Не странно ли мои, дорогие читатели, я пишу эти воспоминания в Сестрорецке, на исходе 2019 года, поздним декабрьским вечером, и ровно пятьдесят лет спустя после описываемых событий. В окна и щели крошечной квартиры моей 103-летней матери дует ледяной взбесившийся ветер с Финского залива (недаром предупреждало МЧС), и я физически чувствую его мистический напор, его настойчивое желание что-то сдвинуть, пробудить в моей памяти. Его стихийная мощь колошматит в стекла моей тихой комнаты и словно просит, умоляет меня вспомнить всю правду о тех – о тех! – не таких уж и далеких временах, когда такой же дикий, ураганный, беспощадный северный ветер, сдирая, как наждаком, все живое и теплокровное на своём пути, срывавшийся откуда-то с Северного полюса, как из адской преисподней мира, достигал нас, двух молодых столичных парней, бредущих во мраке полярной ночи через ледяную, заснеженную, необъятную Обь… Я слышу его сегодняшние мольбы, его причитания, его настойчивые просьбы… И вспоминаю другой ветер, северный ветер нашей дальнейшей судьбы, заключивший нас когда-то в свои жестокие и неумолимые объятия. И я просто обязан, слыша в себе этот умоляющий рев, продолжить свой рассказ…
Мы сделали эту работу. По-другому и не могло быть: наша молодая энергия, похожая на злость ко всему, что возникало у нас на пути, была сродни этому полярному урагану; вероятно, там, в этом полярном мраке, мы научились сжимать в себе некую мощную пружину, способную при малейшем неверном движении разорвать нас на куски. Что это было?! Какая разница, как это назвать, назовите это страстью, упрямством, волей, чем-то еще. Важно, что это въелось в нас навсегда, как шрам, как вечная татуировка…
Однажды ночью(!), одурев от запаха ацетона и краски, мы решили прогуляться по окрестностям Лабыток… Светила луна, и мы не заметили, как ушли довольно далеко от посёлка… Внезапно перед нами возникла сторожевая вышка, яркий луч прожектора полоснул нам по лицу. И – резкий окрик, который мы не сразу осознали: «Назад! Три секунды, или щас врежу вам девять грамм меж лопаток!!!» Леденящий смысл услышанного пронзил нас раньше выпущенных пуль… Мы попятились, ёжась от жуткого ощущения себя живыми мишенями… Лишь отойдя метров на сто, мы поняли, наконец, что нам грозило. Не ведая, мы вошли в охранную зону лагеря, где содержатся особо опасные преступники. Позднее Валентин сказал нам, что мы были в реальной опасности, и часовые на вышках, как правило, инородцы, не церемонятся в таких случаях и с удовольствием стреляют на поражение.
Неделя упорной работы истаяла, как короткий полярный день, двенадцать больших красочных композиций, выполненных вручную на древесной плите, источая специфический запах непросохшей масляной краски и сиккатива, были расставлены по стенам довольно большого помещения пустующего клуба и вместе с нами ожидали приемки нашим заказчиком. Мы волновались, сознавая, что это наша первая работа в таких специфических условиях. Приехал сам начальник «Ямалнефтегазгеологии». С ним был довольно молодой человек кавказской наружности. Валентин успел нас предупредить, что это сам начальник «Ямальского строительного управления» Мальсагов, чеченец по национальности. Оба с видимым удовольствием рассматривали наши плакаты, и было видно, что они им нравятся. Наши комментарии были не нужны. Это был тот случай, когда работа говорила за своего творца. Работа понравилась всем безоговорочно. Внезапно заговорил Мальсагов. Его речь с кавказским акцентом, была радостно-эмоциональна. Ему так понравились женские ножки на одном из панно, что он предложил нам продать эту работу для своей организации! Назвал весьма крупную сумму наличными, причём, сразу весело попросил нашего заказчика её переуступить. После недолгой паузы наш добрый благодетель, идя навстречу своему влиятельному кавказскому другу, согласился. Вот это апперкот! Интересно было наблюдать за всем со стороны. На следующий день мы были без проволочек рассчитаны обеими нашими благодетелями и, пожав друг другу руки, распрощались самым тёплым образом. В тот же вечер мы решили отметить наш успех. В орсовском магазине мы купили бутылку спирта (65 градусов, другого ничего не было), несколько банок печени, хлеба, каких-то ещё консервов и неплохо посидели втроём… Наш друг Валентин, которому мы были обязаны успехом, рассказывал интересные истории из своей жизни и работы геодезистом на тюменском севере, а мой друг Сашка почему-то пытался научить нас «правильно» пить спирт, иллюстрируя это собственным примером… Много ещё о чем мы проговорили в тот памятный вечер в нашей «служебной» гостинице, в посёлке геологов и геодезистов, расположенном на самом полярном круге…
