я вымотался. Набегался…

Подвывая мотором, «пазик» вывернул на приморское шоссе. Впереди замерцала россыпь ялтинских огней, а слева, стыдливо прикрывая нечто промышленное или жилищно-коммунальное, распростерся циклопический плакат: «План – закон! Выполнение плана – долг! Перевыполнение – честь!»

Изображенный в два цвета рабочий утверждал сей советский мем взмахом богатырской длани. М‑да… Если такой зарокочет: «I’ll be back!», задохлик Шварценеггер описается…

«Выходит, я свой план тоже перевыполнил, – подумалось лениво. – Пересекся с Егорычевым еще в этом году! Честь мне – и грамоту на стену. Но! А почему вообще надо дожидаться шанса? Почему бы не создать ту самую редкую возможность? – я беспокойно заерзал, чуя подступающий азарт. – Нет, в самом деле! Поездку в Ленинград ты запланировал на зимние каникулы. Молодец, «план – закон!». А если съездить туда на осенних? И не одному, а со всем классом? Посетить «колыбель революции», подняться на борт «Авроры», покричать «ура!» на параде… Алиби – стопроцентное!»

Идея настолько захватила меня, что тревоги мои обнулились, а страхи пожухли и облетели с души.

«Думай, голова, думай! – как дед говаривал…»

Четверг 9 октября 1975 года, полдень

Первомайск, улица Чкалова

– Здравствуйте! – Заглянув в дверь школьного комитета комсомола, я обнаружил инструктора райкома ВЛКСМ, в гордом одиночестве заполнявшего «портянку» ведомости. – А где комсорг?

Сухопарый инструктор оторвался от бумаг. На его узком, будто бы изможденном лице проступил явный интерес.

– А нету! – весело ответил он. – Володя Лушин отучился и выбыл, а нового никак не выберут.

– Упущение, – сказал я рассеянно.

– Согласен! – Инструктор развел длинными костистыми руками. – В ноябре проведем отчетно-перевыборное. Вот только кандидаты что-то в очередь не становятся…

Задумчиво кивая, я оглядел кабинет. Без перемен.

У стены с гипсовым барельефом Ленина пылились знамена из пафосного бархата с золотым шитьем. Безыдейно загораживая красный уголок, громоздилась древняя аппаратура школьного радио – с самодельным микшером и роскошными наушниками фирмы «Сони». Старые стенгазеты, небрежно свернутые в рулоны, завалили подоконники двух широченных окон; в простенке чах мещанский фикус, а прямо напротив двери воздвигся огромный письменный стол на мощных тумбах. К нему, как ножку буквы «Т», пристыковали пару легковесных, тонконогих столиков, накрытых общей зеленой скатеркой.

– Понятно всё с вами…

– Слу-ушай… – Комсомольский чин взял подбородок в горсть и откинулся на спинку. – Гарин? Я не ошибся?

– Просто Миша, – скромно представился я.

– Слушай, просто Миша, – вкрадчиво заговорил мой визави, – а ты не испытываешь желания впрячься в воз повседневности? Ты же у нас круглый отличник и будущий ученый – вон, Центр НТТМ организовал, в журналах о тебе пишут… Может, примешь бразды?

Подумав для приличия, я тряхнул головой:

– А давайте!

«Ты же сам этого хотел!..» – промахнуло в мыслях.

Заулыбавшись, инструктор привстал и пожал мне руку, перегнувшись через стол и опрокидывая пластмассовый стакан с отточенными карандашами «Тактика».

– Поздравляю со вступлением в ответственную и хлопотную должность секретаря школьного комитета комсомола, – с чувством сказал он. – Желаю счастья в работе и успехов в личной жизни! Кстати, рекомендуюсь – Серафим Палыч. Просто Сима!

– Да как-то неудобно… – изобразил я стеснение.

«Просто Сима» хохотнул.

– Вот когда я женюсь, – заговорил он жизнерадостно и назидательно вперемешку, – обзаведусь дачей, вредными детьми и злобной тещей, встану на очередь за «Жигулями», а изрядное брюшко компенсирует обширную лысину, вот тогда и зови меня по имени-отчеству! А пока я бегаю на воле, неокольцованный и незарегистрированный. Понимэ?

