– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, да? Я люблю тебя так сильно, что сердце замирает, когда представлю, что с тобой что-то произойдет.

Сьюзен не выдержала и приблизилась. Ее движения были уверенными и плавными. Аспен нравилось смотреть на то, как она ходит, как в ее ногах заплетается юбка, как свитер подчеркивает фигуру.

– Аспен, ты меня пугаешь, – пробормотала она, обнимая его за талию. Он опустил подбородок ей на макушку и крепко обнял за плечи, прижимая к груди. Он чувствовал, как под веками становится жарко, и ненавидел себя за то, что готов заплакать. Несколько минут он слушал ее шумное дыхание, затем отстранил девушку от себя на расстояние вытянутой руки и, не сдержавшись, сморгнул слезинку. Глаза Сьюзен – и без того огромные – стали еще больше, а рот приоткрылся, чтобы выразить протест. Но когда Аспен достал из кармана складной нож, она опустила голову и уставилась на него.

Теперь Сьюзен Смитт знала, что жить ей осталось недолго.

Дориан нашел меня в парке. Не знаю, сколько прошло времени, не помню, позвонила я или он – может, наткнулся на меня случайно. Он опустился на скамейку, отодвинув в сторону мою куртку, и произнес:

– Кая, пережить утрату непросто, но ты должна постараться. Расскажи мне, что тебя беспокоит.

Подняв голову, я отметила, что часы на руке Дориана показывают полдень.

– Не знала, что ты мой психолог.

Мы встретились взглядами, но Дориан не смутился.

– Иногда я могу побыть твоим психологом, – многозначительно произнес он. Я отвернулась и стала разглядывать мелкие трещинки на асфальте. Мимо в поисках крошек проскакала птичка. Несколько секунд я наблюдала за ней, затем произнесла:

– Я ходила в полицию, – и посмотрела на Дориана, чтобы проверить реакцию. Он был удивлен, как я и ожидала. – Я не верю, что мама погибла из-за несчастного случая. Кто-то желал ей смерти.

Дориан медленно выдохнул и посмотрел прямо перед собой. Я знала, что он делает. Подбирает нужные слова, чтобы доходчиво объяснить, что в случившемся нет ничьей вины.

– Не нужно объяснений, Дориан, – сказала я, глядя на его гладковыбритое лицо. – Ты думаешь, как они. Но я знаю свою мать.

Я не стала рассказывать про письмо. Понятия не имею, почему вообще заговорила об этом. Наверное, чтобы он не беспокоился обо мне и не изматывал себя переживаниями. Пусть знает, о чем я думаю.

Я все еще отчетливо помню, как страдала, когда погиб отец. Ощущала почти физическую боль, будто кто-то сидит рядом и каждый день душит и душит меня. И когда мне казалось, что все – конец, меня внезапно отпускало, а потом вновь накатывало. Было больно потому, что я не могла открыться, ведь маме было хуже. Я часами просила ее выйти из ванной, боялась, что она покончит с собой. И я превратилась в ходячего мертвеца, притворяясь ради нее, что со мной все нормально. И снаружи я подбадривала ее, а внутри постепенно умирала.

Сейчас я не хотела, чтобы Дориан думал обо мне так же, как я думала о маме. Внезапно для себя я вспомнила о Леде Стивенсон и ее проблеме и резко глянула в сторону Дориана, но он был сосредоточен на птичке: кормил ее неизвестно откуда взявшимся печеньем, при этом избегая смотреть на меня.

– Ты не должен переживать за меня, Дориан, – четко произнесла я. Он растрепал волосы – такие же черные, как у меня, отливающие на солнце синевой, словно вороново крыло, и, не оборачиваясь, глухо произнес:

– Да. Ты похожа на своего отца.

Я изумилась:

– Ты знал моего отца?

– Нет. – Он избавился от крошек и отряхнул ладони. – Но я слышал о нем немало. Ты такая же, как он. Сильная.

Я вновь подумала о Леде. Интересно, рассказал ли Ной обо мне своему старшему брату? Даже если Дориан знал о том, что я умерла и затем вернулась, чтобы спасти Леду, виду он не подавал и вел себя естественно. Но если Дориан ничего не знает, тогда откуда все знает Ной, ведь он даже из дому не выходит?..

Птичка привыкла к Дориану и совсем близко подошла к его руке в ожидании угощения. Я вновь подумала о маме. Что, если она точно так же доверилась кому-то, кому не стоило доверять? Были ли у нее враги?

