— Она давно на него запала. Просто я считала Саймона неподходящей партией для приличной девушки. — Пожала плечами Патрисия.

— А у нее, конечно же, собственного мнения нет. Все слушают тебя? — зло спросил Маркус.

— Ты злишься не на меня. И прекрасно знаешь, что не все готовы идти против толпы. Но теперь моя репутация уничтожена, а мнение вряд ли будет волновать хоть кого-то.

— Но тебя это не беспокоит? — Маркус постарался говорить как можно мягче, потому что понимал, что Патрисия и правда ни в чем не виновата.

Тем более она пошла на многое ради их с Саймоном секрета. Раньше Маркус никогда не задумывался, насколько сильно она привязана к нему. А сейчас это виделось слишком очевидным, а вместе с тем неприятным. Маркус переживал, потому что не мог ответить взаимностью. Переживал, потому что Патрисия портила репутацию из-за него, а он ничем не мог ей отплатить. Он и другом-то, по сути, хорошим никогда не был. Его волновал Саймон, волновали их взаимоотношения, беспокоили его проблемы, но разве хоть раз он задумывался о том, что чувствует Патрисия? Проще было считать ее поверхностной, заинтересованной только в популярности и короне. А теперь…

— А ему какого черта надо? — Маркус даже дернулся, когда увидел, что к Саймону подошел Патрик. Шейлу сразу словно ветром сдуло.

— Не надо. — Патрисия положила ладонь на его руку. — Тебе не стоит сейчас вмешиваться, да и Саймон — взрослый мальчик.

— Сейчас почему не надо? Мы вроде как друзья? — спросил Маркус, но все-таки усидел на месте.

Сейчас он находился во власти эмоций, поэтому решил, что довериться Патрисии — самый лучший выход из положения.

— Поговоришь с ним после. Вся школа считает, что вы поссорились из-за того, что влюблены в одну девушку. Все считают, что в итоге ты решил поделиться мной с Саймоном. Не думаю, что после того, как все вскрылось, все ждут от вас прежней дружбы.

— А чего от нас ждут? И почему от нас вообще чего-то ждут? — Маркус старался говорить тихо, чтобы не привлекать внимание, и так все взгляды метались между их столиком и столиком Саймона. — Почему так сложно просто не лезть в чужую жизнь?

— Потому что тогда в Логане совсем нечем будет заняться, — ответила Патрисия и вернулась к обеду.

Маркус последовал ее примеру. Он прекрасно понимал, что она права, но от ощущения того, что он заперт в этой столовой, городе, мире, словно в клетке, хотелось выть. Хотелось просто жить так, как нравится ему: обнимать Саймона, рисовать комиксы и не думать, что кто-то может их увидеть. Не думать, что за желание быть самим собой с легкостью могут разбить морду несколько придурков, вроде Паркера. Маркус хотел, но понимал, что пока живет в Логане, это невозможно. Оставалось лишь стиснуть зубы и разыгрывать влюбленного и счастливого парня. Влюбленного в Патрисию парня.

***

— Что хотел он? А она? Я даже не знаю, чьи желания волнуют меня больше. — Маркус завалился в комнату Саймона без стука, да и дверь была открыта. Саймон определенно ждал, что Маркус зайдет, когда завезет Патрисию и отсидит у нее за чашкой чая положенное для влюбленного парня время.

Маркусу не хотелось задерживаться в доме Патрисии ни на минуту, но ее мама всегда была добра к нему, а сейчас явно переживала за дочь, поэтому уйти сразу просто не позволила совесть. Но разыгрывать спектакль перед матерью Патрисии было действительно тяжело. Он врал, изворачивался, говорил, что относится к Патрисии серьезно. Она улыбалась и уверяла маму, что ей не о чем беспокоиться. Как он после будет смотреть в глаза миссис Хилл? После того, как разобьет Патрисии сердце не по-настоящему, ведь в действительности он разбил его очень давно.

— А в нормальном мире должны волновать только собственные, — усмехнулся Саймон и отложил книгу в сторону.

Маркусу хотелось сказать все, что он думает об ехидстве Саймона, но вместо этого он завалился на кровать рядом с ним, притянул его в объятия и поцеловал. Саймон ответил на поцелуй и крепче прижался к Маркусу.

— Я скучал, — прошептал Саймон, когда они оторвались друг от друга. — Раздражает, когда ты так рядом и так далеко одновременно. Знаешь, сколько раз за день мне хотелось оттащить тебя от Патрисии и закрыться в раздевалке?

