Рон в старых семейных трусах открывает дверь. Крепкий он парень. Я, пожалуй, тоже начну тренироваться, нужно отсутствие девушки чем-то компенсировать.

Что, сучка крашена, извиняться пришла? — усмехается Корсаров и запускает меня в свою квартиру.

— Вообще-то это мой натуральный цвет, — отвечаю я, как отвечает моя мамка на этот самый вопрос соседке сверху.

— Не шуми, бабуля спит.

Мы проходим на кухню тихой квартиры и закрываем за собой дверь. Он ставит чайник и облизывается на торт.

Рон из последних сил купил моющиеся обои и банку с краской, чтобы обновить кухню. Не жрал пару месяцев, чтобы накопить. И ему только восемнадцать! Я в жизни не работал. Мать с отцом кормили. Правильно, но я многое упустил, что поймал Рон.

— Самый странный день рождения, — говорю я, усаживаясь на табуретку. — Планировал шоколадном наестся до отрыжки, а не смог.

— Я подумал о твоих страданиях и нашёл классный демотиватор.

— И к чему он демотивирует? — усмехнулся, глядя, как Рон, держа чайник в метре от стола, наливает кипяток в чашки.

— "Прекрасная незнакомка прекрасна пока незнакомка". Познакомься с Геликом поближе, разочарование не заставит себя ждать. Расскажет тебе о своей полсотни парней до восемнадцати, ебанёт тебя мокрой тряпкой по харе, как мать.

— Мать только сейчас набила мокрой тряпкой, — меня передёрнуло. — Не знаю, что ей нужно.

— … потом ты найдёшь на теле прекрасного Гелика гнойные прыщи и пройдёт любовь.

— Рон, прекрати херню нести, — у меня аппетит пропал.

Я со своими то прыщами с трудом справлялся. Хорошо закончилась эта дрянь.

Мы садимся чай пить. Рон накидывается на торт, покачивает головой и скулит от счастья, как пёс.

— Если бы моя мама жива была, — бубнит он, балдея от вкуса. — Сколько бы не скандалила, я бы ей спокойно всегда отвечал, и говорил только то, что она хочет слышать. Не хочет твоя слышать о дядьке Ване ничего хорошего. Либо не говори ничего об отце, либо плохо. Хочет знать, что ты её сын больше, чем его. Мои не разводились, отец погиб на стройке, когда я совсем мелкий был, мать от сердца уже здесь, в посёлке. Но я у мамы почему-то всё равно был иногда виноват, что она одна осталась. Всё бы сейчас отдал, чтобы она жива была. Хотя нет, — он прищуривается, куда-то на потолок смотрит. — Любу бы не отдал.

Я знаю, что любой разговор к Любе сводиться. Часова мне уже оскомину набила. Скорей бы он сам разочаровался в своей давке и успокоился.

— Уже не смогу. Я огрызаюсь автоматически на её наезды, — вздохаю и попробую торт. Обалденный! — Завтра съеду. Отец сказал, что комната у них в доме есть для меня. Буду поступать, у отца жить. У меня брат сводный будет или сестра. Отец с ребёнком эту Тамару взял.

— Чтобы мачехе угодить, ребёнку подарок купи, — посоветовал Рон, и я взял это на заметку.

Действительно, если мне в доме чуждом жить, нужно к хозяйке сразу подлизаться.

— Ты тоже поступаешь?

— Да, — кивнул Рон. — Можно сказать уже поступил. Вчера с утра документы отдал. Это хорошо, общагу дадут, буду за Любой присматривать. У меня и бинокль есть.

Ничего не сказал. Он больной.

— Что значит, уже поступил?

— Так сирота, бабуля инвалид, мне только собеседование. На автотранспортный поступать буду, там препод классный, я ему тачку ремонтировал. Не думаю, что он бы не справился, просто некогда.

Мне по-любому поступить надо. Не могу же я Корсарову уступить.

— Я на исторический пойду, как мой отец.

Хорошо, что я матери торт оставил, мы всё с Мироном приговорили и ещё поднос вылизали.

— Люба печёт пирожные, — кто о чём, Корсаров о Любе. — У неё даже страничка что-то с выпечкой связана. Когда женюсь на ней, будем торты лопать.

— Рон, а ты вообще мысль допускаешь, что не женишься, что она тебя не примет? — очень осторожно спрашиваю я. И мне кажется, что у этого животного даже загривок дыбом становится, глаза выцветают.

