В больнице им ничего хорошего не сказали. Ничем не утешили. Оказывается, мама долго одна пролежала, пока ее соседка не обнаружила. И как дальше будет – можно только гадать. У каждого организма свои возможности…
Возможности маминого организма были вполне типичными для инсульта – возрастной интеллект сохранился, а ноги отказались функционировать напрочь. И тогда, как в таких случаях водится, встал перед ними неразрешимый вопрос – что делать, как быть? Ведь надо же что-то делать… Маму одну в доме не оставишь, и на чужого нанятого человека ее бросать не хочется, совесть дочерняя не позволит… Хотя у Ромочки относительно ее дочерней совести свои соображения были:
– Ну почему нельзя ту же соседку нанять, Ань, я не понимаю? Пусть приходит три раза в день, кормит ее, горшки выносит…
Последние слова Ромочка произнес так брезгливо, что и сам содрогнулся слегка. А ее эта брезгливость вывела из себя, аж задохнулась от возмущения:
– Да как ты можешь так говорить, Ром! Это же мама моя, ты что! Если тебе даже говорить об этом противно, то чужому человеку – уж тем более! Какая нанятая соседка, о чем ты?
– Ну не просто же так, а за деньги… – попытался оправдаться Ромочка.
– А ты сам… За деньги смог бы?
– Я – нет. Но ведь не обо мне речь, Ань!
– Да как раз о тебе… Я думала, моя мама тебе не чужой человек…
– Ну да, не чужой… Ты права, конечно. Только я не пойму… Ты сама-то что предлагаешь? Какой выход из ситуации видишь?
– Да очень простой, Рома. Надо маму к нам перевозить, в городскую квартиру. Я сама за ней буду ухаживать, не бойся, тебя не заставлю.
– То есть как это… В квартиру? Вот прямо сюда, к нам, что ли?
– А у нас разве еще одна квартира есть?
– Но я же серьезно тебя спрашиваю, Ань… Как ты себе все это представляешь? У нас же две комнаты всего… Куда мы ее поселим? В нашу с тобой спальню? Или в комнату Матвея? Пусть его студенческие друзья порадуются такому соседству, ага… Они ж к нему толпами ходят…
– Ничего, потеснимся как-нибудь. Другого выхода нет.
– А вот не надо за меня решать, Ань, есть у нас другой выход или нет! Не надо моей жизнью распоряжаться. И жизнью Матвея тоже! Уж будь добра, ищи-ка ты другой выход!
– Какой, Ром? Маму в дом инвалидов определить?
– Заметь, не я это сказал… Ты сама сейчас это сказала, Ань…
– Да пошел ты! Знаешь куда?
– И куда же?
– С глаз моих подальше, вот куда…
– Прямо сейчас?
– Да! Прямо сейчас! Немедленно!
Разговор происходил в мамином доме, аккурат в тот день, когда маму привезли из больницы. Слава богу, она спала и ничего не слышала. Может, и не спала…
– Ты действительно хочешь, чтобы я сейчас уехал? – упрямо переспросил Ромочка, глядя на нее как-то слишком уж злобно.
– Да, хочу. Уезжай. Тебе ж на работу завтра.
– Так и тебе на работу…
– Нет. У меня в школе каникулы. Я договорилась, что меня на этой неделе не будет.
– А потом? Что потом будешь делать?