— Думаю, не больше, чем мне, — ответил Маркус и снова поцеловал Саймона. — И все-таки, что они оба от тебя хотели?

— Патрик передавал привет от Паркера. — Саймон слегка отстранился и навис над Маркусом. — А Шейла просто рассказала все возможные сплетни. — Тут Саймон резко дернулся и сел на кровати, скрестив ноги. — Помнишь Ральфа?

— Парня, признавшегося лучшему другу в чувствах? Его еще избили в школьном дворе.

Закинув руки за голову, Маркус лежал и смотрел на Саймона. Того явно что-то беспокоило, но Маркус не мог понять, что именно.

— Да. Его мамаша потом еще таскала сына к священнику.

— И потом он вроде как сбежал, — уточнил Маркус.

— Не сбежал. Мамаша Шейлы дружит с семьей Ральфа. Он сошел с ума, мамашка все-таки довела, изгоняя бесов. Он повесился в психушке, мать даже не приехала на его похороны, ими занимался отец. Он вроде сейчас живет в Денвере, там Ральф и лечился.

Маркус постарался не выдать эмоций, захлестнувших с головой. А что сказали бы его родители? Да, их семья не особо религиозна. Его родители и вовсе разрешали брать пиво из холодильника, особо не контролировали, потому что верили, что глупостей он не натворит. Соседи иногда этому удивлялись, видя сыночка шерифа с пивом в руках. Но, по сути, напился Маркус всего два раза в жизни, причем о первом родители не знали. Они любили его, но стали бы любить, узнав о его отношениях с Саймоном? Хотя родителям Саймон не перестал нравиться, даже когда спутался с Паркером. Отец скорее переживал за него, чем осуждал. Всегда говорил, что ошибаются все. Но чувства к Саймону — это не ошибка. Смогли бы родители простить Маркуса за них? И почему за чувства вообще должны прощать?

— С нами этого не случится, — только и сказал Маркус.

— Ты не можешь этого знать. — Саймон лег рядом и уставился в потолок.

— Но могу надеяться. Это все, что нам осталось, — ответил он, нашел руку Саймона и сжал в своей.

Маркус понимал страхи Саймона, разделял их, но сейчас радовался тому, что они обсуждают, а не пытаются замолчать. Он верил, что они придумают, как с ними справиться. Обязательно придумают.

========== Глава 14. Недолговечно ==========

Маркус лежал на кровати и курил. Мать с отцом уехали навестить родственников. Все дела Стив передал помощнику, заявив, что неделю Логан переживет и без шерифа, а у них с женой отпуска не было уже лет пятнадцать. Маркус, пожалуй, был готов с этим согласиться — на его памяти родители никогда не покидали пределов Логана.

— Как думаешь какой он, Нью-Йорк? — спросил Маркус и перевел взгляд на Саймона, усиленно что-то пишущего.

Маркус внимательно наблюдал, как Саймон сперва оторвался от блокнота, а потом посмотрел прямо на него. На губах появилась мечтательная улыбка, а взгляд стал отрешенным. Маркус был уверен, что сейчас Саймон представляет себя на одной из улиц Нью-Йорка, скорее всего, в ночное время, когда город озаряется сотнями фонарей и все равно продолжает жить. Логан с наступлением темноты будто вымирал, разве что редкие молодежные тусовки могли не смолкать до утра, да на окраинах города кто-то все время не спал, часто поджидая зазевавшегося прохожего, чтобы поживиться его деньгами.

— Настоящий. Живой. Свободный. — Саймон улыбнулся несколько печально, загоревшийся в его глазах огонь потух. — Далекий и несбыточный.

Он замолчал и снова уставился в блокнот, крутя ручку в пальцах. Маркус смотрел за ним очень внимательно. Он давно считал, что им пора все обсудить и окончательно решить, что делать после школы. Логан точно не был тем местом, где им стоило оставаться, но страх, что у них не выйдет, что все планы так или иначе окажутся несбыточными, все время не давал Маркусу начать разговор. Саймону, видимо, тоже. Это раздражало. Этот город, предрассудки, вечные наставления. Воскресные службы, которые Саймон игнорировал, а Маркус вместе с родителями выдерживал еле-еле. Его родители не были из тех, кто свято верит в Бога и соблюдает все библейские каноны, они и церковь посещали скорее для приличия, чем по желанию, но все-таки оставались частью этого общества, уверенного, что знает кому и как нужно жить. Маркус любил родителей, но поговорить с ними не мог. По-настоящему откровенно не мог.