Оказывается, я знаю о ней не так уж и много.

Я должна расспросить Томаса о том, не было ли у нее на работе каких-то подозрительных клиентов. Едва мне в голову пришла эта мысль, я сразу же набрала номер маминого помощника и договорилась о встрече.

После окончания разговора Дориан поднялся и внимательно посмотрел на меня:

– У тебя завтра дела?

– Завтракаю с маминым заместителем.

– Ясно, – кивнул Дориан, ничуть не удивившись и не спрашивая меня зачем.

Он сунул руки в карманы брюк и произнес с энтузиазмом:

– Давай поспешим. Миссис Нэтвик очень обеспокоилась, когда не обнаружила тебя утром в постели. И еще тебя искала Селена. До того, как мы вернемся домой, поговори с ними хоть о чем-нибудь, чтобы они не волновались.

Дориан ушел вперед, а я, словно парализованная, осталась стоять у скамейки, слыша эхо его слов: «До того, как мы вернемся домой».

Он прав: теперь мой дом там, в Эттон-Крик – городе, который, как и обещал Ной, не отпустит меня.

Миссис Нэтвик вела себя как ни в чем не бывало, будто она не беспокоилась, куда я пропала в такую рань. Однако, несмотря на улыбку на губах, ее глаза были полны затаенной боли – лишнее напоминание о том, что моей мамы больше нет.

Едва я ступила на порог кухни, чтобы поздороваться, она тут же обняла меня и предупредила:

– Скоро будет обед, Кая. Хорошо, что ты успела вовремя.

От нее пахло, как от Ноя, – приправами, и я задержала дыхание, стараясь не дышать тяжелым пряным ароматом. Чтобы скрыться от миссис Нэтвик и ее псевдохорошего настроения и заботы, я поднялась наверх и, прикрыв дверь в комнату, застыла. Пальцы до боли сжали дверную ручку. Какая неприятная неожиданность! На кровати, скрестив руки, сидела Селена. Она не изменилась: выглядела умной и чуточку строгой в очках с черной оправой. Селена неодобрительно поджала губы, заметив мое выражение лица. Я знаю, зачем она здесь.

– Селена, – выдохнула я, устало потирая переносицу, – не думаю, что это…

– Что это хорошая идея? – закончила она, подняв брови, отчего ее лицо сильнее ожесточилось. – Я хорошо тебя знаю, Кая, и знаю, что тебе легче отсидеться где-то в темном углу, вместо того чтобы поговорить.

– Я не хочу ни о чем говорить.

– Но ты должна.

Я отрезала:

– Моя мама умерла, кроме этого, у меня нет новостей.

Селена переменилась в лице, и я тут же пожалела, что сорвалась. Несколько секунд потоптавшись на месте, я прошла к кровати и присела рядом.

– Кая… мы можем и не говорить, – сипло произнесла подруга, глядя на свои колени. – Я просто не знаю, как себя вести… – Она посмотрела на меня в поисках поддержки и понимания. – Это все так… странно.

Я прочистила горло и посмотрела в ясные глаза Селены за стеклами очков.

– Да, я предпочла бы не говорить об этом, но… – Я начала ощущать беспокойство, встала, прошлась по комнате, отперла дверь и постояла немного на пороге. Вздохнула. Селена молчала, никак не комментируя мое поведение – она знала и о клаустрофобии, и о посттравматическом стрессовом расстройстве. Решившись, я обернулась и тихо сказала: – Я нашла ее письмо.

– Какое письмо? – Она медленно приблизилась, вытянув руки по швам. На лице ровным счетом ничего не отразилось.

– Я нашла мамино письмо. Она просила меня уехать в Румынию.

– Зачем?

– Она боялась, что со мной что-нибудь случится.

– Кая, постой… – Селена вновь сцепила руки, пальцы хрустнули. Глаза расширились от удивления. – Ты хочешь сказать, что твоя мама считала, что вам грозит опасность?

Я кивнула, уже зная, что последует дальше.

– Кая… ты не можешь… – Уголки ее губ опустились, а морщинка между бровей стала еще глубже. – Ты не можешь так думать всерьез… Я тебя знаю, и это не ты, ты бы не цеплялась за такие вещи, ты не такая… – Селена коснулась пальцами моих локтей, и я вздрогнула. – Твой папа всегда говорил, что ты сильная, ну так будь, как он. Просто бери с него пример…