– И как это происходит?

– Тебе этого, разумеется, не скажут – только то, что существует бесчисленное количество способов и что это случится в течение трех недель с момента подписания контракта. Примеров тоже не приводят, иначе мы – осознанно или нет – станем избегать определенных ситуаций, что вызовет совершенно ненужный и сильный страх. Единственное, о чем нам сообщают: это будет абсолютно безболезненно, и мы даже не поймем, что это вот-вот случится.

– Понимаю, кому-то, наверное, важно скрыть факт самоубийства, но тебе-то это зачем? Разве это, напротив, не способ отомстить?

– То есть Роберту и Мелиссе?

– Если ты умрешь и будет абсолютно ясно, что это самоубийство, придет не только стыд, но и чувство вины. Роберт и Мелисса начнут обвинять не только себя, но и друг друга – в той или иной степени сознательно. Это же сплошь и рядом. Ты видела, например, статистику разводов пар, у которых ребенок покончил с собой? А процент самоубийств родителей?

Ты всего лишь на меня посмотрела.

– Извини, – сказал я, почувствовав, что слегка покраснел. – Я приписываю тебе жажду мести лишь потому, что уверен: сам я на твоем месте чувствовал бы себя именно так.

– Думаешь, Шон, ты себя в дурном свете выставляешь?

– Да.

Ты сухо и горько рассмеялась.

– Все нормально – естественно, я хочу отомстить. Но ты Роберта с Мелиссой не знаешь. Если бы я совершила суицид и оставила родным письмо, в котором обвинила бы Роберта в неверности, он, естественно, стал бы все отрицать. Мол, я от депрессии лечилась, ну или что-нибудь в таком духе, а в последние дни у меня еще и паранойя развилась. Они с Мелиссой были очень осмотрительны, – наверное, про них никто и не знает. Готова поспорить, что полгода после моих похорон она бы для виду повстречалась с каким-нибудь финансистом из окружения Роберта. Они все на нее слюни пускают, но она всегда умудряется оставить их с носом – она же динамщица. А потом они с Робертом наконец объявят, что они пара, и объяснят, что свело их общее горе.

– Так, похоже, ты еще больший мизантроп, чем я.

– Это точно. А вот от чего меня и правда воротит, так это оттого, что в глубине души Роберт почувствует и некую гордость.

– Гордость?

– Из-за того, что женщина не смогла жить по причине, что он достался не ей одной. В таком свете он это увидит. И Мелисса тоже. Благодаря моему самоубийству он сам еще больше поднимется в цене, а они в итоге станут счастливее.

– Ты так считаешь?

– Да. Слышал про теорию Рене Жирара о миметическом желании?

– Нет.

– По теории Жирара, если не брать в расчет удовлетворение базовых потребностей, мы не знаем, чего хотим. И мы подражаем окружающим – ценим то, что ценят другие. Если в твоем окружении принято считать Мика Джаггера сексуальным, то в итоге и ты на него западешь, хоть изначально тебе он казался мерзким. Если я своим самоубийством подниму Роберту цену, Мелиссе он станет еще нужнее – и вместе они будут еще счастливее.

– Ясно. А если покажется, что ты умерла в результате несчастного случая, ну, или по естественным причинам?

– Тогда эффект окажется противоположным. Я стану жертвой случайного стечения обстоятельств или судьбы. И Роберт будет по-другому думать о моей смерти и обо мне самой как о человеке. Медленно, но верно я приобрету статус святой. В тот день, когда Мелисса начнет бесить Роберта – а она начнет, – он будет вспоминать обо мне только хорошее и скучать по тому, что было. Два дня назад я отправила ему письмо – написала, что ухожу от него, потому что мне нужна свобода.

– Получается, он не знает, что ты в курсе про измену с Мелиссой?

– Я прочитала у него в телефоне всю их переписку, но никому ни слова не сказала – до этого момента.

– А какой смысл писать письмо?

