За окном мелькает кинотеатр «Олимпик». Стены его горят постерами новинок кинопрома: демивудские блокбастеры соседствует с историческими полотнами Балтии и парой имперских лент.

В стороне остаётся школа, из которой близнецы недавно выпустились. На воротах висит приглашение на вечер памяти Шарлотты Митте — их одноклассницы, утонувшей на озере месяц назад. Известие о её смерти потрясло весь город, и Анастази знает, что многие, в том числе и её брат, собираются посетить это мероприятие. Всё бы ничего, но девушка собственными ушами слышала, что некоторые горожане видели усопшую даже после кремации…

— Её расчёска всё ещё у тебя? — между делом интересуется брюнетка. Брат неуверенно кивает. — Избавься от неё. Не хотелось бы, чтобы мама, зайдя в твою комнату, увидела там мёртвую деву.

— Немёртвую.

— А разница? — паркуясь, огрызается Анастази. — Остановимся на том, что точно не живую… Вот только откуда у тебя вообще её расчёска?

— Да со дня рождения осталась, — угрюмо вспоминает парень. То был редкий случай, когда они праздновали дома: мама планово легла в больницу, и квартира осталась в их распоряжении. — Так и не успел вернуть.

— Да-а, она всегда была такой забывчивой… и неуклюжей. Учитывая, сколько уже прошло… странно, что она ещё не проявилась.

— Эээ… Да. Типа того.

К тому моменту они уже заходят в подъезд. Их встречает чистое светлое помещение. Лестничная площадка расцветает цветочными горшками, а из квартиры напротив тянется аромат свежей выпечки.

— Давай только по-быстрому, ладно? — поднимаясь по лестнице, просит брюнетка и мельком смотрит на запылённое окно. — Не хочу опоздать.

Брат, проверяющий почтовый ящик, рассеяно кивает.

У каждого дома свой запах. Вне зависимости от того, приятный он или нет, именно его слышишь, когда переступаешь порог. Если Элиот не обращает на него внимания, то Анастази морщится, лишь учуяв дух Немока.

На кухне их встречает болезненного вида женщина. Она худа и бледна; на фоне всей этой тонкости неестественно выпирает живот, состоящий из злокачественных новообразований — следствие генетического порока. Неизлечимого генетического заболевание, которое невозможно диагностировать до первого проявления. Запущенная Федра, как есть: сначала она разрушает тело, а после — разум, провоцируя развитие психических расстройств.

Мартина улыбается, завидев детей. Стараясь не реагировать на скорбное лицо дочери, обращается к сыну:

— Не ожидала, что вы так скоро, — радуется она. — Как всё прошло?

На протяжении всего диалога Анастази держится в стороне. В попытках отвлечься разглядывает застеклённый шкаф. На его полках собраны избранные сочинения, какие рекомендуется прочесть всем Детям Стагета. Взгляд Лайне цепляется за корешок любимой книги — биографию Магдалены Мар’О. Карпейской вестницы, что наперекор Верховной Жрице прибыла в Стагет для Нисхождения Немока. Карпейка, ставшая героиней Балтии, всегда вдохновляла Анастази: в детстве она мечтала пойти по её стопам.

Рядом находится домашний алтарь. На угловой тумбочке выставлены четвёрка свечей — стены исполосованы дорожками копоти — и тройка фотографий в рамках. На каждой из них родители вместе: школьный выпускной, свадьба и пятый день рождения близнецов. Последний снимок является последним во всех смыслах — сделан он был за несколько часов до аварии.

— Да нормально, — опуская подробности, меж тем отвечает Элиот, — но устали чутка. Думаем, вот, может, с ребятами сгонять на вечеринку к озеру.

— Хорошо… а Дайомисс за вами присмотрит? — полушутливым тоном интересуется женщина и, пригубив чашку, улыбается. — Ну, повеселитесь там, — простуженным голосом прощается она и, опираясь на столешницу, встаёт из-за стола, — но давайте недолго: к десяти я накрою. Хоть посидим немного.

Только Анастази хочет возмутиться, как замечает тонкую струйку крови, тянущуюся из носа Мартины. Брюнетка легонько пихает локтем проходящего мимо брата, и тот останавливается. Одаривает сестру недоумённым взглядом. Девушка украдкой кивает на мать. Элиот, вопросительно вскинув бровь, поворачивается и немеет.

