Информация, содержащаяся в судебных документах, вызывает тревогу, и я не могу поверить в то, что читаю. Я провожу следующие полчаса, вчитываясь в показания ее матери, где она признается, что хотела прервать беременность, когда узнала об этом, но муж попросил ее сохранить ребенка для него, и она это сделала. Но после рождения младенца она стала впадать в депрессию и начала думать о вреде и даже убийстве Элизабет. Как она чувствовала, что ее муж любит их дочь больше, чем ее. И, в конце концов, как она тайно продала ребенка тому парню, с которым познакомилась через друзей, живших в Кентукки.

Внутренняя связь гудит, предупреждая о нахождении кого—то у ворот, вырывая меня из моих глубоких мыслей.

Положив бумаги на столик, я подхожу к кровати и с удивлением вижу, что она все еще не спит, безучастно глядя в окно.

― Ты в порядке?

Нет ответа.

― Мне нужно спуститься вниз ненадолго, ― говорю я ей, но все равно не получаю ответа.

Прежде чем выйти из комнаты, я нажимаю кнопку на домофоне, открывающую ворота, а затем спускаюсь вниз, чтобы встретиться с Кайлой.

― Спасибо, что приехала так быстро, ― говорю я ей, когда она входит в мой дом.

― Алик подчеркнул, насколько важно для вас держать этот вопрос в секрете.

― Да. Последнее, что мне нужно, так это чтобы какой—то репортер начал крутиться вокруг, узнав, что я был в больнице с женщиной.

Ее улыбка теплая, и когда она касается моей руки, она говорит:

― Ты и Алик были друзьями в течение многих лет, и, хотя мы с тобой не так хорошо знакомы, я хочу, чтобы ты знал, что можешь доверять мне.

― Спасибо.

― Прежде, чем я проверю девушку...

― Ее зовут Элизабет, ― перебиваю я, мой живот все еще туго скручен от чтения о ее матери.

― Прежде чем я обследую Элизабет, вы можете рассказать мне, что случилось сегодня вечером?

― Мне позвонил друг, сообщив, что она узнает что—то, что, вероятно, ее расстроит.

Ее брови поднялись.

― Детали не важны, но, разумеется, она не восприняла новость хорошо. После того, как я закончил разговор с моим другом, я бросился туда, где она остановилась, желая проверить её, и когда я приехал, она заперлась в своей комнате. Она кричала, как маньяк, и рыдала. Я выбил дверь, и она была покрыта кровью. Она, должно быть, ударилась головой обо что—то. Всё кругом было в крови. Она немного успокоилась и заговорила. Я думал, что она говорит со мной, поэтому я отвечал ей, но она не смотрела на меня. И затем она упомянула чужое имя.

Я рассказываю ей, не желая раскрывать слишком много деталей.

― Должно быть, у нее были галлюцинации, а потом было похоже, что все ее тело заболело, и она стала жаловаться на звон в голове.

― У нее было такое раньше?

― Я предполагаю, но точно не знаю. Когда я привел ее сюда, я посадил ее в душ, и все ее тело было покрыто синяками. Как будто она избивала себя. Я знаю, что у нее есть рана на голове, которую она раздирает.

― Она на каких—нибудь лекарствах, о которых вы знаете?

― Нет. Я не знаю.

― Все в порядке, ― уверяет она, а затем просит ее увидеть.

Я провожаю ее по лестнице в комнату для гостей, где я оставил Элизабет. Я стою в стороне, а Кайла подходит к кровати, чтобы поговорить с ней.

― Привет. Я доктор Аллавай. Вы можете сказать мне свое имя?

Я смотрю, ожидая какого—то движения, но нет никакого сдвига, когда я слышу ее слабый голос:

—Элизабет.

― Фамилия?

― Арчер.

Кайла ставит свою медицинскую сумку на тумбочку и начинает задавать Элизабет ряд вопросов о событиях вечера. Кайла помогает приспособиться Элизабет в постели и усаживает ее со стопкой подушек за спиной. Они начинают говорить, и голос Элизабет звучит глухо, когда она рассказывает о своей матери, и по тому, что она говорит, я могу сказать, что она не знает всех фактов, как я. Вероятно, она только прочитала несколько слов и так взбесилась, что сорвалась.

― Был ли еще кто—нибудь в комнате с вами и Декланом? ― задает она вопросы, зная, что я упомянул о том, что она говорила с кем—то, кого там не было.

