Какое—то время мы молча сидим, просто смотрим друг другу в глаза. Мой взгляд наполнен горечью и болью; его — гневным презрением. Предательские слёзы обжигают и покалывают глаза, но я сопротивляюсь изо всех сил, чтобы оставаться стойкой, когда на самом деле, я просто маленькая растерянная, разрушенная девочка, жаждущая уцепиться за спасение, что находится передо мной, и никогда не отпускать.

Одновременно с поверхностными вдохами мои глаза закрываются, выталкивая пару слезинок, что скатываются по моей щеке, и я всхлипываю.

― Мне так жаль.

Я не могу решиться взглянуть на него из—за моего чувства непреодолимой вины за то, что я совершила. Моя голова падает мне на ладони, когда я собираюсь с силами, но не могу найти достаточное количество таковых. Именно в этом все и дело, когда я с Декланом, у него всегда был способ мешать отделять правду от моих эмоций. Он единственный человек, кто смог избавить меня от преграды и заставить меня чувствовать по—настоящему.

Когда я, наконец, открываю глаза, я вижу, что он не двигается. На его лице неизменно сохраняется серьёзное выражение, безучастное к моим слезам.

― Скажи что—нибудь, ― шепчу я. ― Пожалуйста.

Напряженная складка образовывается вдоль его лба, в его глазах виднеется выражение боли, когда он спрашивает:

― Зачем ты это сделала?

Я обещаю себе, что больше не будет всей этой лжи. Что открою ему чистую правду обо всем. Если это сделает меня в его глазах чудовищем, что, несомненно, так и будет, значит, так тому и быть. Потому что если он собирается осуждать меня, то пусть хотя бы делает это за правду.

― Чтобы отомстить, ― произношу я, в конце концов.

― Я хочу правду, ― требует он.

― Я вышла за Беннетта с целью уничтожить его, ― говорю я и затем делаю паузу, прежде чем добавляю: ― Я вышла за него, чтобы убить.

Он громко выдыхает, не веря.

― Какого хрена с тобой не так?

― Я не знаю... я не знаю.

― Почему?

― То, что я рассказала тебе, было ложью. Историю о том, что выросла в Канзасе, и мои родители умерли. Это все было ложью. ― Вина достаточно долго гноилась во мне, и я вырываю ее. Мои слова льются как кровь из прозрачной ткани моей души, и я плачу, пока раны разрывает на части. ― Я не знаю, как сделать все правильно, но я хочу. Я никогда не думала, что влюблюсь в тебя. ― Мои слова выходят сквозь сжатую глотку.

― Скажи мне почему, ― выплевывает он. ― Что он сделал такого, что ты хотела его смерти?

― Он буквально убил меня. Я хотела отплатить ему.

Деклан стискивает челюсть, и я продолжаю объяснять.

― Я была счастлива... когда была маленькой девочкой, я была счастлива. Я жила с папой, и однажды... ― Я захлебываюсь болью от этих слов. ― Однажды, его отобрали у меня. Арестовали. Мне было всего пять, когда это произошло. В этом был виноват Беннетт. Моего отца отправили за решетку, а меня в ад.

Я замолкаю, когда больше не могу говорить и просто плачу. Захлебываясь в собственных всхлипах, пока Деклан сидит — холодный мужчина, в глазах которого отражается лишь неверие, смятение и гнев. На него больно смотреть, но я все равно делаю это.

― Я больше ни разу не видела отца, а когда мне было двенадцать, он умер в тюрьме. Его убил какой—то заключенный.

― Какое отношение ко всему этому имел Беннетт? ― прерывает он меня.

― Потому что... это долгая история.

Я истощена.

― Ты задолжала мне правду.

― Он... он думал, что мой отец надругался надо мной, но такого не было. Он рассказал своим родителям, и они вызвали службу, чтобы она занялась расследованием. Вместо этого они нашли доказательства, что он торговал оружием, и арестовали его. Я знаю, это звучит ужасно, но он был хорошим человеком, и у меня с ним была хорошая жизнь. ― Мой плач становится сильнее. ― Он не был плохим, он был идеальным и любил меня, а Беннетт отобрал это все. В секунду, он развел костер, который выжег все в моей жизни. Этот ублюдок украл мою жизнь!