– Поначалу он испытает облегчение – ему же уходить не придется. Сэкономит на бракоразводном процессе, а заодно со стороны будет казаться хорошим парнем, хоть вскоре и сойдется с Мелиссой. Но письмо посеет в нем мысль – и со временем семена прорастут. Да, я от него ушла ради свободы. А еще потому, что наверняка знала: возможно, я встречу кого-то получше, чем он. Да, а может быть, кто-то появился еще до моего ухода. И как только Роберт начнет так думать…

– …теория миметического желания окажется на твоей стороне. Поэтому ты обратилась в фирму, которая организовывает самоубийства.

Ты пожала плечами.

– Так каков же процент разводов среди пар, чьи дети покончили с собой?

– Что?

– И кто из родителей сам сводит счеты с жизнью? Матери, да?

– Ну, так, – ответил я и воззрился на спинку переднего кресла.

Но я знал, что ты не сводишь с меня взгляда, ожидая более развернутого ответа. Спасли меня два низких широких стакана, как по волшебству появившиеся из темноты и опустившиеся между нами на подлокотник.

Я покашлял.

– Разве это не невыносимо – так долго ждать? Просыпаться каждое утро с мыслью о том, что, может быть, сегодня тебя убьют.

Ты помедлила – не хотела так просто меня отпускать. Но в итоге ответила:

– Нет – если мысль о том, что сегодня меня, может быть, не убьют, кажется намного хуже. Хоть нас, естественно, время от времени накрывает страх смерти и непрошеный инстинкт самосохранения, бояться умереть не хуже, чем бояться жить. Ты, как психолог, естественно, об этом знаешь.

Ты даже чересчур сильно подчеркнула слово «психолог».

– Отчасти, – ответил я. – В Парагвае проводились исследования на кочевых племенах, у которых совет племени выносит решение: когда кто-то уже слишком стар и слаб и превращается в чересчур тяжелую обузу, – его надо убить. Тот, кому предстоит экзекуция, не знает, когда и как это произойдет, но принимает все как есть. Все-таки племя выжило в обстоятельствах, когда еды мало и необходимо совершать длительные, изматывающие переходы, потому что жертвовало слабыми. Так появлялась возможность позаботиться о тех, кто имеет право на жизнь и способен вести их дальше. Может быть, во дни молодости ныне приговоренные к смерти как-то темным вечером кокнули возле хижины собственную немощную двоюродную бабушку. В то же время исследование показало, что для членов племени неизвестность влечет за собой дополнительный стресс, а он сам по себе является вероятной причиной невысокой продолжительности жизни в этих племенах.

– Разумеется, это стресс, – согласилась ты, зевнула и потянула ступню в чулке, задев мое колено. – Мне хотелось бы, чтобы это заняло меньше трех недель, но, полагаю, на поиск наилучшего и наиболее надежного способа нужно время. Например, все должно выглядеть как несчастный случай, но в то же время надо, чтобы произошло это аккуратно, требуется тщательно все продумать.

– А если самолет рухнет, тебе деньги вернут? – спросил я, глотнув джина с тоником.

– Нет. Они сказали, что тратят значительные средства на каждого клиента – а все они с суицидальными наклонностями, – и поэтому им надо обезопасить себя от того, что клиент их опередит – добровольно или нет.

– Хм. Значит, жить тебе осталось двадцать один день.

– Скорее, двадцать с половиной.

– Точно. И как ты планируешь их провести?

– Буду делать то, чего не делала раньше. Болтать и пить с незнакомцами.

Сделав долгий глоток, ты осушила стакан. А мое сердце заколотилось так, будто знало, что произойдет. Отставив стакан, ты положила руку мне на плечо.

– А еще я хочу заняться с тобой любовью.

Я не знал, что ответить.

– Сейчас я пойду в туалет, – сказала ты. – Подходи через две минуты, пока я еще буду там.

По телу у меня разлилось какое-то удивительное чувство – внутреннее ликование, но не просто возбуждение, а своего рода возрождение. Я давно ничего подобного не испытывал – так давно, что и не думал, что когда-нибудь испытаю вновь.

– Кстати, – заговорила ты, – я не такая уж смелая, мне надо знать, придешь ты или нет.

Сделав глоток, я потянул время. Ожидая, ты смотрела на мой стакан.

– А если у меня есть девушка?.. – услышал я свой хриплый голос.