– Понимэ.

– Ну, раз понимэ, – построжел Серафим, – тогда зайди – обязательно! – в райком комсомола, ко второму секретарю. Николай Ефимович любит общаться с комсоргами лично, а не по телефону.

– Ладно, зайду, – сказал я покладисто. – Только, боюсь, погонят меня из комсоргов…

– С чего бы это? – задрал брови Сима.

– Формализма не выношу, – вздохнул я, шаря глазами по серым от пыли занавескам. – Мне б живое дело… Как на ударной комсомольской!

Инструктор заулыбался с прежней светимостью.

– Сработаемся!

Воскресенье 12 октября 1975 года, день

Ленинград, Владимирская площадь

Бежевая «Хонда» еле тащилась за неспешным коробчатым троллейбусом, лениво шевелившим усами токоприемников.

«Остановка! Ну, наконец-то…»

Усатый бело-синий «ЗиУ», мигая желтым глазом, подался к тротуару, и «японка» покатилась ходче, однако стрелка спидометра дрожала у дозволенных шестидесяти.

«Не хватало мне еще встреч с гаишниками!» – нервно подумал Дэниел Лофтин. Облизнув губы, он по очереди вытер о джинсы потные ладони.

На крайний случай громко разговорится, нещадно коверкая русский язык: «Я есть вице-консул Соединенных Штатов!» Милиционер козырнет ему и погрозит пальцем – мол, не нарушай больше, мистер… Но доводить до лишней засветки не стоит, проще соблюсти правила.

Лофтин аккуратно вывернул на Владимирскую площадь. Условное место «Влад».

Оглядевшись, припарковал машину багажником к церкви. На тайном языке «рыцарей плаща и кинжала» это значило – схрон заложен в Москве. А вот если бы «Хонда» встала не задом к тротуару, а передом – закладка в Ленинграде, в укромном местечке на Обводном канале.

Разведчик усмехнулся: он еще не устал от жизни, как старички из генконсульства, и все эти шпионские уловки занимают его по-прежнему, будто и не кончалось скаутское детство. Да и не так уж много оборотов вокруг Солнца намотала Земля, пока Дэниел Макартур Лофтин ползал, ковылял и бегал за юбками!

Ах, если бы только не эта выматывающая нервотрепка…

– Be Prepared![9] – прошептал вице-консул, взбадривая тряскую натуру.

Да и что такого опасного он совершает? Подумаешь, машину оставил на стоянке! Тоже мне, герой выискался… Вот закладки делать – это по-настоящему страшно. До дрожи, до икоты. За каждым углом, в любой тени мерещится группа задержания…

Благо московские просторы – зона ответственности парней с «Чайковки», неразлучных Крокетта и Келли. Нынешний тайничок Винсент с Эдмундом заложили на «Аллее» – в Измайловском парке, на бережку Серебряно-Виноградного пруда. С виду – булыжник, а на самом деле – хитро сработанная посылка. Там и вопросник, и шифротаблицы, и таблетки для невидимых чернил… И тугая пачечка советских дензнаков. Куда ж без них?

Выйдя из машины, Дэниел почувствовал себя голым и уязвимым, словно моллюск без раковины.

«Терпи, шпион, резидентом станешь!»

Подхватив холщовую сумку, Лофтин запер консульское авто и дергано, как заводная кукла, зашагал к Кузнецкому рынку.

А голосистые пышечки-колхозницы уже узнают его, подумал Дэнни, отвлекаясь от напряга, и плотоядно ухмыльнулся. Заманивают напевно, выставляя «утрешнее» молочко и баночки с русским йогуртом. Называется varenets.

Сгоняя зажатость, вице-консул глянул на старенький «Ролекс» – изящное швейцарское изделие охватывало волосатую конечность. Четверть второго.

У агента «Немо» ровно полчаса, чтобы «снять» сигнал. Когда троллейбус выедет на площадь и завернет мимо станции метро «Владимирская», справа как раз откроется стоянка. Зри в корень, агент…