Сейчас, пятьдесят лет спустя, когда слово «Газпром» мозолит глаза повсюду, от футболок и экипировок всевозможных команд спортсменов, до чуть ли не до нижнего женского белья, хорошо бы знать и помнить, что его сегодняшнее величие начиналось в далеких 1966-69-х годах, там и тогда, когда упомянутые мной люди первыми строили и обустраивали первые посёлки геологов и строителей на этой суровой земле, что открыло возможность позднее, в 1980-х годах, начать строительство первого в СССР экспортного магистрального газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород». И мы с моим другом Сашкой Рычковым смело гордимся тем, что приложили к этому свои руки и вдохновение… Свои скромные таланты. И пусть плакаты и панно, созданные нами, прослужили недолго в суровом северном климате, но они честно несли свою северную вахту, и если кому-то стало чуть теплей и радостней при виде их, то значит, все было не зря… Ведь и Александр Матросов прожил совсем недолго, и, хотя не спас все человечество, но, по крайней мере, сберёг жизни многих боевых товарищей своей мгновенной и великой жертвой…
Наши короткие, но столь насыщенные впечатлениями зимние каникулы подходили к концу. Оставалось пару дней, которые должны были уйти на дорогу до далекого родного Питера. Напоследок мы обошли весь Салехард в поисках оленьих шкур. Почему-то нам хотелось привезти домой именно оленьи шкуры… Нам казалось, что это будет убедительным доказательством нашего пребывания на далеком Севере. В одном из заготпунктов Салехарда мы нашли то, что искали. Это были несколько плохо выделанных оленьих шкур, которые мы и купили.
Настал день отъезда. Наш добрый друг Валентин провожал нас. В этот день мороз отпустил, потеплело, было ясно и хорошо, как в каком-нибудь зимнем пригороде Ленинграда. Прощание с другом было грустным. Расставаясь, мы приглашали его в Ленинград, просили обязательно писать нам письма… Состав тронулся. Стоя у окон, мы видели удаляющуюся фигурку в чёрной овчинной дубленке и большой рыжей шапке из меха непонятного зверя. Рука была поднята в прощальном жесте…
Прошло ровно полвека с тех пор. У меня сохранились две-три пожелтевшие фотографии, где на непрочной бумаге видны два уверенных в себе студента-художника, «покорившие» – каждый свой личный, такой далекий и такой тёплый Север…
Вернувшись в институт с опозданием на три дня, мы были вызваны к декану. Добрый наш декан, Михаил Афанасьевич Таранов, выслушав наши оправдания, только посмотрел на нас веселыми с грустинкой глазами и, рассказав какую-то байку из своей богатой на события жизни, отпустил с миром…
Друг мой Санька
Немного у меня было друзей мужеского пола за всю мою жизнь… Наверное, это была моя вина, а, может, особенность характера, в чем-то закрытого от посторонних глаз и влияний, герметичного, смолоду распахнутого лишь навстречу тайным желаниям и смутно брезжащим, надеждам. Не понимаю лишь, как этот тайный герметизм со временем мог сочетаться во мне с открытостью и всегдашней готовностью проникнуться чувствами и состоянием души каждого встреченного мной человека. Проистекало ли это от моей внутренней незащищенности, которую иногда путают с искренностью? Я не знаю… Но с возрастом я особенно остро стал чувствовать незащищённость и обреченность каждого человека. Чувство мучительного страха за всех живущих на этой зыбкой земле возникло и разрослось во мне не на пустом месте: крушение на моих глазах, казалось, незыблемой советской империи, этого «Титаника», так фатально погибшего в конце 80-х – начале 90-х, в котором прошла большая часть моей жизни, кровавый шабаш самолюбивых и корыстных разрушителей – все это во многом перевернуло моё сознание и заставило по-другому, глубже взглянуть на тех, кто был принесён в жертву партийным выродкам-казнокрадам и растлителям обреченного на жалкое выживание населения, ещё вчера ощущавшего себя единым народом… Но сразу оговорюсь: эта моя открытость была опережающей реакцией на такую же доброжелательную открытость и бесхитростную искренность любого встреченного мной человека. Мешала этому лишь моя интуиция. Работая против меня, она жестко сортировала людей на скрытых недоброжелателей и их антиподов… Первых и вторых было примерно поровну, но если к простым и бесхитростным людям я был распахнут, то к другим я никак не мог позволить себе относиться так же, разумеется, тотчас обрывая с ними любые контакты.