Да, Люба Часова, ждёт тебя большой сюрприз в виде одержимого маньяка.

— Не допускаю, — он откидывается к стене и гладит сытый живот. Хотя какой у Корсарова живот, дохлый совсем. Дохлый, но жилистый. Нужно мне тоже коррекцией тела заняться, чтобы Гелика впечатлить. А вдруг? Поступлю и подкачу яйки к девушке своей мечты. Разочаруюсь и дальше пойду судьбу искать. Или работу.

— Лечись, дура! — кричу я, нагибаясь к ступенькам лестницы общественного коридора, когда мать швыряет в меня своей туфлей. — Таблетки пей, климаксичка!!!

— Убирайся! Чтобы я тебя никогда больше не видела, скотина! И ты не Ивана сын! Я тебя нагуляла по-пьяни.

— Заткнись!!! Сука, что б ты сдохла!

Я не верю ни одному её слову. Я на отца похож, как под копирку. Пусть не врёт, ведьма. Батя вообще во мне души не чает.

— Родной матери!

— Скорее не ты моя мать!

— Теперь уже точно!

Спускаюсь ниже, закидывая сумку на плечо. У меня ещё и рюкзак с ноутбуком. Старуха, соседка снизу смотрит на меня с такой ненавистью, что я чуть и её за компанию не посылаю.

— Вырастила Верочка себе на голову подонка, — шипит она сквозь вставные зубы.

— Отвали, рухлядь, — огрызаюсь и вываливаю из подъезда.

Девочка стоит и улыбается. В платьице коротком, ножки тонкие, как макароны. Накрасилась ужасно ещё и духами облилась, какими-то дешёвыми, что глаза жжёт и в носу першит. В руках держит блюдечко, на нём какой-то пирожок.

— Привет, Кирюша. Ты меня вчера угостил, вот и я решила, — голосок тонкий, как ножки.

— Зелье кинула? — спрашиваю у девочки.

Она выпучивает на меня глазища огромные.

— Что реально? — шарахаюсь от неё.

Всё, к Мирону, к Мирону! Только мужское общество. Эти бабы всех возрастов ебанутые натурально.

Корсарова у соседнего подъезда провожает бабушка. В пятилитровой банке квашенная капуста у рваных кроссовок стоит, на плече свёрнутые ковры. Целует, обнимает внука. Маленькая, добрая старушка. Меня замечает и улыбается.

— Кирюшенька, держитесь вместе. Дружите, ребятки.

Она нас крестит, как в последний путь, в момент, когда подъезжает такси. На автобусе я к бате не поеду.

— Тебе общагу как дали? — спрашиваю я, закидывая свои вещи в багажник разбитой Тайоты. Нужно было нормальную машину вызвать. Может, в городе сменю. Всё равно надо ребёнку что-то купить. И пожрать себе, может мачеха не захочет кормить.

— Заявление написал и сразу дали, — отвечает Рон и залезает вперёд меня к водителю, рядом на сидение.

Я забрираюсь назад и сразу накреняюсь ближе к Корсарову.

— Мне тоже наверно надо сразу написать заявление, — задумчиво говорю я.

— Не могу понять, такие возможности, батя приглашает, а ты не пользуешься.

— Пользуюсь, — уныло отозываюсь я. — Чего-то хочется, как у тебя.

— Гелик недостижимый уже есть, — хохочет Мирон и уворачивается от моего подзатыльника.

Я откидываюсь на сиденье и смотрю в окно. Как хорошо, что я уезжаю отсюда. В ушах звон от голоса матери.

Пишу отцу:

— «У Тамары мальчик или девочка?»

— «Девочка. Тебя когда ждать? Я дома буду через два часа».

— «Через два с половиной приеду».

Так, мачеху надо очаровать. Значит магазин и парикмахерская.

— Рон, что девушки хотят?

— Мужиков, — отвечает Корсаров с переднего сиденья, и водитель, старый мужик усмехается.

— А какого мужика?

— Женщина в любом возрасте тянется к мужчине состоятельному. Дело не в деньгах. Дело в планах и в их осуществлении. Если парень точно знает, чего хочет и добивается этого, то он достоин восхищения. И, конечно, же средства которыми он этого достигает. Ты идёшь к своей цели, будешь поступать в университет. Дальше ты строишь планы и стараешься не отступать от них. Если где-то можно взять напором, то с девушкой это не всегда срабатывает.

Я опять подаюсь вперёд, чтобы посмотреть на этого человека.