— Мам, — робко начинает, — ты когда в последний раз была у врача?

— А?

Глаза Мартины испуганно расширяются. Когда кровь достигает губ, женщина тыльной стороной ладони подтирает её. Больную берёт оторопь, когда пятно алого расплывается на коже. Забивается в поры. Прорисовывает каждую складку и морщинку.

— Всё нормально, — пытается успокоить женщину сын. — Всё…

Только его рука касается её плеча, как Мартина срывается с места и несётся в ванную. Резко захлопывает за собой дверь. Включает воду.

— Что это сейчас было? — молвит Анастази. — Это как-то… нехорошо…

Сестра с братом напряжённо переглядываются и неуверенно подходят двери. Прислонившись к ней ухом, брюнетка осторожно стучит:

— Мам? — спрашивает она. — Всё в порядке?

Ответа не следует. Только через полчаса Мартина покидает уборную и ретируется в спальню. Дети едва замечают, как бледный силуэт скрывается в тёмной комнате. Когда близнецы думают наведаться к матери, на протофон Анастази приходит сообщение:

M. Laine [12.31, в 17:49]: К 10 жду дома.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Синекам

«Мёртвая Миля»

12-31/989

Вечеринка проходит в «Мёртвой Миле» — многоэтажке, заброшенной на этапе строительства. Выкупленная альвионцами земля предназначалась для возведения «Мили Жизни» — элитного комплекса у западного берега Синекама. Однако после революции строительство заморозили. К тому моменту было отстроено почти девять этажей, пять из которых вполне пригодны к использованию. Большинство окон застеклено, в связи с чем издали недострой напоминает глыбу льда. Крыша «Мили» возвышается над лесом: каркас металлоконструкций скрывается в облаках.

Горожане сторонятся «Мёртвую Милю», за счёт чего комплекс был облюбован подростками. Когда охрана стала менее строгой, а об аварии позабыли, это место стало центром гулянок и сабантуев. Вне родительских глаз, дозорных мурмурация и непрошенных гостей.

Детям говорят, что это место проклято.

Элиот неоднократно там бывал. Даже ребёнком с одноклассниками поднимался до четвёртого уровня. Дальше, правда, и возможности-то тогда не было — часть лестницы попросту обрушилась. Уже годами позже, будучи подростком, парень взбирался и выше. Какие-то умельцы сбросили вниз канат, по которому, при должной сноровке, можно подняться. С этим-то Лайн справился, но спуск прошёл не так гладко: закончилось всё переломом ноги и сотрясением. Врачи говорят, ему повезло. Вот только камера, на которую были сделаны первые снимки, пережить падение уже не смогла.

— Ты не думала, ну, что тебе стоит быть с ней, ну, как-то общительней? — неуверенно завязывает разговор брюнет.

Пытаясь сосредоточиться на дороге, сестра отвечает:

— Нет.

— Но она же наша…

— Эли, — перебивает его водительница, — ты видел её алтарь? Она обрезала нас с «последней» фотографии. Это ненормально.

— Ты всё ещё злишься на это?

— А ты действительно хочешь сейчас об этом говорить? — вспыхивает Анастази и раздражённо бормочет: — Не смотри на меня так. Вместо того, чтобы разводить тут демагогию, лучше бы помог затащить её к врачу… да и сам бы сходил.

Тем временем они съезжают на просёлочную дорогу. Со всех сторон их обступает лес. Дальний свет едва освещает округу.

— Не нагнетай… а мама, ну, она, наверное, не в том состоянии, чтобы воспринимать такое адекватно. В смысле, ах, когда у тебя такая штука — походы к врачам уже не несут хорошего настроения, а, ну… ты поняла, в общем.

— Да, поняла… Мне теперь не по себе, что мы поехали, — заглушив двигатель на стоянке, делится Анастази и смотрит на вход в здание. Снаружи много подростков — кажется, выпускники следующего года. — У меня нехорошее предчувствие. Наверное, стоило остаться дома.

— Думаю, да, — неуверенно соглашается брат и смотрит в окно, не решаясь отстегнуть ремень безопасности, — но мы можем типа вернуться. Нас даже никто не видел, так что просто потом напишем, что не смогли.