На таких вечеринках телефоны не берут или забирают, но пока трезвые, всегда появляется тот, кто всё это безобразие зафиксирует.

— Гелик!!! — орёт пьяный Кирюха. — Иди ко мне!

Я в ступоре смотрю на него и мне обидно и даже плохо. Я не хочу мстить, я просто хочу, чтобы он исчез из моей жизни. Я его ненавижу.

— Привет, ты уборщик? — хохочут какие-то девки в коротких шортах, из которых вываливаются ягодицы. — Ребята, здесь бомж приблудился!

Я обращаю внимание на парня рядом.

Пытаюсь вспомнить его.

И вспоминаю!

Он красивый. Просто нереально как-то. Вот в детстве я всегда думала, что парни должны быть вот такой прекрасной внешности, иначе зачем быть? Ну, да мы странные в свои пятнадцать, всё пытаемся идеализировать и исправить мир под себя. Его зовут Мирон Корсаров. Это дружок Кирилла со школы. Один из Носорогов. Он сильный, часто дерётся. И он красив. Черные волосы лохматые, очень эстетично раскиданы в разные стороны и ещё вверх торчат. Широкие брови, почти как у Кирилла, нависают над бровями. В них вообще есть что-то общее, только губы и нос у Мирона не такие.

Он ошарашенно смотрит на своего друга.

— А вот и чернь подоспела! — орёт пьяный Кирилл, и я физически ощущаю, как Мирону больно от таких слов.

Богатые детки богатых родителей начинают смеяться над ним. Он действительно очень плохо одет. У него на джинсах колени вытянулись, рубаха рваная и грязная.

— Заходи! — продолжает Кирилл. — Смотри, как жить надо!

— Это твой друг? — смеётся толпа. — На какой помойке ты его нашёл?

— Он тебе жопу лижет, чтобы к нам попасть?

— Будешь меня мажором называть! Я такой, знай! Господа! Позвольте представить вам, девственник из трущоб! Геля, иди ко мне!

Мирон сжимая кулаки смотрит на меня.

— Ну и дура! У неё Данил, которому я полгода назад нос расквасил. Наша Геля любит убогих, чтобы было что жалеть.

— Корона не давит? — орёт Мирон.

— А почему я должен не гулять, когда есть возможность и барышни не против?

От слово «барышни» у толпы истерика.

Кирилл спускается с кухонной стойки и выхватывает пьяную Риту, которая опять прорвалась к нему. — Геля! Я с сейчас с Ритой уйду, — орёт “король” сквозь музыку. — Пойдем, малышка, со мной.

Я отвешиваю Мошникову по локоть неприличный знак. И Кирилл демонстративно уходит с Риткой, поглядывает на меня. Идёт наверх по широкой лестнице под одобрительный шум толпы.

Я ухожу следом за Мироном.

Вижу его, уходящего к дороге. Я думаю, он приехал на общественном транспорте каком-то.

— Мирон, — окликаю его.

Мне так горько, что всё так произошло. Я никогда не была сторонницей буллинга и таких вот унижений. Мне хотелось оправдать ублюдка, но по большей части желала успокоить парня, который к другу приехал по приглашению…

— Прости, — выдыхаю я, встаю напротив Мирона. — Вряд ли кто-то извинится в этой клоаке, кроме меня.

У него слёзы в карих глазах, играют под скулами желваки. У него какое-то отчаяние на лице и горе. Полное страшное горе.

Я поднимаю глаза на дом. На втором этаже в окне стоит Кирилл и смотрит на нас. Если бы ему было наплевать, он бы занимался Ритой. Но она ползает по нем, он её толкает в сторону и смотрит, смотрит…

— Гад, — выдыхаю я, — он смотрит.

— Хочешь отомстим ему? — горько усмехается красивый парень.

Я смотрю ему в глаза, напрягаюсь.

— Давай, — дерзко решаюсь я. — только правдоподобно, чтобы запомнил и во сне всю жизнь видел.

— Смотрит?

— Да.

Тогда Мирон берёт моё лицо в ладони и припадает к моим губам.

Мы целуемся, от этого почти мгновенно становится жарко и тяжело между ног. Влажный, сочный поцелуй чужого рта. Он пахнет бензином, соляркой и каким-то дешёвым бытом. А ещё по́том, неприятным для меня, даже отвратительным.

— Страсти больше, — шипит мне в губы Мирон и начинает меня обнимать. Мы продолжаем целоваться. Губы в губы, без языков. Я чувствую его эрекцию. От этого вдруг возбуждаюсь и закидываю на него ногу. Он гладит меня по резинке чулок. Я в порыве поглаживаю его спину.