Она так глянула на него, что Ромочка сник и опустил глаза. Посидел за кухонным столом еще немного, сжимая в пальцах пустую чайную чашку, потом поднялся со стула, проговорил деловито:
– Ладно, поехал я… Мне утром на работу и впрямь нельзя опаздывать. Ты же знаешь, как у нас с этим строго. И не обижайся на меня, Ань… Сама подумай, что ты от меня хотела услышать? Чем я тебе помогу в этой ситуации? Не обижайся, ладно? И вообще, держись… Все равно что-нибудь придумается, найдем какой-то выход, обязательно найдем… А я тебе позвоню завтра, договорились? И ты тоже звони… В любое время звони…
Не дождавшись ответа, повернулся, шагнул за порог. Вскоре она услышала, как со двора выехала машина. Выглянула в окно, усмехнулась горько – даже ворота за собой не закрыл… Так торопился сбежать в свою привычную жизнь. Вот и сбежал…
Так она и осталась с мамой в Снегирях. Сначала думала – временно. Мол, действительно придумается что-нибудь да как-нибудь, или Ромочка одумается и приедет за ними, и все вместе в город переберутся…
Не приехал Ромочка. И не придумалось ничего. Так и побежали дни, складываясь в недели, в месяцы, в годы… Поначалу она пыталась все-таки жить на два дома, металась и разрывалась между городом и Снегирями, а потом вдруг поняла, что у Ромочки кто-то появился. Причем весьма банально поняла – нашла под кроватью чужую помаду, яркую такую, нагло-красную. И ничего у мужа спрашивать не стала – зачем? И так все ясно. И ездить сюда больше незачем…
Неправильно это было, наверное. Такую тихую гордыню включать – неправильно. Надо было как-то по-другому свое семейное счастье отстаивать. С кулаками. С чувством собственного достоинства. Да только как? Каким таким образом? Выгнать Ромочку к чертовой матери из квартиры – иди к этой своей, мол, которая губы алой наглой помадой красит? Но как его выгонишь из его же квартиры? Он в ней родился, в ней родители его жили, пока в автомобильной аварии не погибли… Потом он с бабушкой тут жил, она его вырастила… Ромочкина квартира, тут и говорить нечего. А она здесь пришлая, выходит. И права ни на что не имеет. Только и остается – гордо уйти в сторону.
Она и ушла. Уволилась из городской школы, окончательно перебралась в Снегири. Три года уже как с мамой живет… В местную школу работать пошла, место учителя русского языка и литературы освободилось, молодая специалистка на него после летнего отпуска не вернулась. Такая вот судьба… Как сложилось, так и сложилось, ничего не поделаешь.
Да и не кляла она свою судьбу. Достойно ее приняла, с легкостью. Наверное, поняла в одночасье, что и не любила Ромочку никогда… Если б любила, страдала бы, ночами в подушку плакала. А как иначе? Любовь, она же слепой не бывает, она же из поступков складывается. Трудно любить того, кто тебя предал. Простить можно, а вот любить… Это уж, извините, не получается.
И за мамой она ухаживала не с тоской, а с радостью. Потому что долги надо отдавать с радостью, а не с досадой. Мама ж ее одна растила, трудно ей было. С любовью растила, с полной самоотдачей. Она всегда это чувствовала и тоже маму любила. А когда любишь, долг отдавать легко. Такой вот круговорот любви получается, что ж… Тебе любовь отдают, потом ты в ответ отдаешь… От сердца отдаешь, с радостью. Если ты эту любовь в себе чуешь, то потери в личной жизни уже не так горько воспринимаются. Нет, это беда, конечно, что личная жизнь прахом пошла – кто спорит? Но и не беда-беда по большому счету…
В последнее время она почему-то все чаще об этом думала и лишний раз убеждалась в том, что судьба для всего свое время определяет. Время принимать любовь и время отдавать любовь. Иногда отдавать даже приятнее получается, чем брать… А еще она поняла за эти годы, что за мамой ухаживала, как сильно ее всегда любила. И какое это большое счастье на самом деле. Между прочим, не всем так везет это понять! Многие свой долг перед родителями за большое проклятье считают и не устают при этом небеса вопрошать: за что, мол, такое, за что?
Да ни за что, господи. Затем, что так надо. Так положено. И все тут. Тебя любили, тебе отдавали, и ты люби и отдай. Все же просто на самом деле… Возьми да глянь на себя с другой стороны, и поймешь. То и поймешь, какой ты везучий, что можешь долги отдать. Что судьба тебе такую шикарную возможность подарила…
А у Ромочки в городе быстро другая жизнь наладилась. Можно сказать, забила буйным ключом. Однажды Матвей приехал взбудораженный, выложил ей подробности новой Ромочкиной жизни. Сидел за столом, повторял возмущенно:
– Ну как ему не стыдно, мам, а? Как он мог, не понимаю? Ведь знал же, что я тебе все расскажу… Ему что, на тебя совсем наплевать, мам?
– Погоди, Матвей… Успокойся, во-первых. Во-вторых… Расскажи, что там у вас такое произошло.
– Да мне и рассказывать об этом стыдно, мам! За отца стыдно! Представляешь, прихожу я из института, открываю своим ключом дверь… А он в квартире не один! Там эта мадам… Сидит на кухне в твоем халате… Еще посмела и твой халат на себя напялить, представляешь? Я прям обалдел… Стою, смотрю на нее во все глаза… На отца смотрю… А он хоть бы бровью повел, тоже стоит в дверях, улыбается! Познакомься, говорит, сынок, это Марина… Теперь она будет жить с нами…