Я прислоняюсь к стене молча, скрестив руки на груди, и я вижу, как ее глаза блестят от слез.

Она кивает, и Кайла спрашивает:

― Кто еще был там?

― Мой брат, ― слабо отвечает она.

― Можешь сказать, где сейчас твой брат?

― Я не сумасшедшая, ― немедленно защищается Элизабет.

― Никто так не считает. Но мне нужно, чтобы ты была честна со мной, чтобы я могла помочь тебе.

― Вы не можете мне помочь.

― Ты позволишь мне попробовать? ― предлагает она. ― Мы можем не говорить сейчас о твоем брате, если ты не хочешь, но позволишь ли ты мне взглянуть на твою голову?

Кайла начинает лечить раны на лбу, а также одну на затылке. Затем она движется, чтобы исследовать синяки на ее теле, в то же время осматривая ее жизненно важные органы. Пока она делает все это, она продолжает говорить с Элизабет, и вскоре та рассказывает:

― Иногда, когда я действительно расстроена или испытываю стресс, я вижу своего брата. Он разговаривает со мной и успокаивает.

Закончив осмотр, она выписала рецепт успокоительного, и когда я провожаю ее, она говорит:

― Я бы хотела увидеть ее снова, но я хочу, чтобы она также посетила психиатра. Как я уже сказала, я мало знаю об этом случае или семейной истории пациента, но моя первая мысль заключается в том, что она, скорее всего, имеет дело с необработанным депрессивным эпизодом с некоторым конгруэнтным психозом.

― Что это значит?

― Нет сомнений, что она сейчас ужасно подавлена, но из—за того, что она видит и слышит вещи, которые не существуют, и из—за ее неустойчивого поведения, возникает довольно много красных флагов. На самом деле это хороший знак, хотя ее галлюцинации, похоже, связаны с ее бедой.

― Я никогда не знал, чтобы она была такой неустойчивой, ― говорю я ей, вспоминая то время, которое мы проводили вместе в Чикаго. ― Она всегда была так скрытна и остроумна. Уверен, что у нее были моменты грусти, но ничего подобного.

― Это не совсем необычная реакция, и чаще всего она проявляется в моменты сильного стресса, ― сообщает она. ― У нее также небольшое сотрясение из—за травмы головы. Ничего серьезного, но я настоятельно рекомендую вам будить ее каждые два—три часа, хорошо?

― Конечно.

― Я пришлю вам список врачей, которых я рекомендовала бы ей посетить, когда завтра приеду в офис.

Когда она надевает свое пальто, я подаю ее сумку, говоря:

― Не знаю, как отблагодарить вас за это.

Она улыбается и кивает.

― Если вам что—нибудь понадобится или вы заметите какие—либо изменения в ней, пожалуйста, позвоните мне.

Я наблюдаю, как она идет к своей машине, и прежде чем она выходит, она напоминает:

― И уберите эти бумажки.

― Осторожней в пути.

Возвращаясь обратно, я немедленно вытаскиваю свой телефон и звоню Лаклану.

Он берет со второго гудка.

― Здравствуй?

― О чем, бл*дь, ты думал, когда звонил мне после того, как передал ей информацию о ее матери? — огрызаюсь я.

― Все в порядке?

― Я сказал тебе, что хотел бы узнать, как только ты узнаешь, а не после того, как ты с ней встретишься. Если тебе трудно следовать моим простым инструкциям, может быть, ты лучше подойдешь для работы тем, кому наплевать на внимание к деталям.

― Это была полная оплошность с моей стороны. Я извиняюсь.

― Ты знал, что было в этих судебных документах, и твоя забота о ней была очень пренебрежительной.

― Согласен.

― Как, черт возьми, ты смог заполучить эти документы, связанные с несовершеннолетним? ― спрашиваю я.

― К счастью, я знаю кое—кого, кому известно, что я могу расплатиться в обмен на бумаги, ― объясняет он, а затем спрашивает: ― Она их читала?

― Да, она читала их.

― Она в порядке?

― Не твое дело. Я думаю, ты забываешься. Я хочу, чтобы ты прекратил следить за ней, потому что, кажется, ты отвлекаешься, и я не хочу никакого надзора с твоей стороны, ― заявляю я, а затем отключаю звонок.