— Гель, зачем, Геля? — ноет откуда-то сбоку Ромка.

Поцелуй неожиданно становится откровенным, языки переплетаются. И я, вдруг опомнившись, распахиваю глаза. В окне уже нет Кирилла. Ритка выглядывает.

— Бежим, — смеюсь я, хватаю Мирона за руку и тащу в сторону своей машины.

Он тоже смеётся, мы вытираем губы.

— Как вообще с таким дружить можно?

Я смотрю в зеркало заднего вида. Мошников выбегает с двумя парнями, на ходу натягивает свою толстовку. Бежит пьяный, шатается. До машины своей. Идиот! Нетрезвый сядет за руль.

— Он не был таким, — Мирон осматривает салон, потом нагибается, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Я выдавливаю из своей машинки скорость и уезжаю из коттеджного посёлка.

— Да, конечно, верю. Ты не представляешь, какой он чмо!

— Вижу. Скурвился, мразь. Не выгодно со мной общаться, шкура, — он смотрит на меня и хитро щурится. — А ты в курсе, что он в тебя без памяти влюблён?

— Нет. Он — подонок, — нехотя отвечаю я.

— В общем помнишь мы с вашей гимназией дрались.

— Забудешь это, Мошников меня в углу зажал и мял, скотина,

— Да, да, — усмехается Мирон. — А после этого ни до одной девчонки дотронутся не смог. И на свой день рождения напился и торт жрал и плакался, как тебя любит. Шарился по твоим страницам, дрочил на твоё фото и не знал, что делать.

— Мирон, блин, — смеюсь я. — прекрати. Я не хочу такого счастья. Он мне всю жизнь отравил. Типичный абьюзер. Ему видите ли надо, а что я — человек со своим внутренним миром, он видеть не хочет. Нужно принимать моё мнение во внимание. Но этот лёгкий путь, взять нахрапом! Я по началу подумала, что это игра такая, а теперь понимаю, что твой Кирилл дебил и насильник. Я не подпущу к себе.

Митрон очень серьёзно смотрел на меня, хмурился. Его мои слова впечатлили.

Симпатичный. Даже слишком.

— Геля, если так получится, что мы с тобой ещё встретимся, Любе, моей девушке не говори, что целовались.

— Ладно, — пожала я плечами. — Ты вроде адекватный, как вообще ты связался с этим уродом?

— Я же говорю, он не был такой, — он тяжело вздыхает. — Мошка смешной, забавный, душа компании. Только вот мать с отцом воевали и унижали его по очереди. И мать на нём экономила. Он в такой одежде ходил, что жалко становилось. Моя бабка ему брюки шила и рубашки.

— Серьёзно? — у меня культурный шок. Как-то образ Мошки с уродом, что танцевал на столе не клеился.

— Потом батя зарабатывать стал, — продолжает Мирон, наблюдая, как нас нагоняет машина Кирилла. — Он не знал, куда деваться от этих денег. Прилип к богатым парням, они ему пояснили, как должен себя мажор вести. И пошло поехало… Геля, ты заверни сейчас к набережной, там место есть тёмное. Он пьяный в жопу, сейчас догонит и протаранит тебя. А у меня руки чешутся, — он потирает кулаки.

— Их там трое, Мирон, — беспокоюсь я, но сворачиваю к набережной, как он просит.

— Ты будешь удивлена, детка, — зловеще усмехается парень.

— Я к тому, что они могут в суд подать. Это богатые сынки, они же вообще чувствуют безнаказанность и мстят жестоко… А знаешь, что! — я сворачиваю к тёмному парку, где на счастье фонари не горят. — Если ты Мошникову морду разобьёшь, я скажу, что ты меня защищал. Вроде они втроём меня изнасиловать хотели.

— Это дело! — восхитился Мирон. — Эх, Мошка — мозгов крошка, такую девчонку просрал!

— Запиши мой телефон, — предлагаю я.

Эта часть набережной вроде как заброшена. Сюда семимильными шагами движется строительство многоквартирных домов, но пока не дошло. Набережная в ужасном состоянии, парк ещё в большей запущенности. Старые фонари горят через один, и за нашими спинами темнеет адскими пустыми окнами старинное промышленное здание. Просто идеальное место в городе для драк и стрелок.

Машина Кирилла с визгом тормозов останавливается. Выходят парни. Кирилл, и двое с волейбольной площадки, которых я не знаю. Действительно, Мошников душа любой компании, моментально заводит знакомства.