Качая головой, Деклан бормочет:

― Бессмыслица. Все это какая—то бессмыслица.

― Он виноват во всем, ― выдавливаю я, но его ответ резкий, когда он двигается вперед.

— Не имею желания спорить с твоим ненормальным пониманием. Скажи мне... а кем был я?

― Деклан, пожалуйста...

― Скажи мне. Скажи, кем именно был я! ― его голос, требующий правду, отражается эхом от стен.

― Поначалу... поначалу ты был пешкой, ― признаюсь я.

― Дальше, ― призывает он.

― Деклан, ты должен понять, что это изменилось и ...

― Дальше!

― Ладно! ― выпаливаю я и затем повторяю тихим, защищающимся тоном: ― Ладно. Да, изначально ты был пешкой. Я собиралась использовать тебя, чтобы убить Беннетта.

― Почему не ты сама?

― Потому что я боялась, что меня поймают, если я замараю руки.

Его зубы скрипят, когда он сжимает и разжимает кулаки.

― Мне жаль, ― выдыхаю я. ― Но, когда я узнала тебя, и мы так легко установили связь, я влюбилась в тебя. Ты заставил меня чувствовать то, что никто другой не способен был заставить чувствовать. Никто не смотрел на меня так, как ты, — так, как смотрел ты. У меня была тяжелая жизнь...

― Не смей этого делать! Не смей оправдывать свои хреновы поступки жизнью, которая у тебя была!

― Мне нужно, чтобы ты знал, то, что между нами было, мои чувства — было искренним. Я, правда, полюбила тебя. И все еще люблю. Я пыталась найти выход из этой аферы. Я пыталась отказаться от этого, чтобы мы могли быть вместе.

Пощипав перегородку носа, он молчит мгновение, прежде чем говорит:

― Мне нужно узнать кое—что...

― Что угодно, я расскажу тебе что угодно.

― Что было правдой? Беннетт бил тебя, это правда? ― его голос напрягается на этих словах, и я ненавижу себя за то, какая я тварь и что должна признать:

― Нет. Беннетт никогда не причинял мне боль.

― Ты гребаная сука! ― ревет он.

Я вижу, как глубоко я раню его. Все это написано на его лице и прорезается в его голосе. Он кладет голову на свои сжатые кулаки, качая ее в ужасе.

― Скажи мне, что делать. Скажи мне, ― умоляю я, мне нужно, чтобы его боль ушла. Мне нужно сделать так, чтобы вся эта ситуация просто исчезла.

― Ты не можешь ничего сделать, Нина. ― И в момент, когда он говорит мое имя, он морщится, закрывает глаза и затем спрашивает: ― Как, черт побери, я должен тебя называть?

Напряжение нарастает между нами, когда мы смотрим друг другу в глаза — полностью уничтоженные. Секунды ощущаются как часы.

И в первый раз, хотя он уже знает это из моего файла, я называю ему свое имя.

― Элизабет Роуз Арчер.

― Элизабет Роуз Арчер, ― говорит она мне красивые слова, после продолжительного молчания.

Как Дьявол может иметь такое красивое имя?

Я сжимаю свои руки в кулаки настолько сильно, чтобы она не могла видеть, как они дрожат, но увеличивающаяся ярость, что полностью просочилась в мою кровь, держит меня на грани полной потери контроля. Это все что я могу сделать сейчас, чтобы сдержать себя. Эта женщина, которую я любил сравнительно недавно, словно выплескивающийся бензин на мое охваченное огнем сердце.

Ее имя уже было известно мне. Я прочитал его в файле, который нашёл на рабочем столе ее мужа, после того как я выстрелил и убил его. Увидев ее фотографию, покрытую брызгами его крови, я перестал доверять всему миру. Всего пару часов спустя, после того как я добрался домой и углубился в изучения файла, я обнаружил, что был безжалостно обманут. Обманут единственным человеком, который всецело проник в мое сердце. Я никогда никого не любил так, как любил ее. И теперь мне известно, что все это было ложью, гребаным разыгранным обманом, это было больше, чем я мог принять.